30. Оксман Азадовскому

<Саратов> 25 октября <19>49

Дорогой Марк Константинович, ваше письмо, посвященное характерис­тике десятитомника Пушкина, настолько близко совпадает со всем тем, что я писал о нем некоторым из своих московских друзей1, что сторонний читатель мог бы заподозрить любого из нас в прямых заимствованиях друг у друга Разница только в том, что вы оперируете материалом двух первых томов, а я всех десяти, ошибки которых выявляю одновременно с критикой их прототи­па — большого издания Пушкина. Делаю я это не спеша, вгрызаясь в сущес­тво, сравнивая свои материалы с тем, что печатали мои преемники (у мен -сохранились оба тома крит<ической> прозы и больше половины тома прозы художественной, которые я собирался сдать в типографию к 1 января 1937 г. ). Разумеется, совершенно несостоятельна композиция томов (особенно лири­ки и крит<ико>-публ<ицистической> прозы!). Разумеется, изъятие из обра­щения меня как фактического главного редактора, обеспокоенного больше всего соблюдением принципа коллективной ответственности за каждую строчку, не говоря уже о более существенном, — использовано было всеми для анархического единоличного хозяйничания каждого из наших пушкинистов-феодалов в их доменах. Вы вспомнили Брюсова2. Я иду еще дальше, напом­нив недавно С. М. Бонди и Т<атьяне> Григорьевне о Геннади3. Огромная, интереснейшая работа, богатая подлинными текстовыми открытиями, изу­мительными по остроте догадками, сложнейшими реконструкциями,— ока­залась обезображенной, а частью и обессмысленной нелепостями компози­ции, небрежностью корректуры, безответственностью и бестактностью ре­дактуры, импрессионистически-озорными вторжениями Б. В. Томашевского в пушкинский канон, буквоедско-формалистическими решениями некото­рых спорных вопросов, захламлением «сочинений» Пушкина материалами пушкинского фольклора и произведениями Бонди, Томашевского, Зенгер и даже Медведевой. Особенно явственно все это стало после того, как в массо­вых изданиях, опирающихся на большого академич<еского> Пушкина, сня­ты были леса — все эти прямые и угловые скобки, знаки вопроса, оговорки в примечаниях, в указателях, в предисловиях.

Чего стоят эти послания к В. Ф. Раевскому, оказывающиеся сплавом из строф «Онегина», «Разгов<ора> книгопродавца с поэтом», «Моего демона». «Свободы сеятеля пустынного» и т. д. и т. п.?

А разве это не «пощечина общественному вкусу»4, воплотившаяся в от­крытии изумительного лирического фрагмента: *       *

Она............. подарила                 (Многоточие подлинника, П<ол-

................. первый сон.               ное> с<обрание> с<очинений>

И мысль об ней одушевила       Пушк<ина> в десяти томах, т. II,

Безвестной лиры первый звон  стр. 142)

Зовите Костика — и он скажет, что этот «opus» он знает в гораздо лучшей редакции. В самом деле:


Она поэту подарила

Младых восторгов первый сон,   («Евг<ений> Он<егин>», гл<ава> II,

И мысль о ней одушевила   стр<офа> XXII).

Его цевницы первый стон

Конечно, Б<орис> В<икторович> будет утверждать, что печатаемый им в томе лирики фрагмент предвосхищает «Онегина», но, во-первых, доказать это невозможно, а во-вторых, даже если бы какие-ниб<удь> софизмы ему и удалось мобилизовать в этом направ<лен>ии, место этим доводам в при-меч<аниях> к акад<емическому> «Онегину», а не в сочин<ениях> Пушкина.

А чего стоит эпиграф к «Арапу Петра Великого»?5 Ведь если бы этот ро­ман был плодом соавторства Томашевского и Пушкина, — возражать было бы трудно, но сколько безвкусия, претенциозности и озорства в этом вторже­нии в пушкинский текст его «академического» редактора? В этом смысле вы, конечно, не настоящий текстолог! Но в моем понимании текстологической и редакторской работы — вы являетесь одним из самых тонких и высококвали­фицированных редакторов, с огромным чувством такта — исторического, филологического и литературного, чего не было и нет ни у Томашевского, ни у Цявловского, ни у Б. М. Эйхенбаума (что уж говорить о прочих!). На три головы выше своих коллег С. М. Бонди, но он глушит свой редакторский такт анархической недисциплинированностью мысли и почти полным отсутстви­ем интереса ко всему тому, что сделано не им самим...

Ваш протест против толкования «знаменитых князей» я предвосхитил письмом к Татьяне Григ<орьевн>е еще летом прошлого года! Но она оста­лась при своем!

Меня очень тревожит ваше молчание о положении ваших дел. Понимаю, что это еще больное место, но все-таки хотел бы быть в курсе того, что вы рассчитываете отвоевать. Хулиганская выходка «Лит<ературной> Газ<еты>» по моему адресу меня не очень огорчила6. Я боюсь только политич<еского> или методологич<еского> шельмования, а на объявление меня невеждой и дураком реагирую весьма спокойно, ибо все равно никто этому не поверит.

Копию своего письма Ермилову7 я пошлю С. А. Р<ейсеру> на этих днях8. Прочтите при случае.

Лидии Влад<имировне> самый сердечный привет от нас обоих.

Ваш Ю. О.

1 Так, еще 28 мая 1949 г. Оксман писал К. П. Богаевской по поводу первого тома Поли. собр. соч. в 10-ти тт.: «...Перемешать шедевры с неразобранными черновиками, с произведениями, которые принадлежат столько же Пушки­ну, сколько С. М. Бонди и Т. Г. Цявловской (имею в виду замечательные реконструкции таких замыслов, как «Мое беспечное незнанье», «Ты прав мой друг, напрасно я презрел», «Не тем горжусь я, мой певец» и пр.) — все это исключительно ценно для работ о Пушкине, для творч<еской> истории его произвед<ений>, но им не место в корпусе массовых изданий Пушкина, — это выше моего понимания» и т. д. (Ю. Г. Оксман в Саратове. С. 252).


2 См. примеч. 10 к письму 29.

3 Григорий Николаевич Геннади (1826—1880) — библиограф, историк лит-ры. Автор нескольких справочно-рекомендательных изданий о Пушкине; редак­тор собр. соч. Пушкина (1859; 1870).

4 Название сб. футуристов (1913), содержавшего известный «манифест», кото­рый подписали Д. Бурлюк, А. Крученых, В. Маяковский, В. Хлебников.

5 В изд.: Пушкин (т. 8 (1); ред. тома — Б. В. Томашевский) эпиграфом к роману «Арап Петра Великого» стоят (в угловых скобках) слова H. M. Языкова «Же­лезной волею Петра / Преображенная Россия» (из неоконченной поэмы «Ала. Ливонская повесть»; 1824). Д. П. Якубович, готовивший текст «Арапа Петра Великого», обосновал это решение (исходя из черновых записей Пушкина) таким примечанием: «По-видимому, этот эпиграф написан ранее других в качестве общего эпиграфа ко всему роману» (С. 500). В десятитомнике 1949 г. под ред. Б. В. Томашевского (т. VI), в однотомнике Поли. собр. соч. (1949), подготовленном М. А. Цявловским, а также в последующих изданиях романа вплоть до настоящего времени языковский эпиграф печатается без угловых скобок, т. е. рассматривается как авторское волеизъявление.

6 Имеется в виду статья Г. Пермякова, озаглавленная «Жизнь знай себе идет и проходит...» (ЛГ. 1949. № 80. 5 октября. С. 3), в которой подвергнут огульной и грубой критике том Уч. зап. Саратовского ун-та и в частности — работа Оксмана «А. В. Кольцов и тайное "Общество Независимых"». «...Сборник (а следовательно и деятельность филологических кафедр университета, соста­вивших этот сборник) ни в какой мере не может быть признан удовлетвори­тельным, отвечающим актуальным задачам сегодняшнего дня, — рассуждал рецензент. — Современной тематике не уделено в нем никакого внимания. <...> Проф. Скафтымов и его коллеги по университету что-то изучают, что-то пишут, а жизнь, знай себе, идет и проходит».

Выражение «хулиганская выходка», а также общая оценка рецензии в ЛГ, изложенная Оксманом в данном письме, местами дословно совпадает с тем, что писал он К. П. Богаевской 9 октября 1949 г. (Ю. Г. Оксман в Саратове. С. 255).

«Знаете ли Вы, кто автор рецензии на Ваши Сарат<овские> Ученые За­писки? — спрашивал Оксмана Н. И. Мордовченко 6 декабря 1949 г. — По моим данным, — это секретарь парторганизации Ак<адемии> Общ<ествен-ных> наук» (РГАЛИ. Ф. 2567. Оп. 1. Ед. хр. 700. Л. 56).

7 Владимир Владимирович Ермилов (1902—1965) — литературовед и критик, писавший как о рус. лит-ре XIX в. (Гоголь, Достоевский, Чехов), так и о сов. лит-ре. «Вы, конечно, уже видели пустопорожние розовенькие водянистень­кие рассужденьица Ермилова о драматургии Чехова», — писал Оксману Г. А. Гуковский 21 августа 1948 г. (РГАЛИ. Ф. 2567. Оп. 1. Ед. хр. 450. Л. 1 об.; имеется в виду кн. «Драматургия Чехова» (М., 1948), неоднократно переизда­вавшаяся (в последний раз — в 1956 г.) и отмеченная в 1949 г., наряду с кн. «Антон Павлович Чехов. 1860—1904» (М, 1949), — Сталинской премией). Ермилову принадлежит также ряд брошюр типа «Самая демократическая лит­-ра мира» (1947), «Сов. лит-ра — борец за мир» (1950) и т. п. В 1946—1950 гг. — главный редактор ЛГ. Один из наиболее одиозных лит. функционеров тех лет. В письмах Оксмана 1950—1960-х гг. Ермилов нередко выступает как образ собирательный («Очень уж устали все от ермиловых...» — ремарка Оксмана в письме к Е. И. Покусаеву в 1959 г. // Цит. по: Пугачев В. В., Динес В. А. Историки, избравшие путь Галилея. С. 85). «Прочли ли вы в первом номере «Октября» статью Малюгина о Ермилове? — спрашивал Оксман Н. К. Пикса­нова 11 января 1960 г. — Если я не ошибаюсь, это первое открытое выступле-

130


ние, посвященное этому литературному кондотьеру, критику-гангстеру, при­чинившему столько зла нашей науке в пору своей диктатуры. <...> Вы, конеч­но, можете сказать, что в Акад<емию> Наук пробрались (и пробираются?) и другие «неведомые избранники» (судьбы, госбезопасности, но не научной общественности), но я считаю Ермилку самым бессовестным, претенциоз­ным и продажным (продается, а еще чаще продает все — убеждения, людей, литературу). Ведь монополия Ермиловых на юбилеи классиков не ликвиди­рована до сих пор, а эта монополия вела и ведет к зажиманию рта всех тех, кто не только противостоит Ермиловым (хотя бы объективно), но и тех, кто ком­мерчески может подорвать тиражи его пустословия, продолжающего в совет­ской стране традиции Смердякова и Иудушки Головлева». «В последние годы, впрочем, — отметил Оксман 1 декабря 1965 г. в письме к Пиксанову (в связи со смертью Ермилова), — он утратил всякое значение даже в тех кругах, с которы­ми был когда-то связан».

Упоминается писатель-драматург Леонид Антонович Малюгин (19091968), автор статьи «Драматургия Чехова и ее исследователи» (Октябрь. 1960. № 1.С. 176—192), убедительно показавшей «неверные концепции» в кн. Ер­милова «Драматургия Чехова».

«Неведомый изгнанник» — из стихотворения Лермонтова «Нет, я не Бай­рон, я другой...» (1832). Копия письма к В. В. Ермилову не обнаружена. С. А. Рейсер, коему она была послана, показывал ее другим людям, в частности Н. И. Мордовченко, кото­рый писал Оксману 6 декабря: «Письмо Ваше в редакцию читал, оно прекрас­но по содержанию, но, к сожалению, бесполезно и нецелесообразно» (РГАЛИ. Ф. 2567. Оп. 1. Ед. хр. 700. Л. 56). См. также примеч. 2 к письму 32.