68. Азадовский — Оксману
<Ленинград> 29 октября
<1951>
Дорогой Юлиан Григорьевич,
что-то долго нет от Вас весточек. Но, не
взирая на долгое отсутствие ответного письма, высказываю «великое великодушие»
(главным образом, в целях учебно-воспитательных) и пишу снова сам. Хочется
поболтать — поводы есть. Вчера вечером был у меня М. А. Брискман, крайне
разогорченный Вашим письмом (и зря Вами обиженный)1, а затем
Орловский opus...2
Эти две темы, кстати, сближаются. Неужели Вы думаете, что цитирующий Вас Вейсс3
проявлял какую-то стойкость при этом и проч.4. Он и не думал ни о
чем подобном. Он просто честный библиограф и музейн<ый>
работник. Но все дело в том, что его работу редактировал не Мейлах, а Мих<аил> Павлович. Вот и вся разгадка. Первый редактор
увидел всю «прелесть» (для него) этой публикации, вероятно, лишь в
отпечатанных листах. Вот и все!
А вот как Вы
расцениваете поведение Орлова? Как он тщательно упоминает каждый раз о
публикациях Базанова, Мейлаха, Бейсова, даже Пигарева не забыл, — а вот Вы, Юр<ий> Ник<олаевич>, Ваш покорный слуга не удостоились
этого, хотя «из моих» приведены в комментариях даже подлинные строки. Сначала
я, было, не придал этому значения: книга давно готовилась, долго лежала в Изд<ательст>ве уже набранная и сверстанная — и т. д.
Но предисловие к примеч<ани>ям подписано: октябрь 1950. Он знал уже о
моем договоре на Бестужевых; о статье, к<ото>рая
принята в «Изв<естия> ОЛЯ»5 и т. д. А о Вас! А Вы несчастного
Брискмана, искренне и честно к Вам расположенного, привели в полное отчаяние и
великое огорчение.
Заявляю заранее,
что мои «Бестужевы» Вас могут в нескольких случаях огорчить (в этом же плане).
Но если внимательно вчитаетесь и вдумаетесь, поймете расчет. Нужно было кое-чем
пожертвовать, чтоб сохранить то, что есть. Поэтому-то рядом с прямыми ссылками
окажутся и косвенные. Учтите это.
Нарядная книга Орлова,
конечно, вещь полезная: она сыграет большую роль и в вузовской практике и,
вообще, в популяризации темы художеств<ен-ной> лит<ерату>ры
декабристов. Но в историческом плане она — беспомощна почти так же, как книга
Мейлаха и комментарии Штрайха. Чего стоят его характеристики декабристов!
Некоторые вещи меня поражают: не могу понять, из каких источников заимствовал
он сведение, что М. Бестужев дал команду стрелять по Милорадовичу? Или что он
открыл огонь по кавалерии — наоборот, избегая преждевременного кровопролития,
он «отставил» стрельбу. Забавен эпизод со стихотворением того же М. Бестужева,
посвященного Матвею Мур<авь-еву>-Апостолу6.
С важным видом Ор<лов> сообщает, что до сих пор его «еще» приписывают А<лександ>ру Бестужеву. Между тем, наоборот: оно
принадлежит Александру и всюду (в том числе и у Ченцова7)
приписано Михаилу.
Но, видимо,
успех и признание будут иметь только такие книги, т. е. Орлова, Мейлаха, книги
Базанова (он, кстати, готовит новую «монографию»: об Ал<ександре>
Бестужеве, а попутно и о других братьях*), публикации Штрайха.
Мои же
«Бестужевы» выйдут в очень тревожный момент. Последние статьи в газетах
оставляют тревожное чувство. Найдутся «друзья», к<ото>рые
увидят
222
в большом томе с
моим именем «вылазку», попытку занять свое место — и ударят с исключительной
силой. Сигнал, конечно, дан будет редактором «Сов<етской
> Книги»9, а оттуда пойдет и дальше.
Впрочем, скажу честно, книга моя уязвима. Только
не с той стороны: в ней много недоделок, есть и прямые ошибки текстологического
и библиограф<ичес-кого> порядка. Виною — дикая спешка, которая преследует
все мои писания (в том числе и дикая, а главное, напрасная — спешка при работе
над Раевским). Вы скажете: зачем же было так спешить? Дорогой Юл<иан> Григорьевич, меня только и спасла спешка.
Очевидно, было какое-то внутреннее предчувствие, какое-то неосознанное
убеждение, что надо во что бы то ни стало быстрее
сдать. И что же получилось? Не знаю, писал ли я Вам о том, что рукопись я сдал
22-го ноября, а 23 ноября я уже был в больнице; 6-го декабря, по диагнозу новых
врачей, мне оставалось жить не более двух суток, — и лишь операция 8 -XII меня вернула к жизни, но и обрекла на
шестимесячное прозябание.
Что было бы, если <бы> я очутился в больнице, не закончив
рукописи?! С каким самочувствием я лежал бы и как бы это
отражалось на моей нервной системе, мешая выздоровлению. Дело шло и о
труде, и о финансовой базе семьи!..
А затем: приступить вновь к работе я сумел бы лишь в
июне, а за это время умер С. И. Вавилов; под удар поставлена вся серия, и моих
«Бестужевых» могла бы ожидать участь «Жихарева»10, к<ото>рый
до сих пор не в выясненном положении и до сих пор Б<орис>
М<ихайлович> не получил ни копейки, помимо всего прочего. В А<кадемии> Н<аук>, как Вы знаете, авансов не полагается.
Но, скажу откровенно, мои ошибки в «Б<естужевы>х»
тревожат меня: они сигнализируют страшную вещь. Видимо, я уже в полной степени
заболел той страшной неизлечимой болезнью, к<ото>рая
именуется старость. У меня утратилась острота восприятия, невероятно
ослабела память. Я по три раза читаю корректуру и не замечаю ошибки,
возникающей во всей очевидности передо мной в чистых листах. Я сверяю рукопись
с к<аким>-либо печ<атным> текстом и
пропускаю ряд деталей, к<ото>рые замечаю лишь во втором или третьем
чтении. А что если и при этом я не все заметил!! Я стал отвратительно править
машинопись; я ошибаюсь при воспроизведении названий книг — и замечаю это (да и
то не всегда) уже слишком поздно. Вот пример: несколько раз я цитировал книгу H. M. Дружинина как «Декабрист H. M. Муравьев»11
— а в указателе пропустил слово «декабрист» и не заметил этого в корректурах и так
безграмотно отпечатано. И это не единственный пример.
А как ослабла память: в последнюю корректуру в рассказе
Ел<ены> Бес-т<ужев>ой я вставил сообщенное ею
стих<отворен>ие «Народ мы русский позабавим...»12 (раньше я
сомневался в принадлежности этого рассказа Ел<ене> Бестуж<евой>), —
а в комментарии забыл указать на специальную, посвященную этому
стих<отворен>ию заметку Лернера. Она начисто изгладилась из моей памяти —
и вспомнил о ней тогда, когда уже было поздно13. Это, конечно, не
бог весть что за преступления, но мне-то они не
простительны. Короче говоря, «Бестужевы» сейчас, когда я смотрю на чистые
листы, приносят мне более огорчения, чем радости. А дальше...
223
А затем еще
признак старости: пишу не те слова, какие хочу. Вот и в письме к Вам на первой
странице вовремя заметил, что вместо «пишу» написал «пищу». Вы, м<ожет> б<ыть>, по своему дурному характеру,
скажете, что эта ошибка, т<ак> ск<азать>, обусловленная и
оправданная.
А
что это за рецензия готовится на П<ушкино>домский
сборник о декабристах? Кто и где этот историк14 (об этой рецензии
мне сообщил Брискман): в Москве, в Саратове? Новые декабристоведы: Волк,
Аксенов что-то мало радуют ум и сердце; к ним же, вероятно, принадлежит и
анонимный рецензент моей рукописи.
Ну хватит.
Обнимаю.
Весь Ваш М. А.
Привет Антонине Петровне.
1 См. примеч. 3 к письму 65 и примеч. 6 к
письму 66.
2 См. примеч. 8 к письму 66.
3 Александр
Юльевич Вейс (1903—1981) —литературовед, библиограф. Сотрудник Музея ПД.
4 Речь
идет о публикации: Вейс А. Ю. Неизвестные портреты декабриста А. В.
Поджио. (Из собрания Пушкинского Дома) // Декабристы и их время. С. 280—284. На с. 280 автор указывает, что один
из портретов Поджио известен по фототипии, приложенной к «Запискам» декабриста
в журн. «Голос минувшего» (1913. № 1), и что фототипия с той же фотографии помещена в «Воспоминаниях
и рассказах...», изданных в
5 См. примеч. 1 к письму 43.
6 Имеется
в виду обращенное к М. И. Муравьеву-Апостолу стихотворение «Еще ко гробу шаг —
и, может быть, порой...» (1829), о котором В. Орлов в своей антологии сообщает,
что «в ряде изданий, вплоть до новейших, это стихотворение неправильно
приписывается Александру Бестужеву (Марлинскому)» (Указ.
соч. С. 628). Принадлежность этого
стихотворения М. Бестужеву Азадовский опроверг еще в
В
изд. «Поэзия и письма декабристов» (Горький, 1984;
составитель — С. А Фомичев) данное стихотворение напечатано как произведение А.
А. Бестужева, но адресатом его предположительно назван декабрист M. A Назимов (С. 317).
7 Николай
Михайлович Ченцов (1897—1941) — библиограф, автор известных (изданных под ред. Н. К. Пиксанова) указателей: «Юбилейная
лит-ра о декабристах. 1924—1926» (М., 1927), «Восстание декабристов.
Библиография» (М.; Л., 1929). Отзыв Оксмана о первой из этих
работ содержится в его письме к Н. М. Ченцову от 2 ноября
С. 184-197).
224
8 «Монографии»,
посвященной Александру Бестужеву, как и другим братьям
Бестужевым, у В. Г. Базанова нет.
9 См. примеч. 4 к письму 66.
10 См. примеч. 29 к письму 41.
11 См. примеч. 5 к письму 60.
12 Известное
четверостишие, долгое время приписываемое Пушкину,
дано в Бестужевых среди текстов, сообщенных Е. А. Бестужевой М. И.
Семевскому, в редакции: «Мы добрых граждан позабавим...» и т. д. (С. 414); Е.
А. Бестужева приписала авторство Е. А. Баратынскому (ср. примеч. 11 к письму
96).
Четверостишие
восходит к знаменитому «Завещанию» французского атеиста начала XVIII века Жана Мелье; эти же строки
использованы и в дифирамбе Дидро «Бредящие свободой, или отречение бобового
короля» (1772). См. также: Цявловский М. А. О принадлежности Пушкину
эпиграммы «Мы добрых граждан позабавим» // Красная новь. 1937. № 1. С. 179—183.
13 См.:
Лернер Н. Мелочи прошлого. Из прошлого рус. рев. поэзии // 100-летие восстания декабристов. Сб. статей и
документов журн. «Каторга и ссылка». М., 1927. Первая заметка «мелочей»,
озаглавленная «Подражание французскому» (С. 238—241), посвящена данному
четверостишию, которое Н. О. Лернер отнес к числу стихотворений, «быть может,
и принадлежащих Пушкину», которые, однако, «трудно признать за
Пушкинские без ясных на то доказательств» (С. 239).
14 См. примеч. 8 к предыдущему письму.