27. Оксман Азадовскому

<Саратов> 10 сентября <19>49 Дорогой Марк Константинович,

возвращаю Вам тезисы Базанова. Я видел летом корректуру его книги1. В части, касающейся В. Ф. Раевского, все в ней так серо, наивно, беспомощно, случайно и неточно, что я сразу перестал завидовать. Мой материал не утра­чивает значения и сейчас, хотя четвертая его часть искалечена диссертацией. Жду выхода в свет работы Могилянского2 о «Русском Сборнике»3, где ис­пользован более для меня дорогой круг источников, которые лежат в моем столе с 1917 г. Но и эта публикация меня не путает. Важны выводы, которые делаются на основании того или иного материала, а не сам материал. А в этом отношении я, кажется, могу быть спокоен4.

В Москву я приехал через несколько дней после вашего отъезда. Было досадно, но — ничего не поделаешь! Оставался я в Москве около трех недель. отказавшись от поездки в Ленинград, где и людей уже осталось к тому време­ни мало, да едва ли мой приезд кого-нибудь и обрадовал бы даже из старых друзей. Всякому овощу свое время. Я поражен был, — какими быстрыми темпами пошел процесс выветривания человеческих душ после последних встрясок на литературном фронте. Герцен писал очень тонко о «моральной атмосфере» после 14 декабря5, но ведь Николай Федорович не Николай I, a Головенченко даже не Фон-Кок6. Да и борьбы ведь никакой не было — исто­рическая несостоятельность космополитизма обнаружилась настолько оче­видно, что единственным Аннибалом его оказался покойный Нусинов7. Впро­чем, все это вы знаете не хуже меня.

Очень благодарен вам за последнее письмо. Оно тем более интересно, что в нем звучит речь «не мальчика, но мужа»8, — мужа, избавившегося, наконец, от последних реликтов прекраснодушия. Не хочу говорить сейчас о ваших личных делах. В Москве я много слышал о них, слышал и «за» и «против» (из первоис­точника9). Особого оптимизма у меня по этому поводу нет, но в системе учреж­дений Акад<емии> Наук вам какая-то площадка, конечно, будет обеспечена. А дальше, через год—два, вы и сами станете вспоминать о происшествиях 1949 г., как о нехорошем сне, не больше. Готов держать пари, что будет все именно так! У меня все пока без перемен, т. е. крайне неустойчиво и неясно. Отдыхать почти не пришлось, так как Москва нисколько не успокоила (хотя и освежи­ла), а Волга проветрила на небольшой срок. Вероятно, давно следовало бы проехать и в Кисловодск, ибо стал непристойно тучнеть. Работаю для пись­менного стола очень мало, но все-таки работаю. Если бы вышел в свет сара­товский сборник о Белинском, где у меня листов 20, то чувствовал бы себя бодрее. Но сборник лежит в издат<ельств>е без движения, хотя давно одоб­рен даже Москвою10. С тяжелой досадой на днях закончил изучение двух пос­ледних томов академич<еского> издания Пушкина — критической и автоби­ографич<еской> прозы11. Трудно вообразить себе более возмутительную хал­туру, чем работа Б. В. Томашевского как редактора этих томов. Разумеется, я не согласен со многим из того, что сделал и покойный В. В. Гиппиус12. Из понятной щепетильности он старался возможно менее походить на то, что сделано было мною для изд<ательства> «Academia»13, но, конечно, не следо­вало бы портить остроумными парадоксами и беспочвенными домыслами академич<еское> издание из-за этих похвальных намерений. Но так или ина­че с В. В. Гиппиусом можно спорить принципиально, в пределах конкретных редакторских и текстологических проблем. Другое дело Томашевский, кото­рый, явно не читая корректур, просто под видом двух томов акад<емическо-го> издания напечатал ворох текстов, путая хронологический и тематичес­кий принцип расположения материалов, сочетав «Dubia» с канонич<еским> текстом без всяких оговорок, пропустив целый ряд текстов вовсе, снабдив некоторые записи дикими названиями, допустив варварски ошибочные чтения в основном тексте. Я уже не говорю о «примечаниях», где 50% справок фак-

118


тически неверны. Решил я написать об этом самому Б. В. Томашевскому, а вам и другим пушкинистам послать копии своего критического письма14. За­держка только за перепиской письма на машинке.

Надеюсь, что все у вас уже вполне определилось в благоприятном смыс­ле. Сердечный привет Лидии Владимировне от нас обоих. В процветании Костика не сомневаюсь. Беспокоюсь за Викт<ора> Максим<овича>.

Ваш Ю. Оксман

Дорогой Марк Константинович, не откажите срочно разрешить след<ую-щий> вопрос: 1) где в сказках Афанасьева есть слова «колухан» и «калыган»15 и 2) в каком году и в каком издательстве напечатаны «Русские заветные сказ­ки»16, где упоминаются, кстати сказать, и долгогривые колуханы. Не знаю только, в какой сказке17. Это мне нужно для подкрепления Даля в критике текста письма Белинского к Гоголю18.

1 См. примеч. 13 к письму 8.

2 Александр Петрович Могилянский (род. в 1909 г.) — литературовед, библио­граф; автор статей и публикаций о литературе XVIII в., Писемском и др. Научный сотрудник ПД.

3 Журнал, задуманный в 1836 г. А. А. Краевским и В. Ф. Одоевским в противо­вес пушкинскому «Современнику». Издание не состоялось: запрет был нало­жен Николаем I (ср. примеч. 8 к письму 71). Вопрос о «Рус. сб.» затрагивается А. П. Могилянским в статье «А. С. Пушкин и В. Ф. Одоевский как создатели обновленных "Отечественных записок"» (Известия АН СССР. Серия исто­рии и философии. 1949. Т. VI. № 3. С. 209-226).

4 14 сентября 1949 г. Оксман писал К. П. Богаевской: «Получил от Могилян­ского его работу «Пушкин и Одоевский как создатели (ей-богу, не вру! — Ю. О.) "Отечественных записок "». В свое время я очень огорчился, узнав, что Могилянский воспользовался моим материалом о журнале Одоевского и Кра­евского, планируемом на 1836—1837 гг. Но сейчас лишний раз убедился в том, что материал надо уметь понимать, а публикация документов, оставших­ся без правильного осмысления, — звук пустой! Впрочем, Могилянский из­дал и несколько звуков, но уж лучше бы они заглохли в пустыне. Я не выдер­жал и написал ему детальный разбор его статьи, из которого нетрудно будет ему понять, что он сделал большую ошибку, взявшись за работу не по силам. Впрочем, чтобы позолотить пилюлю, я его уверил, что он наш Гете — по своим возможностям, остающимся нереализованными. Прочтите этот труд («труд» в самом деле немалый, но в основном бессмысленный)...» (Ю. Г. Окс­ман в Саратове. С. 254—255).

В 1952 г. Оксман опубликовал в 58-м т. ЛH неизвестное письмо А А Кра­евского и В. Ф. Одоевского к Пушкину от августа 1836 г. и подробно проком­ментировал историю вокруг «Рус. сб.» (С. 289—296).

5 См. примеч. 2 к письму 5.

6 Максим Яковлевич (Магнус Готфрид) Фок, фон (1777—1831) — управляю­щий ΙΙΙ-м Отделением, ближайший помощник А. X. Бенкендорфа.

7 Исаак Маркович Нусинов (1889—1949) — критик и литературовед. Автор ра­бот о рус, сов. и зарубежной лит-рах (в т. ч. кн.: Пушкин и мировая лит-ра. M., 1941). Неоднократно подвергался критике за разного рода «уклоны». Реп­рессирован в 1949 г. (умер в Лефортовской тюрьме).

Полагая, что Нусинов оказался «единственным Аннибалом», т. е. един­ственной жертвой (по имени карфагенского полководца, павшего в неравной борьбе с Римом), Оксман недооценивает негативные последствия «антикос­мополитической» кампании 1948—1949 гг., в ходе которой был нанесен не­поправимый урон отечественной науке и культуре, негласно утвержден анти­семитизм как гос. политика и т. д.

8  Слова Марии Мнишек из «Бориса Годунова» Пушкина (сцена «Замок воево­ды Мнишка в Самборе»).

9  Т. е. от Н. Ф. Бельчикова (см. также следующее письмо).

10 См. примеч. 2 к письму 3.

11 Имеются в виду следующие тома академического издания: Пушкин. Т. 11. Кри­тика и публицистика. 1819—1834. М; Л., 1949; Т. 12. Критика. Автобиография. М.; Л., 1949. Общие редакторы обоих томов — В. В. Гиппиус, Б. В. Томашевский, Б. М. Эйхенбаум.

12 Помимо общей редактуры (см. предыдущее примеч.), В. В. Гиппиус подгото­вил к печати ряд текстов 11-го тома.

13 Имеется в виду Поли. собр. соч. Пушкина в 9-ти тт., выпушенное изд-вом «Academia» в 1935—1938 гг. Т. VIIIX, содержавшие художественную, крити­ко-публицистическую и автобиографическую прозу Пушкина, были тексто­логически подготовлены и прокомментированы Ю Г. Оксманом. Ср. при­меч. 10 к письму 16.

14 Подобного «критического письма» в архиве М. К. Азадовского не обнаружено — скорей всего, оно так и не было отправлено (ср. письмо 32). «Я давно хотел подытожить свои замечания в специальном письме на имя Б. В. Томашевско­го как редактора этих томов, но перегруженность университетской работой в текущем семестре и необходимость окончания нескольких срочных литера­турно-издательских поручений меня надолго выбили из колеи. Письма Б. В. Томашевскому я до сих пор не написал, что особенно досадно потому, что до него дошло несколько моих мелких и случайных возражений, сделан­ных в частном разговоре, а не в порядке систематической критики», — сооб­щал Оксман В. Д. Бонч-Бруевичу 8 декабря 1949 г. (РГБ. Ф. 369. Карт. 311. Ед. хр. 62. Л. 25—25 об.). А 6 августа 1950 г. Оксман писал самому Томашевскому, что ему хотелось бы «потолковать» с ним об ошибках академического издания Пушкина. «Мое досье по изданию очень выросло, печатать его не хочу, но в дискуссию вступить жажду» (РГБ. Ф. 645. Карт. 38. Ед. хр. 22). О содержании «досье» позволяют судить отдельные письма Оксмана к Бонч-Бруевичу, пред­полагавшему посвятить целый дополнительный том уточнениям и исправле­ниям «академического» издания Пушкина (замысел в данном виде осущес­твить не удалось). С другой стороны, помочь Оксману напечатать его статью об ошибках и промахах Пушкина пытался И. С. Зильберштейн. «Две недели тому назад я был у С. И. Вавилова, — сообщает он Оксману 20 февраля 1950 г.— И как раз в разговоре с ним говорили об академическом издании. Он, конечно, очень высоко его ставит, но я ни одну секунду не сомневаюсь, что, прочитав Вашу статью, он для науки, для будущих изданий Пушкина согласится Вашу статью напечатать, может быть, даже в «Вестнике Академии Наук». Повторяю, я в этом уверен на 90 процентов. <...> Поэтому категорически Вам советую: немедленно садитесь за полное и идеальное завершение этой своей статьи. Си­дите дни и ночи, но как можно скорее пришлите мне ее. Я лично передам ее Сергею Ивановичу с соответствующим комментарием» (РГАЛИ. Ф. 2567. Оп. 1. En. хр. 524. Л. 12). К сожалению, и этот проект не осуществился.

120


Следует, тем не менее, подчеркнуть, что при всей своей полемичности в отношении Томашевского и его подходов к Пушкину, Оксман в целом высо­ко ценил и уважал его как ученого, считая его пушкинистом той же «плеяды», к которой принадлежал сам. Поздравляя Томашевского с 60-летием, Оксман писал ему 7 декабря 1950 г.: «Так нужно было бы поговорить о том, над чем все мы, последние пушкинисты, работаем — вы, Сергей Михайлович, Тать­яна Григорьевна, я» (РГБ. Ф. 645. Карт. 38. Ед. хр. 21).

15 Колухан или кулухан — отступник, отошедший от православия, еретик. Презри­тельно: о священнике. Калыган или колыган — торговец лошадьми, барышник; плут (см.: Словарь рус. народных говоров. Вып. 13. Л., 1977; Вып. 14. Л., 1978).

16 «Рус. заветные сказки» — известный сб. А. Н. Афанасьева, изданный аноним­но в Женеве (см. примеч. 9 и 10 к следующему письму).

Александр Николаевич Афанасьев (1826—1871) — фольклорист, историк, собиратель и публикатор рус. народных сказок.

17 «Долгогривый колухан» упоминается в сказке «Поп и мужик» (см.: Рус. за­ветные сказки А. Н. Афанасьева. М.; Париж, 1992. С. 186—187).

18 Имеется в виду писатель, собиратель-этнограф и лексикограф Владимир Ивано­вич Даль (1801—1872), снабдивший А. Н. Афанасьева текстами сказок из своего
собрания, некоторые из которых вошли затем в сб. «Рус. заветные сказки».

В данном случае речь идет о «Словаре» Даля и трактовке им слов «колу­хан» и «калыган», что отражено в работе Оксмана над «Письмом Белинского к Гоголю», содержащей отсылку к «Рус. заветным сказкам» (см.: ЛН. Т. 56. С. 555 и 569).

С тем же запросом к Азадовскому еще раньше обращался С. А. Макашин. «Был бы признателен Вам и за то, — писал он Марку Константиновичу 4 мая 1948 г., — если бы Вы своим авторитетом дезавуировали чтение «калыган» или «колыган». Меня оно смущает и очень смущает, а между тем, помнится, в беседах с Ю<лианом> Г<ригорьевичем > он очень настаивал именно на таком чтении» (РГБ. Ф. 542. Карт. 66. Ед. хр. 22. Л. 6 об.). Неясность в этом вопросе возникла потому, что в различных списках «Письма Белинского к Гоголю» это необычное слово встречается в разных вариантах. «Что Вы считаете более вероятным из этих чтений? — спрашивал С. А. Макашин в том же письме. — На какой фольклорный памятник можно было бы сослаться для подтвержде­ния версии, которая, я надеюсь, будет Вами предложена» (Там же). Азадовский не замедлил откликнуться на этот запрос. 11 мая 1948 г. С. А. Макашин благо­дарит его за «драгоценную для меня справку о словце "колухан"» и при этом пишет: «...Вы меня все же не вполне поняли. Мой спор с Ю<лианом> Гр<игорь-евичем> по поводу слова «колухан» — в другом. Я сам принимал участие в установлении того факта, что именно список Кетчера является наиболее авто­ритетным, а там именно и стоит «колухан». Спор в том, что Ю<лиан > Гр<игорьевич>, не найдя этого слова у Даля, считает его диалектическим вариантом слов «калыган» или «колыган», приведенных у Даля со значением «конский барыш­ник», «жид», «цыган» и — бранно — «плут», «мошенник». Меня же берет со­мнение: не разные ли это слова? Как будто бы и этимологически, и по значе­нию — разные. Но я уж больше не буду беспокоить Вас дальнейшими расспро­сами: обращусь здесь к акад<емику> Обнорскому. Вас же еще раз благодарю за справку из Афанасьева, которую я использую для подтверждающего коммента­рия правильности чтения этого места» (Там же. Л. 7).

Сергей Петрович Обнорский (1888—1962) — языковед. Руководил (с 1944 г.) кафедрой рус. языка Московского ун-та. Академик (1939).