124. Оксман — Азадовскому
<Саратов> 12 марта <1954>
Дорогой Марк Константинович,
вы писали свое письмо пять дней и считаете, что это очень
большой срок. Но я такого письма вообще уже не смог бы написать и за месяц.
Отвык ли от этого жанра или внутренне охладел к нему — не знаю. Может быть, и
не
349
совсем нормальное самочувствие мешает. В этом месяце обследование
моего состояния дало нехорошие показатели — процент сахара пошел в гору, да я и
без анализов чувствовал, что лекции опять стали для меня тяжелы, раздражительность
усилилась, работоспособность (и без того ничтожная) совсем упала. Но из
«формы» не выпадаю — не пропустил ни одной лекции, ни одного семинара, ни одной
консультации*. Правда, отказался читать текстологию, так как хочу до 1 мая
разгрузиться от всех «поручений». Около 4—5 мая выступаю офиц<иальным>
оппонентом на двух диссертациях в Казани (иначе не выбраться весною на Волгу!).
В конце марта рассчитываю все-таки быть на текстол<огической>
конф<еренции> в Москве1, где у меня кроме того доклад о
Пушкине в Инст<итуте> Мир<овой> Литер<атуры>. Вопрос о заслушании
моей рецензии на акад<емического>
Бел<инского> превращается в проблему гос<ударственного> значения.
Переписка идет между Москвою и Ленинградом — согласовывают, увязывают и т. п.
Мне это только смешно, но я настаиваю на обсуждении моего разбора s Ред<акционной> Коллегии, кот<ор>ая
без Н<иколая> Ф<едоровича> собирается раздельно — в Москве и в
Ленин<граде>, но общего решения вынести не решается. Д. Д. Благой, бывший
в Саратове в конце февраля (смотрел по поруч<ению>
Сталин<ско-
го> Комитета2
наши театр<альные> премьеры), передавал мне, что на за-сед<ании>
Редакционной > Кол<легии> по Бел<инскому>, состоявшейся под
председ<ательством> Бурсова в Москве, большая часть моих указаний уже
якобы принята, но Б<ельчиков> предупредил, что без согласов<ания> с
ленингр<адскими> органами он не может считать
эти решения окончательными. На этом же совещании Дементьев предложил поручить
мне редактуру томов, числившихся за Бельч<иковым>. Это предложение было
принято единогласно, но опять-таки Бур<сов> сделал оговорку о том, что
он не ручается за утверждение
этого решения дирекцией. Об этом, конечно, ни слова никому. Встреча с Д<митрием> Д<митриевичем> была очень
дружеская, разговоры — «самые откровенные», т. е., конечно, в пределах деловых
отношений. Очень забавно получилось сейчас с М<ихаилом>
Пав<ловичем>, которого Дима не терпит и о кот<оро>м говорит с
негодованием и иронией. А я помал-
кивал, но ваши
«горестные заметы сердца»3 на этот счет не выходили у меня из
головы. Знаете ли вы, что я, независимо от ваших материалов, пришел к тем же,
примерно, выводам, но как-то не решался их окончательно сформулировать. И
пришел я к этим выводам несмотря на изумительные по
своей дружеской заботливости письма Нины Владимировны, несмотря на ее трогательное
внимание (книги, конфекты, торты — с каждой «оказией»). Разумеется,
М<ихаил> П<авлович> по сути своей человек
очень порядочный, но мягкотелый, мнительный, капризный. Не
имея ни одного из качеств, необходимых для администратора, лишенный
политического чутья, легко поддающийся панике, неожиданно для всех и для
самого себя взлетевший на высоту, удержаться на которой он не в состоянии, он
компенсирует отсутствие необходимых для его роли данных шатаниями во все
стороны, заигрываниями с теми, кто все равно ему не доверяет, компромиссами,
кот<оры>е его убивают внутренне, а внешне ничего все равно не
обеспечивают. А тут еще проснулось чес-
*
Эта дисциплина мешает мне расклеиваться, к чему иногда чувствую большую склонность.
толюбие, желание
укрепить свои хотя бы материальные большие возможности прочным званием и
окладом. Оно естественно (по-человечески), но покупается
дорогой ценою — он ведь не Державин и не Опарин4, не совсем
еще выветрился и обюрократился, не лишен каких-то иллюзий служить русской
науке, что-то по-настоящему делать, кого-то объединять, вдохновлять и т. п. Он
не лишен еще и оглядки на «портреты», кот<оры>е «укоризненно смотрят со
стен»5 ( Над<ежда> Матвеевна6 в своем особняке эти
портреты не сняла, но незаметно для В<иктора> В<ладимировича> прикрыла их добротной кисеей). Но
довольно о М<ихаиле> П<авловиче> — ваши
личные отношения с ним требуют, конечно, особого рассмотрения, — настолько
чудовищна его неблагодарность. Но все-таки я думаю, что здесь дело в чем-то
другом — вас могли просто оболгать, а он — человек мнительный и легко
поддающийся наговорам.
Я не знаю, что делается в П<ушкинском>
Д<оме>, но не сомневаюсь, что М<ихаил> П<авлович> ничего ни
хорошего, ни плохого сделать не сможет в силу объективных и субъективных
условий, о которых я намекнул выше.
Ваши замечания по поводу наших «Уч<еных> Зап<исок>»
очень правильны. Из вежливости вы о недочетах говорите как-то вскользь, но
я-то, старый гусь, знаю все это и сам. В свое время в Сибири вы выпустили целую
серию работ своих коллег и учеников — и знаете, как это делается и сколько
стоит нервов, крови, энергии. Но вы все это делали четверть века назад (чтобы
не сказать более!), а я сдуру ввязался в эти хлопоты
сейчас. Недели через три выйдет том статей по совет<ской>
лит<ератур>е7 — и вы поймете, что Саратовский унив<ерсит>ет мне обходится дорого. Одно дело
причесывать и «углублять» статьи о Гоголе и Пушкине, другое — о Гладкове и
Фадееве. Моральное удовлетворение некоторое остается, но
в общем и целом игра не стоит свеч.
Вы спрашиваете, зачем я вынул неск<олько>
страниц мат<ериал>ов о Рылееве из Лит<ературного>
Насл<едства>. — Вопрос законный, но дело в том, что Илья из одной моей
публикации выбросил два-три примечания, письмо Ефремова8 заменил
пересказом, а остальное включил в чужие статьи. Чтобы отучить его от подобных
манипуляций (я случайно узнал о его эксперименте), я напечатал этот опус в
«Уч<еных> Зап<исках>»9, прихватив для
концовки пику из своей работы о «Войнаровском» в «Лит<ературном>
Насл<едстве>». А в со-отв<етствующих> местах журнала10
сделал ссылки на «Учен<ые> Зап<иски>». Илья совсем обалдел от негодования, но вынужден был
промажь: «сам съел!»11
Хочется думать, что вы уже совсем здоровы. Зима в этом году была очень
суровая, но сейчас уже днем совсем по-весеннему светит солнце и бегут ручьи. К
вечеру они, конечно, замерзают, но настроение поднимается. Не сомневаюсь в
успехе всех ваших новых литерат<урных> замыслов.
А для рецензий почему бы вам не закрепить своих связей с «Нов<ым>
Миром»? Вы умеете это делать блестяще, с Дем<ентьевым>,
вероятно, хорошо знакомы, он сейчас старается «с высоты взирать на жизнь»12,
а потому благожелателен. Чего ж вам более?13 Фольклористы ваши,
конечно, редкие прохвосты (Проппа я угадал еще в
Ваш Ю. О.
351
P. S. Ровно год
назад я, по вашему настоянию, послал Базанову сб<орник> о Белинском14.
Ни «ответа», ни «привета», как говорится, не последовало. Оно и лучше — сейчас
мне легче будет написать о нем то, что я о нем думаю.
1 См. примеч. 1 к письму 122.
2 Имеется в виду Комитет по Сталинским
премиям.
3 Перифраз
пушкинской строки (из предисл. к «Евгению Онегину»).
4 Александр
Иванович Опарин (1894—1980) — биолог, биохимик. Академик (1946).
5 Из стихотворения Н. А. Некрасова «Скоро
стану добычею тленья...» (1876).
6 Надежда
Матвеевна Виноградова, урожд. Малышева (1899—1991) — вокальный педагог. Жена
В. В. Виноградова (с
7 Имеется
в виду XLI том
Уч. зап. СГУ (1954), посвященный в основном сов. лит-ре. Оксман был одним из членов редколлегии этого тома, в
котором видное место заняли работы его учеников (В. К. Архангельской, А. А.
Жук и др.).
8 В
своей статье «Новые тексты поэмы "Войнаровский"» Оксман сообщает о неопубликованном
письме П. А. Ефремова, редактора первого рус. легального издания «Соч. и переписки К. Ф. Рылеева» (СПб.,
1872), к С. С. Сухонину (редактору рылеевского «Собр. соч. и переписки»
9 Письмо П. А. Ефремова напечатано Оксманом в
работе «Новые тексты Рылеева» (Уч. зап. Саратовского ун-та. Т. XXXIII. С. 136—138).
10 Имеется в виду ЛН.
11 Возможно, реминисценция письма Пушкина к П.
А. Вяземскому от 13 сентября
12 Обыграна
строка из пушкинского стихотворного фрагмента «Он между нами жил...» (1834).
13 Неточная
пушкинская цитата («Евгений Онегин», 1, IV).
14 Имеется в виду XXXI том Уч. зап. СГУ (см. предыдущие письма).