2. Азадовский
— Оксману
<Иркутск> 18 февраля
<19>45 Дорогой мой, милый Юлиан Григорьевич,
каким неожиданным, радостным сюрпризом
явилось для меня Ваше письмо! Только оно шло бесконечно долго: оно датировано
июлем, а получил я его несколько дней тому назад1,
— еще немного, и оно бы уже не застало меня здесь, т<ак> к<ак> в
самые ближайшие дни мы трогаемся в путь2.
В середине марта
надеемся уже быть дома, ждем встреч с друзьями, — к сожалению, с многими уже не придется встретиться. Я вижу, Вы очень хорошо
осведомлены (хотя и не вполне) о наших утратах и наших делах. Больше всего я
буду ощущать, кроме смерти ближайших, конечно, товарищей по специальности, утрату Василия Васильевича. В дни блокады, ежедневно встречаясь
с ним и проводя довольно много времени (на дежурствах, в столовых, в очередях),
мы очень сблизились, и я очень полюбил его. Сколько интереснейших замыслов
погибло с ним! И, конечно, теперь уже долго у нас не будет настоящей, давно
жданной и необходимой монографии о Гоголе. Впрочем, ведь, с каждым уходит нечто
неповторимое. Как за последнее время изменился и вырос
было Пумпянский3! Он стал совершенно неузнаваем. Примером может
служить прекрасная статья «Тургенев и Запад», опубликованная в Орловском
сборнике4. Умер он еще до войны.
Бесконечно тяжело
думать и об утрате Юрия Николаевича, которого мне
довелось хоронить в Москве5. Но он уже был давно «ушедшим из жизни»,
а последние месяцы даже уже ослеп. Но я остался все же оптимистом, каким Вы
меня, вероятно, помните. Твердо верю и в то, что будет написана прекрасная
книга, о которой мы не раз с Вами говорили, — книга о Пушкине. Настоящее,
полное синтетическое исследование6. Ведь за
последнее десятилетие, несмотря на большую количественно литературу, мало
появилось работ о нем, открывающих новые горизонты или хотя бы подводящих
четкие итоги сделанному. Книга о Пушкине ждет и
дождется своего автора, как дождутся его друзья и товарищи.
Вы
удивляетесь, дорогой, что не находите многих имен среди новых чле-нов-корреспонд<ентов>,
а те, которые находятся, Вас удивляют. Ну, на это пора давно перестать
удивляться. Потому-то Вы и видите там бездарных старух, вроде Е. С. Истриной,
что нет талантливой молодежи, вроде Гр<игория>
Ал<ександрови>ча. Да и многих других нет7.
Выборы же С. Д. Балухатого связаны были с желанием иметь директора Горьковского
Музея8. Впрочем, все эти надежды, видимо, падут. Недавно получил
известие, что С<ергея> Д<митриевича>
поразил удар. Не знаю, в какой степени и насколько погибла его
работоспособность, — но положение его очень тяжелое. К тому же у него все эти
годы умирала и умирает жена, так и не сумевшая оправиться после перенесенных
испытаний в дни блокады9.
Гр<игорий> Ал<ександрови>ч
умудряется изо всех сил портить себе самому жизнь. Он во время саратовской
эвакуации переругался со всеми товарищами, поссорился с ректором, не захотел
вернуться в Ленинград, — и ос-
37
тался в
Саратове. Теперь, кажется, очень жалеет об этом, но исправить дело трудно10.
А он, ведь, так необходим во всех коллективных историко-литературных
предприятиях. Кафедра лит<ерату>ры в ЛГУ так и
остается до сих пор вакантной, — вероятнее всего, что ее возглавит Борис
Михайлович11, хотя этот проект встречает большие трудности на пути
своего осуществления12. Очень влиятельны
сейчас на кафедре Исаак Григорьевич13 и Павел Наумович. Последний
также замечательно вырос как человек и как ученый. В талантливого исследователя
и особенно профессора-педагога вырос молодой доктор — Бялый Гр<игорий>
Абр<амович>14. Его докторская диссертация осталась пока
неопубликованной — о Короленко. Заметно растет и крупнеет — Еремин13,
— но он ушел всецело в древнюю литературу.
Замечательно продуктивно и интересно работает В. М. Жирмунский16.
Он жил эти годы в Ташкенте, изучил восточные языки и теперь является исключительным
специалистом: историком литературы, лингвистом, фольклористом, сочетающим
знание западных и восточных языков.
Сам я за последние три года сделал мало — слишком был загружен педагогической
работой, да и здоровье чрезмерно пошатнулось после пережитого в Ленинграде17.
Тяжело пришлось за эти годы и жене моей, — вот только молодцом и героем растет
сын мой, с которым, надеюсь, Вы скоро уже сможете познакомиться. Он, правда,
еще неграмотен, но «читает» напропалую Пушкина, замучивая <sic!> длинными отрывками наших писателей.
Крепко-крепко обнимаю и целую. Семья моя шлет Вам, как и я, сердечный
привет.
Весь Ваш М. А.
1 На
конверте предыдущего письма — помета: «Просмотрено Военной Цензурой. Магадан»
и почт. штемпель: Иркутск. 15.1.45.
2 Проведя
в Иркутске неполных три года, семья Азадовских покинула этот город 20 февраля и
вернулась в Ленинград 10 марта
3 Лев
Васильевич Пумпянский (1891?—1940) — философ и филолог, историк лит-ры. В 1930-е гг. — профессор ЛГУ и Ленинградской
консерватории. См. о нем: Рус. философия.
Малый энциклоп. словарь. М., 1995. С. 431—432 (автор статьи — Б. Долгин).
4 Имеется
в виду: И. С. Тургенев. Материалы и исследования. Сб. под ред. Н. Л. Бродского.
Орел, 1940.
Николай
Леонтьевич Бродский (1881—1951) — историк рус. лит-ры и общественной мысли XIX в., автор работ о Тургеневе, Белинском и
др. Профессор Московского ун-та. Действительный член Академии пед. наук РСФСР,
научный сотрудник ИМЛИ. См. также письмо 55.
5 24
декабря
Борис
Викторович Томашевский (1890—1957) — литературовед, пушкинист. С
января 19S7 г. — зав. Сектором изучения жизни и
творчества Пушкина ПД. Б. В. Томашевскому и М. К. Азадовскому принадлежит
совместная работа: «О датировке "Сказки о попе и о работнике его Балде"» // Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. Т. II. М.; Л., 1936. С. 317-324.
Ирина
Николаевна Медведева, урожд. Блинова (1903—1973) — литературовед, специалист в
области рус. лит-ры начала XIX в. (Баратынский, Гнедич, Грибоедов и др.).
Автор нашумевшей книги «Стремя "Тихого Дона"», анонимно изданной в
Париже в
Татьяна
Григорьевна Цявловская, урожд. Зенгер (1897—1978) — литературовед, пушкинист.
Жена известного пушкиниста М. А. Цявловского (1883—1947).
Через несколько месяцев Азадовский рассказывал
И. Я. Айзенштоку (письмо от 31 марта
«Мне пришлось
быть на гражданской панихиде в Союзе писателей по Тынянову и на вечере его
памяти. Осталось самое тяжелое впечатление. Я удивился, не встретив никого
почти из крупных московских литературоведов на панихиде. Оказывается, в этот
час было заседание Отдела новой литературы в Институте им. Горького. Они, видите
ли, не могли прервать заседания ради этой цели, хотя находились не так уж
далеко от места панихиды. Прекрасную речь сказал К. Федин, очень выпукло
обрисовавший и облик и место в литературе Юр<ия>
Ник<олаевича>. На вечере очень интересно (хотя неровно) говорил В.
Шкловский...»
Иеремия
Яковлевич Айзеншток (1900— 1980) — историк лит-ры,
переводчик, автор работ, посвященных украинским писателям (Шевченко, Квитка и др.).
Доцент кафедры истории рус. лит-ры
ЛГУ.
6 Азадовский
имеет в виду книгу о Пушкине, которую еще в конце 1920-х — начале 1930-х гг.
мечтал и готовился написать Ю. Г. Оксман. «Книга о Пушкине, на которую
потратил несколько лет работы, остается неоконченной... <...> Примерно в таком же положении у меня две книги о декабристах, вчерне
законченные еще в 1927—1928 г. <...> А годы идут, невыпущенные исследования
гниют на корню, становятся почти чужими», — писал Оксман 12 сентября
В одной из публикаций, посвященных 100-летнему юбилею Оксмана, сообщалось,
что черновые материалы к его монографии о Пушкине и декабристах были переданы
после смерти ученого профессору В. В. Пугачеву, ученику Юлиана Григорьевича,
однако до настоящего времени это «уникальное исследование» не опубликовано —
из-за отсутствия финансовой поддержки (Коробова Е. «Все так же, не
проще, век наш пробует нас...» // Аргументы и факты (в Саратовской и Тамбовской областях).
Бесплатное приложение к газ. «Аргументы и факты».
1995. № 1 (15).
7 Отношение
Марка Константиновича к состоявшимся осенью
39
ветской, и пр. и пр.— дошли здесь до
апогея. Избрание старухи Истриной в этом отношении, поистине, символично».
8 Имеется в виду Музей М. Горького, открытый
в Москве 1 ноября
9 Люция Федоровна
Балухатая (?—1945) — жена С. Д. Балухатого.
10 Г. А. Гуковский
окончательно уволился из Саратовского ун-та летом
11 Борис
Михайлович Эйхенбаум (1886—1959) — литературовед, критик, автор работ о
Лермонтове, Тургеневе, Л. Толстом, Ахматовой, о поэзии, прозе и др. Профессор
ЛГУ (до весны
«Я не согласен
с Вашим подходом к Б. М. Эйхенбауму, — писал Оксман Н. К. Пиксанову 11 января
12 Кафедру истории
рус. лит-ры в ЛГУ возглавил с осени
13 Исаак
Григорьевич Ямпольский (1903—1993) — историк рус. лит-ры, автор работ об А. К. Толстом, Помяловском,
сатирической журналистике 80-х гг. XIX в., «поэтах "Искры"» (Курочкин,
Минаев и др.). Профессор ЛГУ.
14 Григорий
Абрамович Бялый (1906—1987) — историк лит-ры, исследователь творчества рус. писателей второй половины XIX века (Тургенев, Короленко, Гаршин и др.).
Профессор ЛГУ.
15 Игорь
Петрович Еремин (1904—1963) — литературовед, исследователь древнерус. лит-ры. Профессор ЛГУ; в 1951 — 1963 гг. — зав. кафедрой
истории рус. лит-ры.
16 Виктор
Максимович Жирмунский (1891—1971) — литературовед, германист, языковед, историк
рус. и западноевропейской
лит-ры, автор широко известных работ в области сравнительного
литературоведения, немецкой диалектологии, стиховедения, рус. поэзии начала XX в., фольклора (в том числе — восточного) и
др. Профессор ЛГУ. Заведовал различными кафедрами в ЛГУ (романо-германской
филологии, западноевропейских лит-р и др.) и кафедрой
западноевропейских языков в Пед. ин-те им. А. И. Герцена
(ныне — Гос. пед. ун-т им. А. И. Герцена).
Академик (1966). Чл.-корр. Германской Академии наук (ГДР),
Британской Академии, почетный доктор Ягеллонского ун-та (Краков) и др.
зарубежных ун-тов.
17 Т.
е. пережитого в блокадном Ленинграде. См. подробнее: Из блокадных писем М. К.
Азадовского. См. также: Ярневский И. М. К. Азадовский в годы войны //
Сиб. огни. 1988. № 12. С. 160-165.