86. Азадовский — Оксману
<Ленинград.
4 апреля 1952>1
Дорогой
Юлиан Григорьевич,
давно пора
написать Вам, да уж больно трудно живу я. Короче сказать, наша семья не
вылезает из разных болезней. Ведь когда Ант<онина>
Петровна была у нас, Котька находился в клинике, а вскоре после этого заболел
я, потом Лидия Владимировна, и она же второй раз. Причем это было очень
258
страшно: жестокая форма ангины (врачи
заподозрили даже дифтерию); был момент, когда жизнь ее висела, без малейших
преувеличений, на волоске. Сейчас она медленно поправляется, — измученная,
исхудалая, да еще встают опасения, нет ли осложнений на внутренние органы.
Какие-то нехорошие анализы получаются.
Еще очень трудно
было, что был такой момент, когда мы одновременно захворали: она лежит, и у
меня t° — 39, — и один
Коташка действовал: звонил по телефону, вызывал врачей и т. д. Вот уже
затраченные капиталы начинают проценты приносить...
Как я в этой
обстановке (между врачами, сансестрами, телефонами, аптеками и пр.) сумел
закончить свой «Обзор» (или почти закончить: остался маленький кусочек), мне
самому непонятно. Но затянулся он у меня неимоверно, очень вырос и, главное,
отнял много времени. Боюсь, как бы не сорвался один иркутский договор: там есть
угроза, в случае непредставления во-время рукописи, снятие книги с плана2. И это может явиться роковым ударом для меня.
Ведь из «Лит<ературного> Насл<едства>»
когда-то еще будут деньги!
А
промфинплан мой в жутком состоянии: отсутствие рецензий на Бестужевых очень
смущает те провинц<иальные> издательства, с
которыми я флиртовал и которые сами со мной непрочь пококетничать. Это
предвещает ведь и им в лучшем случае замалчивание работы, вышедшей с
моим именем.
Ну, хватит об
этом... Очень жажду, чтоб скорее попала Вам в руки на рецензию моя рукопись3. Есть там немало спорного, — немало
сделано второпях (особенно те главы, к<ото>рые
писались в последнее время: а писал я их в разбивку). Вашего отзыва жажду и
трепещу! Верно, верно... Знаю, что есть, за что поругать. Кое-какие
проблемы мне и самому не вполне ясны: «Литограф<иро-ванный> листок 1822
года»4, «лист» Поджио5 и проч. Боюсь еще Нечкиной: мне очень
много пришлось с ней полемизировать, хоть я и старался загладить полемику
реверансами. А сия дама не любит тех, кто с ней не согласен. Между прочим, меня
очень интересует Ваше мнение о манифесте 14 декабря. По Нечкиной так
выходит: текст готов не был; у Трубецкого был его черновик, который после
переговоров с Сенатом был бы написан окончательно и обнародован. Штейнгель же и
Бестужев должны были написать «Введение» к манифесту6.
Ведь это
же явная нелепость! Как можно было поднимать восстание, исходный пункт
которого — давление на Сенат, и не иметь уже окончательно выработанного
документа для предъявления Сенату. Это — во-первых; во-вторых, в Сенат шли не
для переговоров, а для принуждения; шли диктовать свою волю, опираясь на
сверкающие под окнами штыки, стало быть, документ уже был готов*. Он был,
конечно, у Рылеева, а другой экз<емпля>р у Трубецкого.
Оба они свои тексты уничтожили. То, что текст манифеста был именно у Рылеева, а
не у его товарища по делегации в Сенат — И. И. Пущина, явствует из того, что
текст уничтожен. Будь он у Пущина, он бы сохранился в знаменитом портфеле у
Вяземского7.
В-третьих,
«Введение» нельзя было писать отдельно от самого текста; и, конечно, без
«Введения» не было бы манифеста. Что же писали Шт<ейнгель>
и Бест<ужев>? Они писали второй манифест.
* В Сенате было бы поздно составлять — это бы грозило и потерей
времени.
259
Первый: Воззвание к русскому народу,
второй: «Приказ войскам». Последняя формула взята из «След<ственного>
дела» (см. Нечкину же). Как Вам представляется эта концепция?
Добавлю, что план
начатия революц<ионных> действий с двух манифестов
был разработан еще Пестелем. Пестель же в своем плане общего революционного
выступления намечал первым актом — давление на Сенат. Так что — как-то никто на
это не обращал внимания — это идея была заимствована петербургскими
заговорщиками именно у Пестеля; не даром Трубецкой незадолго перед тем побывал
в Киеве.
К сожалению, этот
параграф в статье изложен очень коротко и, боюсь, не вполне убедительно. Я писал торопясь и стремясь — во что-бы то ни стало скорее
закончить8.
Относительно
Соколовского: Сатинские мемуары я знаю. Меня смущает то, что «Боже, коль ты
еси» явно относится ко времени до смерти Алекс<анд-ра> I, ибо «Мишенька и Николашенька» стоят в
одном ряду, т. е. оба они еще вел<икие> князья9.
Речь могла идти у Сатина с Сок<оловски>м и о другой пародии, — ведь их
было не мало в то время. Вспомните безобидную пародию Языкова10.
Ну, надо бы еще
написать из другой оперы: о страшной обиде Берковых на Ант<онину> П<етров>ну. Софья Мих<айлов>на учинила мне
допрос по телефону, затем на другой день вызвала к телефону Лид<ию> В<ладимиров>ну, которая проявила прямо искусство
Карабчевского11 в этом «cas». Но уж надо когда-нибудь Ант<онине> П<етров>не
заглаживать свой «великий грех». Ведь обидчивость обоих Берковых превосходит
всякие пределы и оставляет за собой даже обидчивость Мих<аила> П<авлови>ча, которой он в былое время славился.
Обнимаю и жму руку.
Весь Ваш М.
Еще одно:
слух о новом назначении Никфедора12 не подтвердился: несомненно,
это он сам его распускал для подъема своего авторитета. Таких случаев было уж
несколько. Вы напрасно, дорогой Ю<лиан> Гр<игорьевич>,
приписываете мне мнительность излишнюю в отношении «сей персоны». Конечно, я
сейчас никак не стою в орбите его восхождения. За то, что я на миг оказался в
ней, я заплатил очень дорого. Я ему, конечно, теперь не конкурент,— дай бог,
он и без этого не получит того, чего ищет.
Но он —
злобен и мстителен. Меня он ненавидит, ибо он дважды потерпел на мне
нечто вроде пощечины. Первый раз: когда Бюро Отд<елен>ия
рекомендовало ему вернуть меня в качестве не зав<едующег>о, но просто на-уч<ным>
сотр<удником>: он добился аннулирования этого решения через Президиум.
Второй раз, когда было вынесено решение ЦК о неимении препятствий к моей
работе в Ак<адемии> Наук.
Нужно было видеть
его, когда ему пришлось подписать разрешение на право моих занятий в Архиве.
То, что он
порекомендовал Пороху мной ущипнуть Орлова, говорит только о том, что Орлова
он ненавидит еще более. И есть за что ему. Он, конечно, не
может простить того, что единственный лауреат из его сотрудников (не
260
считая Мейлаха,
к<ото>рый как будто сейчас не котируется) демонстративно ушел из Ин<ститу>та. Его, ведь, не раз спрашивали об этом — и
едва ли ему приятно было разговаривать на эти темы. Теперь, правда, лауреатов прибавилось,
но уход Орлова ему долго сидел в печенках.
Так вот — меня он прямо ненавидит и готов все сделать, чтоб лишить меня всякой
возможности какой-либо где-либо работы. Он бы хотел видеть меня пришедшим к
нему за помощью и умоляющим о покровительстве и дружбе. Вот тут бы он и показал
себя во всю ширь своей великой натуры.
Ох, не могу
спокойно думать и писать об этом...
1 Датируется по почт. штемпелю.
2 См. примеч. 1 к письму 80.
3 Имеется
в виду обзорная статья Азадовского «Затерянные и утраченные произведения
декабристов», первоначальный вариант которой поступил в марте
Обзор был отправлен Оксману из редакции ЛН в конце мая (см. письмо
И. С. Зильберштейна к Азадовскому от 27 мая
4 Азадовский
имеет в виду «литографированный листок», который H. M. Муравьев показывал Н. И. Тургеневу и который, по словам
последнего, содержал правила предполагаемого Общества. Анализируя
«Оправдательную записку» Н. И. Тургенева, Азадовский в своем Обзоре приходит к
выводу, что «беседа <Н. Муравьева с Н. Тургеневым> происходила не осенью
5 О «листе Поджио» см. примеч. 2 к письму 81.
6 Точка
зрения М. В. Нечкиной на историю создания «Манифеста к русскому народу»
изложена ею в кн. «Восстание 14 декабря
О роли
Штейнгеля в подготовке «Манифеста» см.: Зейфман Н. В. Декабрист
Владимир Иванович Штейнгель // Штейнгель В. И. Соч. и письма. Иркутск,
1985. С. 33-34.
7 Имеется
в виду портфель с документами, которые И. И. Пущин, желая спасти их, якобы
передал перед арестом на хранение П. А. Вяземскому. Азадовский
упоминает об этом в обзоре «Затерянные и утраченные произведения декабристов»
(см.: ЛН. Т. 59. С. 602). Ср. также: Дружинин
H. M. Избр. труды. Рев. движение
в России в XIX в.
М., 1985. С. 121, 236. В настоящее время доказано, что Пущин
не мог передать этот «портфель» лично и Вяземский получил его иными путями
(см.: Невелев Г. А. «Истина сильнее царя...»: А. С. Пушкин в
работе над историей декабристов. М., 1985. С. 55—56 и др.).
8 История создания «Манифеста», развернутая
Азадовским в Обзоре (см.: ЛН. Т. 59. С. 674—676), не раз обсуждалась и в новейшее время (см.,
например: Зейфман Н. В. Указ. соч.; Гордин Я. А. События и люди 14 декабря.
Хроника. М., 1975 и др.).
261
9 Имеются в виду, по мнению Азадовского,
Михаил Павлович и Николай Павлович (будущий император Николай I). Интерпретацию Оксмана см. в следующем
письме.
10 Имеется
в виду стихотворение «Вторая присяга» (1826), отразившее декабрьские события
11 Николай
Платонович Карабчевский (1851—1925) — писатель, публицист; мемуарист; адвокат.
Получил известность как судебный оратор, обладавший искусством допрашивать
свидетелей и экспертов. После
12 Имеется в виду Н. Ф. Бельчиков.