68. Азадовский Оксману

<Ленинград> 29 октября <1951>

Дорогой Юлиан Григорьевич,

что-то долго нет от Вас весточек. Но, не взирая на долгое отсутствие ответно­го письма, высказываю «великое великодушие» (главным образом, в целях учебно-воспитательных) и пишу снова сам. Хочется поболтать — поводы есть. Вчера вечером был у меня М. А. Брискман, крайне разогорченный Вашим письмом (и зря Вами обиженный)1, а затем Орловский opus...2 Эти две темы, кстати, сближаются. Неужели Вы думаете, что цитирующий Вас Вейсс3 про­являл какую-то стойкость при этом и проч.4. Он и не думал ни о чем подоб­ном. Он просто честный библиограф и музейн<ый> работник. Но все дело в том, что его работу редактировал не Мейлах, а Мих<аил> Павлович. Вот и вся разгадка. Первый редактор увидел всю «прелесть» (для него) этой публика­ции, вероятно, лишь в отпечатанных листах. Вот и все!

А вот как Вы расцениваете поведение Орлова? Как он тщательно упоми­нает каждый раз о публикациях Базанова, Мейлаха, Бейсова, даже Пигарева не забыл, — а вот Вы, Юр<ий> Ник<олаевич>, Ваш покорный слуга не удос­тоились этого, хотя «из моих» приведены в комментариях даже подлинные строки. Сначала я, было, не придал этому значения: книга давно готовилась, долго лежала в Изд<ательст>ве уже набранная и сверстанная — и т. д. Но предисловие к примеч<ани>ям подписано: октябрь 1950. Он знал уже о моем договоре на Бестужевых; о статье, к<ото>рая принята в «Изв<естия> ОЛЯ»5 и т. д. А о Вас! А Вы несчастного Брискмана, искренне и честно к Вам располо­женного, привели в полное отчаяние и великое огорчение.

Заявляю заранее, что мои «Бестужевы» Вас могут в нескольких случаях огор­чить (в этом же плане). Но если внимательно вчитаетесь и вдумаетесь, поймете расчет. Нужно было кое-чем пожертвовать, чтоб сохранить то, что есть. Поэто­му-то рядом с прямыми ссылками окажутся и косвенные. Учтите это.

Нарядная книга Орлова, конечно, вещь полезная: она сыграет большую роль и в вузовской практике и, вообще, в популяризации темы художеств<ен-ной> лит<ерату>ры декабристов. Но в историческом плане она — беспомощна почти так же, как книга Мейлаха и комментарии Штрайха. Чего стоят его харак­теристики декабристов! Некоторые вещи меня поражают: не могу понять, из каких источников заимствовал он сведение, что М. Бестужев дал команду стре­лять по Милорадовичу? Или что он открыл огонь по кавалерии — наоборот, избегая преждевременного кровопролития, он «отставил» стрельбу. Забавен эпи­зод со стихотворением того же М. Бестужева, посвященного Матвею Мур<авь-еву>-Апостолу6. С важным видом Ор<лов> сообщает, что до сих пор его «еще» приписывают А<лександ>ру Бестужеву. Между тем, наоборот: оно принадле­жит Александру и всюду (в том числе и у Ченцова7) приписано Михаилу.

Но, видимо, успех и признание будут иметь только такие книги, т. е. Орло­ва, Мейлаха, книги Базанова (он, кстати, готовит новую «монографию»: об Ал<ександре> Бестужеве, а попутно и о других братьях*), публикации Штрайха.

Мои же «Бестужевы» выйдут в очень тревожный момент. Последние статьи в газетах оставляют тревожное чувство. Найдутся «друзья», к<ото>рые увидят

222


в большом томе с моим именем «вылазку», попытку занять свое место — и ударят с исключительной силой. Сигнал, конечно, дан будет редактором «Со­в<етской > Книги»9, а оттуда пойдет и дальше.

Впрочем, скажу честно, книга моя уязвима. Только не с той стороны: в ней много недоделок, есть и прямые ошибки текстологического и библиограф<ичес-кого> порядка. Виною — дикая спешка, которая преследует все мои писания (в том числе и дикая, а главное, напрасная — спешка при работе над Раевским). Вы скажете: зачем же было так спешить? Дорогой Юл<иан> Григорьевич, меня только и спасла спешка. Очевидно, было какое-то внутреннее предчувствие, какое-то неосознанное убеждение, что надо во что бы то ни стало быстрее сдать. И что же получилось? Не знаю, писал ли я Вам о том, что рукопись я сдал 22-го ноября, а 23 ноября я уже был в больнице; 6-го декабря, по диагнозу новых врачей, мне оставалось жить не более двух суток, — и лишь операция 8 -XII меня вернула к жизни, но и обрекла на шестимесячное прозябание.

Что было бы, если <бы> я очутился в больнице, не закончив рукописи?! С каким самочувствием я лежал бы и как бы это отражалось на моей нервной системе, мешая выздоровлению. Дело шло и о труде, и о финансовой базе семьи!..

А затем: приступить вновь к работе я сумел бы лишь в июне, а за это время умер С. И. Вавилов; под удар поставлена вся серия, и моих «Бестужевых» могла бы ожидать участь «Жихарева»10, к<ото>рый до сих пор не в выяснен­ном положении и до сих пор Б<орис> М<ихайлович> не получил ни копейки, помимо всего прочего. В А<кадемии> Н<аук>, как Вы знаете, авансов не пол­агается.

Но, скажу откровенно, мои ошибки в «Б<естужевы>х» тревожат меня: они сигнализируют страшную вещь. Видимо, я уже в полной степени заболел той страшной неизлечимой болезнью, к<ото>рая именуется старость. У меня ут­ратилась острота восприятия, невероятно ослабела память. Я по три раза чи­таю корректуру и не замечаю ошибки, возникающей во всей очевидности пе­редо мной в чистых листах. Я сверяю рукопись с к<аким>-либо печ<атным> текстом и пропускаю ряд деталей, к<ото>рые замечаю лишь во втором или третьем чтении. А что если и при этом я не все заметил!! Я стал отвратительно править машинопись; я ошибаюсь при воспроизведении названий книг — и замечаю это (да и то не всегда) уже слишком поздно. Вот пример: несколько раз я цитировал книгу H. M. Дружинина как «Декабрист H. M. Муравьев»11 — а в указателе пропустил слово «декабрист» и не заметил этого в корректурах и так безграмотно отпечатано. И это не единственный пример.

А как ослабла память: в последнюю корректуру в рассказе Ел<ены> Бес-т<ужев>ой я вставил сообщенное ею стих<отворен>ие «Народ мы русский позабавим...»12 (раньше я сомневался в принадлежности этого рассказа Ел<ене> Бестуж<евой>), — а в комментарии забыл указать на специальную, посвящен­ную этому стих<отворен>ию заметку Лернера. Она начисто изгладилась из моей памяти — и вспомнил о ней тогда, когда уже было поздно13. Это, конеч­но, не бог весть что за преступления, но мне-то они не простительны. Короче говоря, «Бестужевы» сейчас, когда я смотрю на чистые листы, приносят мне более огорчения, чем радости. А дальше...

223


А затем еще признак старости: пишу не те слова, какие хочу. Вот и в письме к Вам на первой странице вовремя заметил, что вместо «пишу» напи­сал «пищу». Вы, м<ожет> б<ыть>, по своему дурному характеру, скажете, что эта ошибка, т<ак> ск<азать>, обусловленная и оправданная.

А что это за рецензия готовится на П<ушкино>домский сборник о декаб­ристах? Кто и где этот историк14 (об этой рецензии мне сообщил Брискман): в Москве, в Саратове? Новые декабристоведы: Волк, Аксенов что-то мало раду­ют ум и сердце; к ним же, вероятно, принадлежит и анонимный рецензент моей рукописи.

Ну хватит. Обнимаю.

Весь Ваш М. А. Привет Антонине Петровне.

1 См. примеч. 3 к письму 65 и примеч. 6 к письму 66.

2 См. примеч. 8 к письму 66.

3 Александр Юльевич Вейс (1903—1981) —литературовед, библиограф. Сотруд­ник Музея ПД.

4 Речь идет о публикации: Вейс А. Ю. Неизвестные портреты декабриста А. В. Поджио. (Из собрания Пушкинского Дома) // Декабристы и их время. С. 280—284. На с. 280 автор указывает, что один из портретов Поджио извес­тен по фототипии, приложенной к «Запискам» декабриста в журн. «Голос минувшего» (1913. № 1), и что фототипия с той же фотографии помещена в «Воспоминаниях и рассказах...», изданных в 1931 г. под ред. Ю. Г. Оксмана и С. Н. Чернова.

5 См. примеч. 1 к письму 43.

6 Имеется в виду обращенное к М. И. Муравьеву-Апостолу стихотворение «Еще ко гробу шаг — и, может быть, порой...» (1829), о котором В. Орлов в своей антологии сообщает, что «в ряде изданий, вплоть до новейших, это стихотво­рение неправильно приписывается Александру Бестужеву (Марлинскому)» (Указ. соч. С. 628). Принадлежность этого стихотворения М. Бестужеву Аза­довский опроверг еще в 1927 г. в рец. на кн. «Поэты-декабристы», выпущен­ную под ред. Ю. Н. Верховского в 1926 г. (см.: Сиб. огни. 1927. № 1. С. 233; ср. также: Азадовский М. К. Страницы истории декабризма. Кн. 2. С. 343). В ан­тологии 1975 г. В. Н. Орлов повторил свою ошибку, вторично опубликовав это стихотворение как принадлежащее М. Бестужеву (Декабристы. Антоло­гия: В 2 т. / Сост., предисл., коммент. В. Орлова. Л., 1975. Т. 1. С. 416).

В изд. «Поэзия и письма декабристов» (Горький, 1984; составитель — С. А Фомичев) данное стихотворение напечатано как произведение А. А. Бес­тужева, но адресатом его предположительно назван декабрист M. A Назимов (С. 317).

7 Николай Михайлович Ченцов (1897—1941) — библиограф, автор известных (изданных под ред. Н. К. Пиксанова) указателей: «Юбилейная лит-ра о декаб­ристах. 1924—1926» (М., 1927), «Восстание декабристов. Библиография» (М.; Л., 1929). Отзыв Оксмана о первой из этих работ содержится в его письме к Н. М. Ченцову от 2 ноября 1927 г. (РГБ. Ф. 778. Карт. 1. Ед. хр. 29). Рецензия М. К. Азадовского на вторую кн. (до настоящего времени — важнейший спра­вочник по истории декабризма), озаглавленная «К методологии декабрист­ской библиографии», напечатана в журн. «Каторга и ссылка» (1931. № 6.
С. 184-197).

224


8 «Монографии», посвященной Александру Бестужеву, как и другим братьям Бестужевым, у В. Г. Базанова нет.

9 См. примеч. 4 к письму 66.

10 См. примеч. 29 к письму 41.

11 См. примеч. 5 к письму 60.

12 Известное четверостишие, долгое время приписываемое Пушкину, дано в Бестужевых среди текстов, сообщенных Е. А. Бестужевой М. И. Семевскому, в редакции: «Мы добрых граждан позабавим...» и т. д. (С. 414); Е. А. Бестужева приписала авторство Е. А. Баратынскому (ср. примеч. 11 к письму 96).

Четверостишие восходит к знаменитому «Завещанию» французского ате­иста начала XVIII века Жана Мелье; эти же строки использованы и в дифи­рамбе Дидро «Бредящие свободой, или отречение бобового короля» (1772). См. также: Цявловский М. А. О принадлежности Пушкину эпиграммы «Мы добрых граждан позабавим» // Красная новь. 1937. № 1. С. 179—183.

13 См.: Лернер Н. Мелочи прошлого. Из прошлого рус. рев. поэзии // 100-летие восстания декабристов. Сб. статей и документов журн. «Каторга и ссылка». М., 1927. Первая заметка «мелочей», озаглавленная «Подражание француз­скому» (С. 238—241), посвящена данному четверостишию, которое Н. О. Лер­нер отнес к числу стихотворений, «быть может, и принадлежащих Пушкину», которые, однако, «трудно признать за Пушкинские без ясных на то доказа­тельств» (С. 239).

14 См. примеч. 8 к предыдущему письму.