Цвет фона: серебро розовый фуксия фиолетовый аква голубой оливковый зеленый известь желтый

Галина Романовна Попова

ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЛЕТАЮЩЕГО МАЛЬЧИКА

Сказка

Иллюстрации и обложка Н.Бисти

---

СОДЕРЖАНИЕ:

В ПОИСКАХ ПОДЗЕМНОГО ГОРОДА Петя спасает мышонка Неожиданная находка Появление странного мальчика Удивительные способности маленького Кеши Первые радости и печали Круг Кешиных знакомств расширяется Непредвиденные огорчения Встреча с Жу-Ликом Иннокентий осваивается Визит Недоброй Соседки Замечательная находка На подступах к древнему городу Бездомная Кошка обретает хозяйку Борьба с Недоброй Соседкой продолжается Смертельная опасность Расплата Последние приготовления Старинный город Торо Расставание БЕЗ ПРАВА НАПАДАТЬ На неведомой поляне Первая победа Встреча со Стариком Ночное сражение Сон Иннокентия Новые козни Надоры Рассказы Старика Горести ведьмы В поисках волшебных раковин Сборы в дорогу Могучий кинжал Происки ведьмы продолжаются Последняя схватка Покаяние Надоры Завершение дел

---

В  П О И С К А Х  П О Д З Е М Н О Г О  Г О Р О Д А

ПЕТЯ СПАСАЕТ МЫШОНКА

        Разные истории начинаются по-разному, но самые неожиданные случаются тогда, когда их меньше всего ожидаешь.
        Петя был не таким уже маленьким, когда... Нет, пожалуй, что с ним приключилось тогда, когда... я расскажу чуть позже. Ведь все следует начинать сначала.
        Так вот. Раньше Петя вместе с папой, мамой и старшей сестрой Ирой жил на Севере. А еще членом их семьи был рыжий, мохнатый, добрый пес Жу-Лик. Вы, конечно, спросите: отчего добрую собаку прозвали таким неблагородным именем?
        Ответ простой. Когда несмышленым щенком он приблудился к их дому, Петя стал звать его Жу-жу, а Ира, чтобы не быть похожей на брата, прозвала Ликушей. Малыш не знал, на какую из кличек отзываться, и тогда мама, чтобы дети не ссорились, предложила:
        — Назовем его Жу-Лик. — При этом она не сделала ударения ни на «Жу», ни на «Лик», а потому настоящее значение этого слова «жулик» в нем не слышалось.
        — Жу-Лик, — делая упор на втором слоге и проглотив первый, поправила маму Ира.
        — Жу-Лик так Жу-Лик, — намеренно нажимая на «Жу», согласился и Петя.
        Щенок не знал, что обозначает это слово, и не обиделся. А когда подрос и начал соображать, не обиделся все равно. Потому что был умным и понимал: настоящее значение этого слова к нему никакого отношения не имеет.
        Вскоре Петина семья попрощалась с Севером и переехала жить на Юг, сухой и солнечный. Теперь их дом с небольшим садом вокруг стоял на краю города. А дальше начиналась дорога к горам.
        В первое по приезде утро горы на Петю особого впечатления не произвели. Горы как горы. В кино их красивее показывают. Но когда наступил вечер и солнце уже почти зашло, мальчик увидел, что в последних его лучах они из затуманенно-бурых превратились в пурпурные. А снежные шапки на вершинах сделались малиновыми и заполыхали огнем.
        — Мама, там пожар! — испуганно закричал он.
        — Где? Что? — засуетилась мама, а папа, перехватив взгляд сына, устало зевнул и объяснил:
        — Обыкновенный закат.
        Однако Петю слова отца не удовлетворили. Он был уверен: огонь, полыхающий на вершинах гор, о чем-то кричал. А может быть, предупреждал?
        — Пап, пошли посмотрим, что в горах?
        — Не сейчас же, — папа развел руками, показывая на сложенные по всему дому тюки. — А вообще мы сюда для того и приехали, чтобы я делал в горах раскопки и наконец разыскал древний город Торо.
        Но Пете было невтерпеж, и он по привычке принялся ныть:
        — Хоть на полчасика! Хоть совсем на чуть-чуть. Туда — и сразу обратно.
        Папа с мамой рассмеялись, а Ира с презрением проговорила:
        — Дойти до гор дня не хватит. — Она на три года была старше и не упускала случая показать, что знает больше брата, который только поступал в первый класс.
        — Много понимаешь. — Губы мальчика упрямо сжались. Из окна горы виделись ему совсем близкими.
        Но тут и мама поддержала Иру.
        — Мы отсюда так хорошо видим горы потому, что они очень большие, — как можно мягче проговорила она.
        Однако Петя никому не поверил и сразу после завтрака тайком отправился в горы один.
        Утро было приветливое, небо высокое, синее, без единого облачка. Шаг за шагом он все дальше уходил от дома. Вот кончились зеленые поля, и началось каменное предгорье. Солнце поднялось высоко. Сделалось жарко, захотелось пить. А кругом ни воды, ни деревьев: одна потрескавшаяся земля да прокаленные камни.
        Вконец устав, мальчик остановился. Похоже, мама была права. А с другой стороны, вот же горы! Вот они!.. Глупо столько пройти и ни с чем вернуться обратно. Так он стоял и думал, что делать дальше, как вдруг около его ног зашевелилась земля.
        Рядом возвышался камень, Петя в страхе прыгнул за него и зажмурился. Но любопытство взяло верх, и он, щелкой приоткрыв один глаз, стал наблюдать.
        Вот земля приподнялась, и из-под нее показался крохотный кожаный нос. Нос чихнул, комочки земли разлетелись в разные стороны, и наружу выбралась мышь. Ма-а-а-ленькая. И тут же вслед за ней появилась другая, третья... пятая... десятая...
        Дальше Петя считать не стал. Да и как этих мышей пересчитаешь, когда они все вылезают и вылезают. Но вот наконец вылезла и последняя. Только не успела она отряхнуться, как из-под земли раздалось угрожающее:
        — Ш-ш-ш-ш-ш...
        Мыши вмиг как сквозь землю провалились, и остался лишь один, с седой спинкой. Он хромал и еле передвигал лапами. А из лаза, через который только что вылезали мыши, вдруг выбралась полосатая, тощая, явно бездомная кошка с голодными глазами. Кошка жадно повела носом и, увидав беспомощного мышонка, хищно выгнула спину и уже было прыгнула на него, но Петя ее опередил.
        — Брысь отсюда! Брысь! — Мальчик схватил мышонка и прижал к себе.
        — Ш-ш-ш-ш! — злобно зашипела Бездомная Кошка. — Ш-ш-ш-ш!!! — Но до мышки она теперь добраться не могла, а потому, лишь прошипев свое: — Ш-ш-ш-ш... — протиснулась обратно в лаз.
        Седой мышонок дрожал в Петиной руке и тихо пищал:
        — Пи-и-и-и... Пи-и-и-и...
        — Да ушла она, ушла.
        Мальчик ласково гладил больного, старенького зверька и больше не смотрел в сторону гор. Подумаешь, горы. Тем более сейчас в них и таинственного ничего не было: обыкновенные, серые, правда со снежными шапками наверху. Но что, он снега на Севере не видел? А больного мышонка надо скорее отнести домой, накормить и вылечить.
        Засунув его под майку, Петя заторопился домой. Солнце нещадно палило, воздушное марево колыхалось над раскаленной землей. Но мальчик забыл о том, что устал и хочет пить. С каждой минутой он шел все быстрее и быстрее. А потом и вовсе побежал.
        — Потерпи, — ласково говорил он мышке. — Сейчас придем домой, и мама тебя вылечит. Она медсестра. Настоящая. Даже уколы делает не больно.

НЕОЖИДАННАЯ НАХОДКА

        Кто бы знал, как Бездомной Кошке надоело с утра до вечера и с вечера до утра только и делать, что искать пропитание. Но у нее не было хозяина, а потому заботиться о ней было некому.
        — Мя-я-я-у...
        И казалось, когда-когда, а сегодня она точно без еды не останется — ведь под землей наткнулась на целую армию мышей. А они убежали. И даже последнего, хромого, мальчишка отобрал.
        — Мя-я-я-я-у... — еще жалобнее мяукнула Бездомная Кошка, и ее голос эхом разнесся по подземелью: я-яу, я-яу...
        Кошка огляделась. В подземелье было темно и пустынно, но чутье подсказывало: здесь что-то есть. И это что-то привлекло мышей всей округи сюда прийти.
        — Может, они обнаружили склад еды?
        У Бездомной Кошки даже слюнки потекли. Она представила себе, что вот сейчас немного пробежит вперед — и там будет ниша, сплошь заставленная ящиками с сыром... Нет, с рыбой... Нет... в половине ящиков будет сыр, а в половине рыба. И еще банка сметаны.
        Размечтавшись, Кошка побежала вперед. Поворот, еще поворот, потом еще один — и... И тут не так уж и далеко она увидела нечто светящееся теплым, нежным голубовато-розово-зеленоватым светом.
        — Какое вкусное! Мяу!!!
        Кошка со всех было ног кинулась вперед. Но проход сузился настолько, что она без мечты поскорее поесть не могла бы в него просунуть и головы. Но голод гнал, и она, обдирая бока, поползла к тому, что светилось впереди.
        — Сейчас... Сейчас я буду сыта, — уговаривала она себя. — Подумаешь, больно... И не такое терпела.
        Теперь она отчетливо видела: свет исходит от чего-то круглого и живого. Это прибавило сил. И как только проход расширился, она кинулась к этому круглому и с жадностью обхватила его лапами.
        Круглое, светящееся оказалось большим яйцом. Но от прикосновения кошачьих лап оно не только перестало светиться, но и сделалось тверже стали. А то живое, что секунду назад шевелилось под светящейся скорлупой, словно омертвело.
        — Ха! Светишься, не светишься, а я тебя сейчас все равно съем, — с вожделением промурлыкала Бездомная Кошка и начала прогрызать скорлупу.
        Внутри яйца что-то снова зашевелилось, но скорлупа не поддавалась. Кошка принялась катать яйцо по коридорам подземелья и с силой ударять о его каменные стены — никакого эффекта.
        — Ничего, выкачу тебя из-под земли, там уж точно соображу, как вскрыть, — решила Кошка.

        Тем временем Петя успел добраться до дома. Мама легко вправила мышке лапу и разрешила оставить дома. У них на Севере во дворе часто жили больные птицы, кролики, кошки и собаки. В семье любили животных. А Пете было жалко даже воющих по ночам волков.
        Но его мечтой было завести динозавра. Чтобы можно было кататься у него на спине. Как в мультфильме. И хотя все говорили: это невозможно, — он не переставал верить, что когда-нибудь найдет яйцо динозавра и вылупит из него своего динозаврика. Однако сейчас он о динозавре даже и не вспоминал. Все его мысли были о больном мышонке.

        А Бездомной Кошке сегодня явно не везло. И мышей упустила, и яйцо с чем-то вкусным внутри из подземелья выкатить никак не могла: то проходы сужались, то она оказывалась в тупике. Но Кошка не сдавалась и упорно искала расщелину, через которую можно было бы вытолкнуть наверх драгоценное яйцо. И в конце концов добилась своего.
        Однако, оказавшись на просторе, Кошка все равно ничего не могла поделать с этим странным яйцом. Несколько раз она закатывала его на высокие камни и скидывала вниз, но и после этого на скорлупе не появлялось даже царапины.
        — Все равно съем! — упрямо прошипела она и покатила яйцо к городу. Там на окраине у нее был любимый куст. Под ним в голову всегда приходили разумные мысли, которые помогали ей находить выход из самых безнадежных положений.

        После лечения мышонок с седой спиной охотно поел из Петиных рук и устроился спать в папином тапке. Но мама подняла с пола тапок, положила в коробку, а саму коробку поставила в Петиной комнате на шкаф.
        — Так безопаснее, — проговорила она и пошла на кухню готовить обед.
        — Ага, — согласился Петя и затосковал.
        Мышонок был в безопасности, до гор одному не добраться, друзей на новом месте — никого. Оставалось одно: поговорить с мамой.
        — Мам, это точно, что динозавры родились из яиц? — в который уже раз за эту весну спросил он.
        — Дались тебе эти динозавры, — засмеялась мама. — Распакуй лучше ящик с чашками.
        Без особой охоты сын подчинился и стал помогать, но разговора о динозаврах не прекратил.
        — Ладно, пусть в теперешнем климате динозавры на Земле жить не могут. Но если найти динозавриное яйцо, он в инкубаторе вылупится?
        — Сколько раз тебе говорить! На Земле не осталось живых яиц динозавров. — Мама протянула сыну миску с овсянкой. — Чем говорить о пустяках, лучше отнеси Жу-Лику еду.
        — Он сыт.
        — Откуда ты взял?
        — Соседка кинула ему кость, а он ее не стал есть. Мам, а динозавры...
        Но мама перебила сына:
        — Чтобы я больше не слышала о твоих динозаврах! Лучше побереги Жу-Лика!
        — От кого?
        — Соседка еще вчера, как только мы приехали, кинула ему отравленные кости.
        — Зачем?
        — Зачем злые люди травят животных? — Мама тяжело вздохнула. — Господи, ну чем ей не пришелся наш Жу-Лик?

        Недобрая Соседка лежала на незастеленной, мятой постели лицом к стене и горевала. Всю жизнь она прожила одна и потому вслух разговаривала сама с собой:
        — Ведь как хорошо придумала досадить приезжим — отравить собаку костью. Так нет! Собаки ученые стали. Просто так на еду не бросаются!
        В сердцах она несколько раз с силой ударила кулаком в стену, шумно вздыхая, перевернулась на постели и уставилась в свой любимый угол. Угол был темный, закопченный и весь покрыт паутиной с засохшими мухами. Ее взгляд остановился на пауке. Тот с наслаждением присосался к свежему, только что запутавшемуся в паутине комару, и Недобрая Соседка от зависти к пауку даже всхлипнула.
        — Везет же некоторым. — Она снова всхлипнула. — А у нас, у людей... В газетах только и пишут, будто всем надо жить между собой в мире и согласии. И что в этом хорошего? Ничего хорошего.
        Нет, у Недоброй Соседки на этот счет были свои жесткие принципы. С ее точки зрения, единственно верные. Главное — выявить истину. И чем бывало хуже другим, тем всегда становилось радостнее ей.
        Почему?
        Да потому что не зря умные люди говорят: истина рождается в спорах. А где спор, там и ссора. А где ссора, там крики и драка. Кто сильнее — победит. Значит, за ним и истина. И уважение. А неприятности просто ускоряют выяснение истины. Вот почему она считала своим неизменным гражданским долгом где только могла мерзавничать и пакостничать.
        — Охо-хо-хо-хо-о, — громко завздыхала она. — До чего трудная пошла жизнь!.. — Недобрая Соседка от жалости к себе даже всхлипнула. — Мало того что на улице никто, как бывало раньше, теперь не ругается и не кричит, Соседи даже сплетничать и кляузничать друг на друга перестали!
        От негодования Недобрая Соседка, подпрыгнув, уселась на кровати и забарабанила ногами по полу.
        — До чего дошли! — Ее кулаки сжались. — На кого ни взглянешь, улыбается!
        Но самым невыносимым было то, что соседи стали не только улыбаться друг другу, но и помогать! И не за деньги, а так. Ни за что.
        Вообще-то она могла бы перетерпеть и это. Но люди додумались до страшных вещей! Они начали жить так, чтобы каждое их дело неизменно было у всех на виду.
        — Тьфу! Даже думать о таком противно! — Недобрая Соседка заскрежетала зубами.
        Заскрежещешь, когда твое главное оружие — интриганство и наговоры. А потому самое ненавистное — свет. Будь то свет знаний, правды или от обыкновенной электрической лампочки. Вот темнота, ночь, тайна, секретность, а еще лучше безграмотность — совсем другое дело. На них она всегда могла положиться.

        С уличным освещением она расправлялась легко. Кинуть камень в фонарь — дело нехитрое. Хлоп — и не горит. На их улице уже давно с вечера наступала непроглядная темнота. Избивай, воруй — никто ничего не увидит. Но люди перестали после захода солнца выходить из своих домов, и нападать стало не на кого.
        — О-хо-хо, ну и жизнь пошла! Никакого от нее удовлетворения.
        И ведь какие завели новые порядки: кто что хорошее сделает — сразу благодарят, дарят цветы, несут подарки, даже могут сделать почетным гражданином. А ей за ее неустанные труды и бдительность никто ни разу даже спасибо не сказал.
        Решив, что при ярком солнце ей на улицу все равно выходить незачем, она натянула на голову одеяло и принялась с вожделением перебирать в памяти гадости, о которых ей когда-либо приходилось слышать или читать.

        Увидав Петю с миской еды в руке, Жу-Лик завилял хвостом. Он бы с радостью бросился к другу, но не пускала цепь. На Севере никому и в голову не приходило держать его на привязи. А здесь, на новом месте, Недобрая Соседка как его увидела, тут же подскочила к забору и стала ругаться и требовать:
        — Хотите держать собаку — посадите на цепь!
        — Зачем? — не понял папа.
        — Как зачем?! Как зачем?! А если перепрыгнет через забор и искусает?
        — Кого искусает?..
        — Всех!!!
        Недобрая Соседка клацнула вставными металлическими зубами, и Пете показалось, что это она сейчас кого-нибудь укусит.
        — Но Жу-Лик никогда никого не кусает, — попробовал урезонить Соседку папа.
        — Не посадите на цепь — убью!
        — Как это? — Папа растерялся, хотя всегда был сильным, смелым и находчивым.
        — Очень просто. — Соседка мерзко хихикнула. — В целях самозащиты! — Она схватила палку и принялась с силой бить ею по полу.
        — Поставьте палку на место, — железным голосом проговорил папа.
        — Не поставлю! — Глаза Недоброй Соседки победоносно засверкали. — У вас недостаточно высокий забор, чтобы вы имели право пускать собаку свободно гулять по двору! Вот!!!
        Дальше спорить было бесполезно. Папа взял Жу-Лика за ошейник и увел его в дом. Но там все было завалено только что привезенными вещами. Да северная собака и не привыкла жить в четырех стенах. Жу-Лик скулил, царапался в дверь, и в его глазах застыло непонимание. Он привык к свободе и простору. И главное — к свежему воздуху.
        — Жу-Лик, ты не обижайся, — говорил папа, надевая на доброго пса ошейник с цепью. — Вот поставлю между дворами высокий забор — и снова отпущу тебя. И будешь бегать по саду... Сколько захочется, столько и будешь по нему бегать. А пока, брат, что поделаешь... Она такая. Ведь и правда прибьет тебя... — Он взял голову пса в ладони и прижался щекой к его морде. — Не суди меня.
        Но Жу-Лик и не собирался никого судить. Он знал, как в доме все его любят. Мама вкусно кормит, папа утром и вечером по часу гуляет и при этом рассказывает о своих планах. А Петя и шерсть расчесывает, и еду приносит, и по нескольку раз за день меняет в миске воду. А проходя мимо, чешет за ухом и поведывает о своих делах.
        Вот и на этот раз, поставив около Жу-Лика еду, Петя начал рассказывать про то, как ходил в горы и отчего не дошел. Непроизвольно мальчик посмотрел на дорогу и тут увидел полосатую кошку, которая катила перед собой большое яйцо. Кошку он узнал сразу — это была та самая тощая кошка, которая этим утром хотела съесть беззащитного, старого мыша.
        Кошка подошла ближе, и Пете стало видно, что от катящегося перед ее носом яйца исходит тепло и нежный свет.
        — Это же яйцо динозаврика! — обрадованно закричал он. — Кошка! Из него можно вылупить живого динозавра! Ура-а-а!!!
        Но Бездомная Кошка на слова мальчика не обратила ни малейшего внимания. Она закатила яйцо под куст, обхватила лапами и уже в который раз за это утро стала пытаться раскусить скорлупу.
        — Не смей! — Петя от возмущения чуть не задохнулся. — Не смей есть динозаврика!
        Поддерживая хозяина, залаял и Жу-Лик:
        — Гав! Гав!
        В ответ на лай собаки Бездомная Кошка выгнула спину, ее хвост поднялся трубой. Выпускать яйцо из лап она не собиралась.
        — Кошка! Отдай яйцо! Собаку спущу! — Петя затряс в воздухе кулаками. — Считаю до трех! Ра-аз, два-а-а... Два с половиной...
        Однако слова мальчика Кошка пропустила мимо ушей и даже повернулась к нему хвостом. А потому, лишь выговорив «три», Петя спустил Жу-Лика с цепи. В мгновение пес перепрыгнул через забор. Кошка и опомниться не успела, как он уже крепко ухватил ее за хвост.
        — Мя-я-яу! — пронзительно завопила она. — Мя-я-я-у!!!
        Ей бы отдать яйцо — и делу конец. Но не в привычках Бездомной Кошки было что-либо отдавать. И еще крепче вцепившись в яйцо, она продолжала надрывно орать:
        — Мя-я-я-я-у!!! Мя-я-я-я-я-у!!!
        Что ж, имела право. А вот Петя, отбирая яйцо, должен был бы Кошке взамен предложить другую еду. Но он не догадался и, подойдя к Кошке, продолжал требовать:
        — Отпусти яйцо! Кому говорю!
        Сам отнять яйцо он не решался. Вид у Бездомной Кошки был устрашающий. А Жу-Лик, не выпуская из пасти кошачий хвост, грозным рычанием подтверждал слова хозяина:
        — Р-р-р-р... Р-р-р-р...
        Бесконечно это продолжаться не могло. Нервы Бездомной Кошки сдали, она рванулась, и... и половина ее хвоста осталась у Жу-Лика в зубах.
        От боли забыв, как голодна, несчастная Кошка поджала под себя остаток хвоста и побежала не разбирая дороги, куда глаза глядят. Да и куда ей было еще бежать? Кому жаловаться? У кого искать помощи? Ведь ничего у нее в жизни не было. И никого. Ни родных, ни друзей, ни своего дома. Даже постоянного места в подвале у нее не было.
        — Мя-я-я-у... Мя-я-я-у...
        Кошка бежала невесть куда. И не было на всем свете создания несчастнее ее.
        — Мя-я-я-у...
        Ладно, в конце концов без дома и без друзей она еще кое-как обходилась. Но как теперь сможет обойтись без хвоста, она и представить себе не могла. Да, пусть ее хвост был не таким пушистым и красивым, как у домашних кошек. Пусть он был как тонкая веревочка. Но он у нее был! Был!!! Был... А теперь не стало и его. А ведь хвост — это самое красивое, что только есть во всей кошачьей внешности.
        — Мя-я-я-у...
        Расстроился и Жу-Лик. Он с отвращением выплюнул огрызок кошачьего вонючего хвоста, понуро добрел до своей будки и лег спиной ко всему миру: и к Пете, и к миске с едой, и к злополучному яйцу, и к дороге, по которой убегала от их дома Бездомная Кошка.
        — Нехорошо получилось, — корил он себя. — Просто ужасно.
        Правда, по собачьему телеграфу Жу-Лик уже успел узнать, что эта Кошка — известная на всю округу вредина и эгоистка. Но его поступок это ничуть не оправдывало. Каждый сам виноват в том, что сделал другому плохого. Только сам. И справедливый Жу-Лик это отлично понимал.

ПОЯВЛЕНИЕ СТРАННОГО МАЛЬЧИКА

        Осторожно, как самую большую ценность, Петя поднял с земли яйцо и, легонько ступая, понес домой. Ему не было дела ни до Кошки с откусанным хвостом, ни до переживаний Жу-Лика. Сбылась мечта — яйцо динозаврика нашлось.
        — Маленький мой. — Мальчик нежно прижал яйцо к груди. — Я тебя ото всех, ото всех защищу. А когда вылупишься, будем дружить и играть.
        Внезапно яйцо засветилось тихим, признательным светом и потеплело.
        — Ты услышал меня! Ты понимаешь, что я говорю!
        Радости мальчика не было предела. Дело было за малым: помочь динозаврику вылупиться. Конечно, на его яйцо можно было бы посадить курицу. Но в их доме кур не было. Оставалось высидеть яйцо самому.
        Только как?
        Мальчик почесал в затылке, подумал, снова почесал в затылке и направился к стенному шкафу, в который на день мама велела ему убирать постель. Вынув одеяло, он сложил его вчетверо и в середину получившегося конверта положил светящееся яйцо.
        — Тут тебе хватит тепла, чтобы вылупиться? — осведомился он. Но вслух проговорил эти слова скорее для себя: ведь яйца не умеют отвечать человеческим голосом.
        Несколько раз пройдясь по комнате из угла в угол и снова почесав в затылке, Петя вынул из стенного шкафа подушку, положил ее поверх одеяла с яйцом и лег на все это сооружение животом.
        Время шло. Солнце, обогнув дом, начало спускаться к закату, а яйцо как лежало, так и продолжало неподвижно и безмолвно лежать под животом мальчика.
        — Как же я забыл?! Ведь во времена динозавров воздух был сырой и влажный.
        Спрыгнув с дивана, Петя побежал в ванную и принес оттуда ведро воды, потом достал из кладовки электроплитку, и поставил на нее греться воду. А чтобы в комнате стало совсем тепло, на полную мощность включил электрокамин.
        Решив, что большего не смог бы придумать даже папа, полный надежд и абсолютно уверенный в том, что через несколько минут станет обладателем живого динозаврика, он снова осторожно лег поверх подушки, под которой лежало драгоценное яйцо, накрыл себя шубой и стал терпеливо ждать.

        Хотя Недобрая Соседка и лежала с утра на кровати, накрыв голову одеялом, лай Жу-Лика и мяуканье кошки она слышала отлично. Надо было срочно придумать наказание, которое должны понести новые соседи за то, что на своей территории допускают нарушение тишины.
        — О-хо-хо, опять об общественном порядке должна заботиться я одна, — для виду запричитала она. — Ведь другие не будут. Всем на все наплевать.
        Однако в душе она была несказанно рада, что нашелся повод сделать приехавших предметом обсуждений. И ее желание поскорее рассорить их со всей улицей разбухало в ней с каждой минутой все сильнее и сильнее и было словно дрожжевая закваска, которая беспрерывно будоражила и распирала с каждой минутой все сильнее и сильнее. От этого можно было просто лопнуть. Так что оставался один выход: что-то срочно против новых соседей предпринять. Но что?
        В поисках ответа Недобрая Соседка уставилась на паутину. Но паук куда-то уполз, и ничего, кроме дохлых мух, она на ней не увидела.
        — Ведь как раньше отлично жилось, — стала с вожделением вспоминать она. — На любого наговаривай что только в голову взбредет. Только придумай — а там уж дело того, на кого наговорено, доказать народу, что ты к этому никакого отношения не имеешь. Отсюда склоки, ругань. Да-а, золотое было время...
        Взгляд Недоброй Соседки остановился на Жу-Лике. Даже из окна было видно, что тот на цепи. Не придерешься. Но тут она вспомнила, что он недавно истошно лаял и даже рычал.
        — Отчего? На кого?.. Эх, упустила, не увидела! И кошка орала... Значит, что-то было. И лично я тому свидетель!
        Глаза Недоброй Соседки вожделенно заблестели, но тут же потухли. Она вспомнила, что в суде без фактов, объясняющих, что вызвало шум, слушать ее не станут. И общественность на ее заявление тоже внимания не обратит. Ну как после этого найдешь правду?
        Жалея себя, непонятую, несчастную, одинокую и никем не любимую, Недобрая Соседка, кряхтя и причитая, поднялась с постели, пошла на кухню, налила стакан воды и выпила целую горсть таблеток. Нет, больной она не была: каждый месяц проверялась у врачей, сдавала анализы. Таблетками же она подкармливала свои мозги. Чтобы быстрее и энергичнее шевелились.
        Из кухонного окна был виден двор других соседей, ее давнишних недругов, любителей разводить цветы. Вот и этой весной нет чтобы посадить картошку или еще что-нибудь полезное — они снова все засадили цветами. И ведь что обидно: каждый цветок как расцветет, тут же норовит повернуться к свету.
        — Тьфу! Смотреть противно!
        Но сегодня Недобрую Соседку в особое негодование привела клумба с распустившимися фиалками. Все их головки как по команде были обращены к солнцу, и получалось так, будто они специально отвернулись от нее.
        — Значит, не желаете смотреть в мою сторону? Не уважаете? — Губы Недоброй Соседки сжались в тонкую полоску. — Выходит, пренебрегаете. Ну-ну. Вот оболью ночью купоросом — вмиг засохнете, гордецы. Ишь, расцвели!

        Уже два часа, обливаясь потом от нестерпимой жары, Петя неподвижно лежал на обложенном одеялом и подушкой яйце. Вода в ведре кипела, камин раскалился докрасна, а динозаврик все не появлялся. Не в силах дольше выдерживать жару, мальчик скинул с себя шубу и спрыгнул с дивана. Но он был неосторожен, яйцо выкатилось из-под подушки, упало на пол и треснуло.
        — Динозаврик, не умирай! — Петя разревелся, как маленький.
        Но тут... Но тут... Но тут в проеме скорлупы он увидел глаз. Естественно, он мгновенно перестал реветь и уставился на глаз. А глаз с интересом уставился на него.
        — Живой! — обрадовался Петя. — Живой!
        Яйцо же вдруг закрутилось, завертелось, скорлупа рассыпалась, и на полу оказалось что-то пушистое, круглое и зеленое. И это пушистое, круглое и зеленое пропищало человеческим голосом:
        — Ты что так долго меня мучил? Да еще пару напустил!
        — Я... — Петя на картинках видел совсем других динозавриков. — Я...
        А пушистое продолжало выражать неудовольствие и поучать:
        — Раз я тебе засветился, значит, поверил?.. Поверил!
        — И что?
        — А то! Раз поверил, значит, разрешил разбить мою скорлупу. Открой окно!
        — Сейчас... — Петя стал открывать окно, но старая рама не поддавалась.
        — Чего копаешься?
        — Раскомандовался! — возмутился мальчик. — Я не виноват, что оно до конца не открывается. Лучше скажи, почему ты не динозавр?
        — Потому что меня мама не сделала динозавром.
        От расстройства, что этот круглый зеленый не динозавр, Петя даже смотреть на него больше не хотел и уставился в окно. Папиной машины у ворот нет — значит, еще на работе. Ира и мама с полными сумками вошли в дом. Жу-Лик спал около своей конуры. И никому не было дела до того, что из яйца выродился вовсе не динозаврик, а что-то пушистое и очень нахальное.
        — Почему ты со мной не разговариваешь? — послышался снова голос вылупившегося.
        Петя обернулся и обомлел. Перед ним стоял мальчик. Только совсем маленький, будто игрушечный, но живой — в зеленой, из пушистых перьев шляпе и в такой же зеленой повязке вокруг бедер.
        — Не сердись на меня, — проговорил маленький мальчик. — Я больше не буду невоспитанным и неблагодарным. Просто мне давно настал срок освободиться от скорлупы... Но не было где... А тут еще кошка... А тебе я доверился и думал: ты сразу разобьешь скорлупу, и я освобожусь. А пришлось ждать... Знаешь, как трудно ждать?
        — Откуда ты взялся? — Петя даже растерялся.
        — Из яйца, — как о само собой разумеющемся проговорил игрушечный мальчик.
        — Не ври, ты не тот, который появился из яйца.
        — Почему не тот?
        — Потому что он круглый. И зеленый.
        — Не вечно же мне оставаться, каким я был в яйце! — Мальчишка топнул ногой.
        — Я не слышал, чтобы кто-нибудь мог так быстро изменяться.
        Верить мальчишке Петя не собирался. Но тот вскинул головку и тут же, чуть подпрыгнув, сделался в два раза больше.
        — Видал? — заносчиво проговорил мальчишка и на глазах Пети снова подпрыгнул и вырос настолько, что сделался ему по пояс.
        — Ха! Удивил! Ученые творят чудеса и похлеще. — Петя скривил губы. Мальчишка ему не нравился. Воображает из себя...
        А тот бегал по комнате, изучающе ощупывал все, что попадалось под руки, и бурчал:
        — Много понимают твои ученые... Я сто тысяч лет прожил в яйце. И теперь хочу, чтобы у меня все было как у людей!
        — Все равно ученые умнее тебя! — стоял на своем Петя. — А если тебе в яйце давно надоело, вылез бы раньше.
        — Каждый рождается, когда приходит его время, — со знанием дела ответит тот и снова подрос.
        — Ну ты дае-ешь... — Петя почесал в затылке. — И долго ты будешь так расти? — поинтересовался он.
        — Пока не решил. — Вылупившийся беззаботно махнул рукой. — Могу с тебя вырасти, а могу с этот дом.
        — С дом не советую: спать будет негде.
        — М-м-м-м... — Мальчишка задумался.
        — Слушай. — Пете мальчишка с каждой минутой не нравился все больше и больше. — Ты долго мне будешь морочить голову?
        — Я не морочу тебе голову. — Мальчишка опустил глаза. — Я правду говорю...
        — Ну и какое имя у самого правдивого на свете мальчика? Барон Мюнхгаузен?
        — Нет, что ты! Совсем другое! — И он произнес имя, составленное из звуков, какие Петя никогда прежде не слышал.

        Но самое удивительное заключалось в том, что это были не просто звуки, а каждый из них изливался, как отдельная мелодия, словно своя собственная песня. И звуча все разом, они не мешали друг другу. Наоборот, дополняли и поддерживали.
        Пытаясь повторить странное имя, Петя беспомощно зашевелил губами. Но придумать, как его можно произнести, не мог. И правда, как одним голосом можно спеть сразу много мелодий?
        — Повтори, пожалуйста, — попросил он.
        И снова Петя услышал прекрасное мелодичное сочетание незнакомых звуков. Но теперь он разобрал, что все они как бы нанизаны на два главных звучания из «е» и «а». А между ними было что-то похожее на «ч», «ш» и «к». И еще...
        У Пети даже дух захватило от того, что произошло, когда этот странный мальчик заканчивал второй раз произносить свое имя. На этот раз от звуков его голоса воздух в комнате сделался переливчато-перламутровым. А все вещи — и диван, и стол, и лампа, и стулья, и шторы — засияли разноцветными красками такой красоты, какой он в жизни не видел.
        — Ты чего это... Ты волшебник, что ли? — только и мог выговорить Петя.
        — Почему волшебник? Никакой я не волшебник. — Маленький мальчик смущенно улыбнулся.
        — Как же ты не волшебник, если от одного твоего имени вон что делается!..
        — Что делается, то и делается. Но я не волшебник. — Мальчик подумал и определил: — Наверное, это так, потому что я из сказки.
        — М-м-м-м... — поперхнувшись, промычал Петя и тут же как мог скривил рот и попытался выговорить хотя бы главные слоги имени нового знакомого. — Ка-че-ша... Нет... М-м-м... Ча-ке-ше?.. Не похоже?
        — Лучше скажи так, чтобы было один раз «а» и один раз «е». Ведь по-настоящему у тебя все равно не получится, — посоветовал тот.
        — Че-ша. — Петя прокашлялся. — Ша-че... А может, лучше Ке-ша? У нас и имя есть такое — Кеша. А?
        — Подойдет, — согласился мальчик и деловито подошел к стулу, на котором висела Петина рубашка. — Дай поносить?
        — Бери. А вот носки, кеды... только они тебе велики.
        — Не имеет значения.
        Мгновение — и мальчишка со странным именем уже стоял посредине комнаты в новом наряде. Правда, рубашка ему оказалась до пола, носки сошли бы за чулки, а обе ноги спокойно могли уместиться в одном башмаке, но он был в полном восторге.
        — Может, лучше наденешь одежки Иркиных кукол? — предложил Петя.
        — Ни за что! — Кеша гордо выпятил вперед грудь. — У меня и без них прекрасный наряд!
        — Как знаешь. — Петя в своих одежках не видел ничего прекрасного. — Только как ты в этом тряпье будешь ходить?
        — Приспособлю. — На лице мальчика сияла улыбка.

УДИВИТЕЛЬНЫЕ СПОСОБНОСТИ МАЛЕНЬКОГО КЕШИ

        Минута сменяла минуту, а Кеша продолжал стоять посредине комнаты словно маленький властелин мира. И лицо его теперь было серьезным, почти взрослым.
        — Чего молчишь? — не выдержал Петя.
        — Ориентируюсь. — Кеша опустил глаза.
        — Потом доориентируешься, — решил Петя. — Лучше расскажи, из какой ты сказки.
        — Из светлой, конечно. — И лишь сказав это, Кеша снова стал улыбчивым маленьким мальчиком.
        — А кто ее сочинил?
        — Ее придумал тот, чье имя не ведомо никому. — Словно извиняясь, Кеша виновато улыбнулся и развел руками.
        — Так уж и никому, — с сомнением проговорил Петя.
        — Никому.
        — И тебе?
        — И мне.
        — Ну раз никому, значит, никому, — вынужден был сдаться Петя. — Тогда расскажи о маме. Кто она. Где.
        — Моя мама? — Кеша наморщил лоб. — Тоже не знаю.
        — А какая она — знаешь?
        — Конечно, знаю. — В голосе Кеши звучало восхищение. — Она... Она необыкновенная! Такая необыкновенная, что и передать невозможно. И добрая-добрая. Знаешь, когда она жила около моего яйца, все время и ласкала меня, и обучала разным сказочным премудростям, и рассказывала, что я должен делать, когда появлюсь в вашем мире, а чего не должен.
        — А почему она перестала жить около твоего яйца?
        — При ней я не смог бы научиться сам приспосабливаться к жизни. — Кеша вздохнул. — Поэтому она как научила чему могла, так сразу и оставила меня одного.
        — И ей тебя не было жалко? — Петя ужаснулся от одной мысли, что и его мама может оставить его жить одного.
        — Конечно, было. Но она любила меня и не хотела, чтобы я вырос маменькиным сыночком, — голосом взрослого ответил Кеша и добавил: — Не сравнивай меня с собой и не бойся, ты еще маленький. Тебя твоя мама без присмотра не оставит.
        — Я и не сравниваю. — Пете сделалось стыдно: ведь Кеша прочитал его мысли.
        А тот продолжал:
        — Правда, чтобы обучиться, мне пришлось одному прожить в яйце сто тысяч лет. Но ничего страшного. Я ведь через скорлупу умел и видеть, и слышать. А вокруг были и птицы, и букашки ползали, и разные звери. А часто и люди... Вот и ты сегодня утром куда-то шел, а потом прыгнул и притаился за большим камнем. Как раз рядом с тем местом, где я пролежал последние триста лет.
        — Откуда ты взял, что я притаился? — Петя густо покраснел.
        — Ну не притаился. Но когда земля зашевелилась, ты здорово испугался. Это точно.
        От Кешиных слов Петя покраснел еще больше. Ведь когда он шел к горам, вокруг никого не было и никто не мог увидеть, как он тогда себя вел. Так что, выходило, Кешка и правда из скорлупы видел все вокруг себя.
        — А что еще в этот момент было? — на проверку требовательно спросил он.
        — Ты спас Ля-По.
        — Какого еще Ля-По? — не понял Петя.
        — Мышонка, который сейчас спит в коробке на шкафу. Ты не думай, он не простой. И твоя мама его очень хорошо лечила.
        — Ничего я не думаю, — пробурчал Петя.
        Кешка вылупился у него на глазах уже после того, как мама вправила мышонку лапу и поставила коробку с ним на шкаф. Так что, выходит, Кеша и на расстоянии все видит? А тот продолжал:
        — Ля-По — замечательный мышонок. Он такой умный, что даже стал предводителем всех серых мышей округи.
        — Их царь, что ли? — уточнил Петя.
        — Вроде того. И Бездомная Кошка давно задумала его съесть, потому что он всегда ловко уводит у нее из-под носа свой мышиный народ.
        — Ля-По, говоришь? — Петя снял со шкафа коробку. — Ля-По! — позвал он.
        Вообще-то в глубине души он надеялся, что мышонок не отзовется. И тогда Кешку можно будет уличить во лжи. Ведь и в добрых сказках вруны тоже бывают. Но услыхав свое имя, Ля-По вмиг проснулся и принялся крутить из стороны в сторону головой. А Кеша издал несколько странных звуков, после которых мышонок пискнул:
        — Пип, пи-и-и. — И, словно в подтверждение сказанного, зашевелил усами.
        В ответ проворный Кешка разбинтовал мышу лапу, погладил, опустил на пол, и тот вмиг исчез. Петя был недоволен.
        — Зачем ты его отпустил?! Он же болен!
        — Уже здоров, — возразил его новый знакомый. — А своим мышам сейчас очень нужен. Без него Бездомная Кошка их точно найдет. После того как осталась без хвоста, ее нюх удесятерился.
        — Откуда ты так хорошо обо всем знаешь?
        От бессилия разобраться и понять, кто на самом деле этот вылупившийся из яйца мальчишка, Петя принялся усиленно тереть лоб. А Кеша вдруг что было сил затопал ногами. Глаза его были полны слез.
        — Да не проходимец я! И не обманщик! Ну чем я могу тебе это доказать? Скажи!
        Пете стало жалко вылупившегося. Ведь ни мамы у него нет, ни своего дома.
        — Не надо мне ничего доказывать. — Он опустил глаза и неожиданно для себя признался: — Это я от зависти к тебе так придираюсь.
        — Значит, мир? — Слезы все-таки выкатились из Кешиных глаз.
        — Мир... — выдавил из себя Петя и тут увидел, что, пока они разговаривали, вылупившийся сделался ему почти по плечо. — Смотри лишнего не вырасти, — как старший младшему проговорил он.
        Но Кеша в ответ ничего не сказал, прыгнул на подоконник, глубоко втянул в себя воздух, со вкусом, словно шоколад, проглотил его и...
        Чудо произошло у Пети на глазах. Только что на Кешке была его синяя рубашка. А теперь на подоконнике стоял точь-в-точь Кешка, но не в рубашке, а в красивых клетчатых брюках на бретелях.
        — Где ты это взял? — Петя оробел.
        — Нигде. — Кешка засунул в карманы руки и придирчиво осмотрел себя. — Хипово, — констатировал он.
        — Хипово, — подтвердил Петя. — Но откуда это у тебя?
        — Ниоткуда. Просто я это сделал из твоей рубашки.
        — Но моя рубашка совсем из другого материала...
        — Потому я ей и прибавил воздуху. Знаешь, сколько в воздухе разного?
        — Пыли, что ли?
        — И пыли, конечно, тоже, — подтвердил Кеша и попросил: — Дай мне еще одну твою рубашку. А то первой хватило только на штаны.
        — Бери.
        Мальчик вынул из шкафа коробку с рубашками. Кеша взял из нее первую попавшуюся, надел на себя, и рубашка тут же превратилась на нем в новую, белоснежную, с сиреневатым отливом и жестким высоким воротником.
        — Как с витрины, — только и успел сказать Петя, как услышал скрип ступеней: по лестнице поднималась мама.
        — Прячься! Прячься скорее, — зашептал он.
        — От кого?
        — Моя мама чужих в дом приводить не разрешает.
        Испугавшись неизвестной мамы, Кеша юркнул в шкаф. Петя накрыл его одеялом и подушкой и только успел запихнуть ведро и электроплитку за штору, как вошла мама. У нее в руках был поднос с едой.
        — Папа пригласил сослуживцев. — Мама виновато улыбнулась. — У них будут деловые разговоры. Иру я попрошу мне помочь, а тебе лучше поужинать здесь одному, — проговорила она и поставила поднос на стол.
        — Конечно, мамочка, не беспокойся, — послушно проговорил Петя.
        — Господи, какое счастье иметь такого мальчика.
        Мама прижала к себе сына, нежно поцеловала, пригладила волосы и ушла. А Петя с облегчением вздохнул, распахнул дверцу стенного шкафа и громким шепотом приказал:
        — Вылезай.
        Кеша сидел в шкафу между подушкой и одеялом и горько плакал.
        — Ты чего? — не понял Петя.
        — У меня на земле никого не-е-ет...
        — Ты и сам все можешь. — Петя пожал плечами. — Зачем тебе еще кто-то нужен?
        — И совсем не все-е-е-е... Это я в яйце мог все-е-е-е...
        — Не реви.
        — Хочу и буду-у-у-у...
        — Как не стыдно! Ты же мужчина! — Петя повторял те же слова, какие в подобных случаях говорил ему папа.
        — Я расхотел вылупливаться!.. Хочу обратно в скорлупу-у-у! Мне страшно! Тут все друго-о-е-е-е... Ма-а-ма-а...
        — Но ведь я живу без скорлупы — и ничего. Хотя и не умею такого, как ты. А моя мама добрая. Мы расскажем, откуда ты взялся, и она сделается и твоей мамой тоже.
        — А она нам поверит?
        — Вот увидишь, как назовешь свое имя, тут же скажет: живи с нами. А мы с тобой будем друзьями.
        — Правда? — Кеша напоследок всхлипнул, но его глаза уже радостно сияли. — Пошли на улицу? — предложил он. — Сейчас с твоей мамой все равно разговаривать нельзя. Ей некогда.
        — Так поздно мама мне одному выходить не разрешает, — Петя вздохнул.
        — Так ты же не один пойдешь, а со мной, — возразил его новый друг.
        — Надо подумать.
        За окном почти стемнело. Петя подошел к выключателю и зажег свет.
        — Как ты это сделал? — Кеша завороженно смотрел на лампочку.
        — Включил, и все. — Мальчик показал, как это делается.
        — А я могу? — От волнения голос нового друга дрогнул.
        — Это всякий может. — Петя выключил свет и проговорил: — Давай включай.
        Осторожно, словно к чему-то хрупкому, Кеша подошел к выключателю и ласково нажал на него. Лампочка загорелась. Он нажал на клавишу с другой стороны — она погасла. Так он несколько раз нажимал на выключатель, и лампочка то зажигалась, то гасла.
        — А ты еще говорил, будто какой-то волшебник я. — Кеша смотрел на Петю как на великого мага и чародея. — Настоящий волшебник — ты!
        — С чего ты взял? — Мальчику было неловко.
        — Ты не только сам можешь включать и выключать свет! Ты позволяешь это сделать и другим!
        — Теперь такое волшебство делает любой. — Петя пощелкал выключателем и пренебрежительно махнул рукой.
        — Значит, волшебник тот, кто это сотворил и отдал людям, — определил Кеша и улыбнулся лампе.
        Но неожиданно он насторожился и уставился в угол. Петя тоже стал смотреть в угол, который сосредоточенно разглядывал его новый друг, но ничего интересного там не увидел. Занавески да стул. Под стулом маленькая гантеля для зарядки.
        Затянувшееся молчание Пете надоело, и он встал так, чтобы заслонить собой так заинтересовавший Кешу угол. Но тот по-прежнему смотрел в том же направлении, и выходило, будто его приятель смотрит сквозь него.
        — Ты чего?.. Я же не прозрачный. Ты куда смотришь?
        — На улице... там... — Кеша показал рукой в сторону угла.
        — Что там? — не понял Петя.
        — Там клумба. И Недобрая Соседка надумала этой ночью погубить на ней цветы.
        — Ну ты совсем. — Петя покрутил около виска пальцем.
        — Я точно тебе говорю.
        — А я тебе точно говорю, что у Недоброй Соседки нет никакой клумбы. У нее во дворе одни репьи.
        — У нее-то точно одни репьи, — согласился Кеша. — А через забор стоит дом с цветником. И там большая красивая клумба. Вот ее она и собирается пожечь. Я посмотрел. Она уже и купорос варит.
        — От тебя не укроешься, — усмехнулся Петя.
        — Не думай, я не подсматривал. Просто решил познакомиться со всем вокруг. И услышал, что цветы на клумбе горько плачут.
        — Их еще не облили, а они уже плачут? Ой, Кешка, и горазд ты приврать. — Петя укоризненно покачал головой.
        — Я правду говорю, — возмутился тот. — Цветы всегда заранее чувствуют опасность. Только не могут этого высказать вслух так, чтобы людям было понятно.
        — А тебе, значит, их голос понятен?
        — Да, слышать природу меня научила мама. Поэтому я могу разговаривать и с цветами, и с деревьями, и с мышами... В общем, со всем живым на земле.
        — И не только когда рядом? Но и на расстоянии?
        — Если соберусь с силами, могу и на расстоянии. Только недолго: голова начинает болеть.
        — М-м-м... — Петя не привык верить тому, чего нельзя проверить, но чтоб не обижать нового друга, проговорил: — Пусть так... Но даже если цветам грозит опасность, как мы им поможем?
        — Надо придумать. — Кеша стал смотреть куда-то вверх.
        — Думай не думай, ничего ты тут не придумаешь, — Петя безнадежно махнул рукой. — Недобрая Соседка что задумала, то и сделает. — Он посмотрел на поднос с едой. — Поедим, что ли? Да и одеяло надо высушить. Ты вон как его слезами замочил.
        — А как же цветы? Мы не имеем права терять времени! — В голосе мальчика прозвучала укоризна.
        — Пока не стемнело, Недобрая Соседка из дома не выйдет. Не станет же она у всех на виду делать пакость.
        Петя достал из-за шторы электроплитку, включил и положил на конфорку мокрый угол одеяла.
        — На горячем быстрее высохнет, — пояснил он, а сам пошел относить на место ведро.
        Но пока он ходил, одеяло начало дымиться и чернеть.
        — Петя! — закричал Кеша. — Петя! Я боюсь! Не надо дыма!
        Вбежав в комнату, Петя увидел, что край одеяла дымится.
        — Передвинуть не мог? — проворчал он, положил на конфорку другой мокрый конец одеяла и собрался нести в кладовку электрокамин. Но мальчик из яйца в страхе схватил его за руку.
        — Ты куда? Здесь дым... не уходи...
        — Ха, дыма испугался! — Впервые Петя посмотрел на своего нового друга с чувством превосходства.
        — Ты на вулкане не жил. А мое яйцо после землетрясения однажды оказалось на вулкане. И я пролежал там до следующего землетрясения почти тысячу лет.
        — Тут вулкана нет. А дым этот ерундовый.
        Петя пренебрежительно фыркнул и пошел относить на место камин. Но пока он ходил, на одеяле успело прогореть и второе пятно. На этот раз Кеша догадался выключить электроплитку и сдернуть с нее одеяло. Но оба прогоревших на одеяле черных круга все равно продолжали дымиться.
        Вернулся Петя. Он стал дуть на дымящиеся круги. Но те неожиданно высыпались на пол, и одеяло сделалось дырявым.
        — Черная бахрома по краям — это некрасиво, — разглядывая дыры, определил Кеша, взял ножницы и обрезал обгорелые края.
        — Как я это маме объясню? — Петя в растерянности смотрел на продырявленное одеяло.
        — А по-моему, получились отличные окошки. — Кеша отобрал у Пети одеяло и просунул голову в одну из дыр. — Будем собираться спать, просунем в окошки головы, так рядом и уснем. Здорово я придумал?

        Недобрая Соседка редко включала в своем доме газовую плиту: ведь сколько для этого надо проделать работы! Найти коробок, чиркнуть спичкой, повернуть краник. А потом следить за тем, что варится или жарится. Даже чаю она себе никогда не делала, так и пила холодную воду. Но чтобы мстить, ей не было жалко никаких сил.
        Уже час она стояла у горящей плиты и с усердием разводила на огне смертоносное зелье, которое сама выдумала, сама же прозвала купоросом. Ночью, когда никто не увидит, она польет им соседские цветы.
        — Солнце им подавай! Его свет для них милее меня! — бормотала она себе под нос. — Я вам покажу, как смотреть не в мою сторону! И уважать! А не уважаете, так получайте!
        И она подсыпала в кастрюлю еще купороса, подумала и высыпала весь пакет до конца.
        — Я вам покажу солнце! Не увидите его больше! И впредь на вашем месте тоже никогда ничего расти не будет! Не останется от вас ни корней, ни семян. Уж я постараюсь.
        Вылупившийся из яйца мальчик и Петя стояли друг против друга. Их головы выглядывали из образовавшихся в одеяле окошек, они весело смеялись, но тут Кеша неожиданно вздрогнул.
        — Надо срочно идти помогать цветам, — торопливо проговорил он и скинул с себя одеяло.
        — Может, сначала поужинаем. — Петя посмотрел за окно. — Ведь еще не до конца стемнело. Мы быстро.
        — Если быстро...
        Кеша стал напряженно смотреть в ту сторону, где был дом Недоброй Соседки, а Петя занялся подносом с едой. Мама будто знала, что несет ужин не только для сына. Там была тарелка с жареной картошкой, тарелка с фасолью, два пирожка с капустой и два с вареньем. Мальчик аккуратно все это разделил пополам и Кешину долю вместе с вилкой и ножом оставил на подносе.
        — Держи, — проговорил он и протянул другу еду.
        — Спасибо. — Кеша взял в руки поднос и...
        Да-а. Много раз за эти несколько часов сказочный друг обескураживал Петю, но такого он даже вообразить не мог. Кеша сплющил поднос со всем, что на нем было, растянул в трубочку, трубочку засунул в рот и стал заглатывать, словно макаронину. Петя и слова не успел вымолвить, как палочка-макаронина оказалась у его друга в животе.
        — Ты что?! — в страхе закричал он. — Умереть захотел?
        — Н-н-не захотел... ой-й-й-й... — Кеша схватился за живот. — Ой-й-й!
        — Горе ты мое. — Петя не на шутку испугался.
        — Ты же сам сказал: ешь... Ой, бо-о-о-льно! Ой-ой-ой!!!
        — Я тебе что велел есть?
        — Что?
        — Еду. А не поднос с тарелками. А ты еще и нож проглотил. И вилку. А они острые!
        — Откуда я знал? Бо-о-ольно!
        — Еще бы не больно. А все потому, что торопился.
        — Так ведь надо скорее спасать цветы...
        — Скорее, скорее, — заворчал Петя и подал другу корзину для бумаг. — Плюй сюда.
        — Что?
        — Что съел, то и выплюни.
        Кеша наклонился над корзиной, и в нее полетели обломки тарелок, помятые куски подноса, вилка и ручка ножа. Но лезвия не было.
        — Плюй еще, — приказал Петя.
        — Я все выплюнул. — Кеша погладил себя по животу и улыбнулся. — Больше не болит, — удовлетворенно проговорил он.
        — А лезвие ножа? — требовательно спросил Петя.
        — Тонкий металл я уже переварил, — деловито объяснил Кеша. — Вместе с пирогами, картошкой и фасолью. Полезно-о... — Он снова погладил себя по животу.
        — Ты даешь... Ну дае-ещь...
        — Я ведь думал, здесь как в яйце. Что в порции выделено, то и надо целиком съесть.
        — Что выделено, — заворчал Петя и приказал: — Ложись, я проверю твой живот.
        Виновато заморгав, Кеша лег на диван, и Петя, словно доктор, стал обследовать его живот. Живот был мягкий, и острый нож в нем не прощупывался.
        — Ладно, считай, повезло. Ты хоть сыт?
        — Спасибо.
        — А то возьми мой пирог.
        — Нет, нет, я правда наелся.
        Лицо вылупившегося из яйца мальчика сделалось сосредоточенным, и он снова принялся смотреть в угол. А Петя в это время с удовольствием доедал хрустящую жареную картошку.
        — Ешь скорее, — заторопил его Кеша. — Недобрая Соседка кончает готовить отраву, она уже выключила огонь. Теперь чуть остудит и сразу пойдет убивать цветы.
        — Ага... Только у нас один выход: через окно, — проглотив картошку, проговорил Петя. — Внизу мама. Она не выпустит.
        Засунув в рот пирог, Петя подошел к окну и выглянул вниз. Кеша тоже подошел к окну и тоже посмотрел вниз.
        — Если прыгнем, переломаем ноги, — констатировал Петя.
        — А если спуститься по веревке?
        — По веревке другое дело. Но где ее взять? — Петя привычно почесал в затылке.
        — Может, это сгодится?
        Кеша нажал на пряжку в поясе своих брючек, и из-под нее выскользнуло что-то похожее на шнур.
        — Годится, — определил Петя. — Обрывай, сейчас привяжем к раме.
        — Ее оборвать нельзя, — Кеша испугался. — Мне мама не разрешила.
        — Хорошо, — согласился Петя. — Я по ней спущусь, а ты?
        — А я прилечу.
        — Прилетишь?
        — Ну да.
        — Это как? — не понял Петя.
        — Откуда я знаю как. Только помню, мама мне говорила, что, когда выйду из яйца, смогу не только ходить, но и летать.
        — Ладно, мы спустимся, а что потом?
        — Я примерно знаю. — Кеша смущенно опустил глаза. — Давай спускаться.
        — А-а-а... — Петя во все глаза уставился на друга. — У тебя теперь вместо шляпы волосы. Но почему зеленые?
        — Мне нравится зеленое, — объяснил Кеша.

ПЕРВЫЕ РАДОСТИ И ПЕЧАЛИ

        Как и было задумано, Петя съехал вниз по шнуру. После этого Кеша нажал на пряжку, и шнур тут же снова втянулся в пояс его брюк. Теперь, готовясь к первому в жизни полету, он стоял на подоконнике и не знал, что надо сделать, чтобы полететь.
        — Прыгай ко мне на руки, — предложил Петя. — Если не сможешь полететь, поддержу.
        Не ответив, Кеша вобрал в себя как можно больше воздуху, взмахнул руками и действительно полетел. Только не вниз, а вверх.
        — Ты куда летишь? — испугался Петя.
        — Н-не знаю... — Кеша тоже испугался. — Я не умею управлять, куда лететь... Ма-ма-а-а...
        Впереди росло большое дерево. Кеша хотел к нему подлететь, но промахнулся. Хорошо вовремя вспомнил о своем шнуре в поясе, быстро его вытянул, кинул как лассо и, зацепившись, спланировал на сук. Слезть с дерева на землю труда не составило. Петя подбежал к другу.
        — Понимаешь, — затараторил Кеша, — как подниматься вверх и как рулить в воздухе, я сразу сообразил. А вот как спускаться вниз — ума не приложу.
        — Нашел к чему прикладывать ум, — хмыкнул Петя. — Вниз полететь и я могу, и любой камень. Ведь все, что ни брось, обязательно летит вниз.
        — Само?
        — Конечно, само.
        — Нет, само ничего никогда не делается, — уверенно проговорил Кеша.
        — Делается, не делается, а Земля все всегда к себе притягивает.
        — Ха! Вот видишь, Земля притягивает. А ты говоришь — само. — Кеша засмеялся, подпрыгнул, на мгновение завис и тут же мягко опустился на дорогу.
        — Здорово! — восхитился Петя.
        — Видел? Я прыгнул. Моя работа была пересилить притяжение Земли, — стал объяснять Кеша. — А когда захотел приземлиться, перестал работать. Знаешь, — он виновато улыбнулся, — в яйце мне казалось, что я все-все знаю. А оказывается, мне еще учиться надо.
        — Папа считает, сколько ни учись, все равно до конца всего познать невозможно, — наставительно проговорил Петя.
        Друзья заторопились к клумбе. А вот и она. Теперь ее отделял от них только забор. Кеша легко через него перелетел, а Петя нашел шаткую штакетину, отодвинул ее и пролез в дырку. В свете луны цветы казались сказочно прекрасными. Роса мягко серебрила их лепестки.
        — Вообще-то, пока летел через забор, я клумбу уже оградил, — проговорил Кеша. — Сейчас проверю.
        Он набрал из лужи воды и кинул ее поверх цветов. Вода шатром повисла в воздухе, но самих цветов не коснулась.
        — Ну знаешь, — только и смог выговорить Петя.
        Он хотел пощупать рукой, что мешает воде падать вниз, но Кеша подхватил его под мышки и поднялся с ним высоко в воздух.
        — Ты чего?
        — Тихо, — шепнул Кеша, подлетел к ближайшему дереву, усадил Петю среди веток и сам примостился рядом. — Вон... идет...
        Сверху было видно, как через дыру в заборе, точно там, где минуту назад пролезал Петя, прошмыгнула Недобрая Соседка. В руках у нее было огромное ведро, от которого исходил отвратительный, смрадный запах. Петя в отвращении зажал нос. Кеша последовал его примеру.
        А Недобрая Соседка, злорадно улыбаясь, подняла над цветами ведро, размахнулась и выплеснула жгучее содержимое на клумбу.
        — Хи-хи-хи, — захихикала она. — Будете знать, как не поворачивать в мою сторону голову! Хи-хи-хи...
        Однако так же, как капли воды, которые плеснул на цветы Кеша, ядовитая жидкость повисла в воздухе. Такого Недобрая Соседка на своем веку еще не видела. Она угрожающе замахала кулаками, затопала ногами и заскрежетала зубами. Но изготовленное ею варево как висело б воздухе, так и продолжало висеть.
        — Ах ты! Да я тебя!!!
        Недобрая Соседка со всего маху хлопнула по стене из зелья ладонью, но тут же с криком и бранью отдернула руку: ядовитая жидкость обожгла кожу.
        — Ой-ой-ой! Ай-ай-ай!
        От боли Недобрая Соседка затрясла рукой, запрыгала на одной ноге, на другой. Но боль от ожога с каждой минутой усиливалась. Так что ей ничего не оставалось, как бежать в больницу лечиться. И еще долго на улице слышался ее жалобный голос:
        — И чего я такая несчастная-я-я... И вечно-то мне Не везе-е-ет!

        Ребята слезли с дерева.
        — Жалко ее все-таки. — Кеша вздохнул. — А с другой стороны, что сварила — то и получила.
        А Пете хотелось поскорее узнать, чем тот защитил цветы. И жалости к Недоброй Соседке он не испытывал никакой.
        — Слушай, ведь над цветами ничего нет, а зелье не падает.
        — Ничего особенного. Просто я там сильно сгустил воздух, — как о само собою разумеющемся проговорил Кеша.
        Он подошел к клумбе, повел над ней рукой, и там, где проходила его ладонь, образовалась ложбина, по которой зелье стало стекать на землю.
        — Эту дрянь надо закопать, — предложил Петя. — А то, чего доброго, кто сюда наступит.
        Ища глазами, что можно было бы использовать вместо лопаты, он стал деловито оглядываться по сторонам и тут услышал голос друга:
        — Не беспокойся, я закопал.
        И правда, ядовитой лужи на земле как не бывало. Осталась лишь небольшая дыра. Петя в нее заглянул, но дна не увидел. А Кеша поднес к ней руку, и она закрылась. Но, видимо, эта работа потребовала от него больших усилий. Он снял с себя зеленую шляпу и вытер со лба пот.
        — Ты!.. Ты такой! — Петя был в восторге от своего нового друга.
        — Самый обыкновенный...
        Кеша поднял на Петю глаза. В них стояла такая тоска, какой мальчик никогда еще ни у кого из людей не видел.
        — Чего ты? — не понял он. — Так все здорово получилось!.. Или я не то говорю?
        — Каким же надо быть плохим человеком, чтобы наварить такую отраву. — Кешина спина сгорбилась так, будто он был глубокий старик.
        — Да ладно, все позади, — попытался успокоить его Петя.
        — Если бы позади... — Кеша сел на корточки и стал водить рукой над тем местом, куда ушла отрава.
        — А сейчас ты чего делаешь? — не выдержал, спросил Петя.
        — Помогаю земле. Ты себе и представить не можешь, сколько теперь ей придется трудиться, чтобы очиститься от этого зелья. Чтобы оно не проникло, в подземные воды и вместе с ними не вышло бы на поверхность... где рыбы... и птицы... и вы, люди...
        Петя в восхищении смотрел на своего нового друга, и ему тоже захотелось сделать что-нибудь полезное.
        — Может, помочь? — спросил он.
        Но Кеша не ответил. По его щеке скатилась слеза. И там, где она упала на землю, тотчас вырос цветок с мелкими голубыми пятилепестковыми цветиками.
        — Незабудки!
        Рука Пети уже протянулась, чтобы сорвать цветок, но Кеша остановил его:
        — Не рви.
        — Почему?
        — Сорванные, они к утру завянут. Пусть лучше растут как память о том, что мы с тобой попросили у земли прощения за отраву, которую наварила недобрая тетка.
        — Интересно! Она наварила отраву, а мы за это должны извиняться?! — Возмущению Пети не было предела. — Да она...
        — Стоп, — прервал друга Кеша. — Она человек и ты человек. Значит, на земле вы с ней из одного семейства жителей — людей. Так?
        — Допустим, — неохотно согласился Петя.
        — А раз вы оба из рода людей, кто-то должен за своего собрата попросить у земли прощения.
        Глаза Кеши по-прежнему были грустными. И тут он, совсем как взрослый, торжественно заговорил:
        — Земля, ты всему даешь жизнь. Ты кормишь, поишь, одариваешь воздухом, травами и цветами. Ты радуешь всем, что родится в тебе. И мы постараемся, чтобы на тебе росло как можно больше незабудок. И еще мы сделаем все, чтобы Недобрая Соседка больше никогда не смогла варить отраву.
        Последние слова Кеша проговорил словно клятву. И Петя был с другом полностью согласен. Конечно, он не мог делать тех чудес, на которые способен его друг. Но он всегда и во всем будет ему помогать. Всегда и во всем!
        И тут вокруг первого ростка незабудок выросло еще несколько стебельков. И еще, и еще...
        — Земля нас услышала! — закричал Кеша. — Смотри! Смотри!..
        Около первого кустика незабудок, что вырос от Кешиной слезы, один за другим пробивались ростки. Они словно старались обогнать друг друга и тут же расцветали нежно-голубыми соцветьями.
        Друзья завороженно смотрели на происходящее. Но вот кольцо незабудок вокруг спасенной клумбы сомкнулось. И все успокоилось.
        — Земля простила, — устало проговорил Кеша. — Пошли домой.
        — Пошли... — Петя широко зевнул. — А может, перенесешь меня до окна? Если тебе нетрудно, конечно.
        — Ничего трудного. — Кеша подхватил друга под мышки и поднялся с ним в воздух.

        Кряхтя, вздыхая и то и дело гладя перевязанную в больнице руку, Недобрая Соседка возвращалась домой.
        — Бедная я, бедная-я-я... Несчастная, пренесчастная-я-я, — привычно причитала она. — И за что мне такое испытание? О-хо-хо...
        Но тут! Нет, такого она еще в своей жизни не видела. По небу летели едва заметные человечки. Вот они миновали ее дом и стали опускаться.
        Но куда?
        Забыв, что больна, она со всех ног кинулась их искать. Но за поздним временем в окнах свет уже не горел. Уличные фонари она сама в очередной раз перебила как раз вчера. А облака затянули небо, потому света луны как не бывало, и на улице, оказалось, не видно ни зги. И в непроглядной мгле Недобрая Соседка ничего толком не смогла увидеть.
        Не жалея сил, спотыкаясь о камни, она бегала от забора к забору, прислушивалась, принюхивалась. Но как любопытство ее ни раздирало, ничего разглядеть, услышать или унюхать она не смогла.

        Зато притаившиеся ребята отлично слышали каждый шаг Недоброй Соседки. И потому тихо лежали в своем саду под кустом до тех пор, пока за ней не захлопнулась дверь ее дома.
        — Похоже, ушла, — прошептал Петя.
        — Ушла, — подтвердил Кеша и первым вылез из укрытия. — Кругом столько интересного, — он вздохнул, — а она зачем-то тратит время на злобу.
        — Ума нет, вот и вредничает, — ответил Петя и зевнул. — Пойдем спать?
        Но Кеше вовсе не хотелось уходить со двора.
        — Подожди минутку, — попросил он. — Сейчас из-за облаков снова появится луна.
        И правда, подул ветер, разогнал тучи, и на небе снова засияла большая круглая луна. В ее свете все вокруг засеребрилось, а луна, словно улыбаясь, говорила: «Оглядитесь вокруг. Так красиво бывает не всякую ночь».
        — Ой, — громко прошептал Петя. — Кеша, смотри! Дерево — как медведь!
        — Ага! — обрадовался и Кеша. — Точно как медведь. А этот куст на фоне дома словно морда лисы. Да?
        — Угу... — Нестерпимая зевота овладела мальчиком. — Пошли спать, — только и смог выговорить он и снова принялся зевать.
        — Ладно, чего недосмотрели сегодня, досмотрим завтра, — согласился Кеша и тоже сладко зевнул.
        Подхватив Петю под мышки, он легко взлетел на окно. Но с высоты дерево уже не казалось медведем, куст не походил на морду лисы, а потому стало не так жалко идти спать.
        Ребята постелили на диване простыню, разделись и, как и договорились, просунули головы в окошки одеяла и сели, прижавшись к стене. Так спать Петя не привык. Но сон оказался сильнее привычки, и его глаза закрылись сами собой. Лишь напоследок мелькнула мысль о том, что они с Кешей на ночь не помыли ноги. И зубы не чистили.
        «Завтра помоюсь лишний «раз», — решил он, улыбнулся своей находчивости и мгновенно заснул.
        Кеша тоже начал было засыпать, но его теребила мысль:
        «Что-то я не сделал... Я забыл принять какое-то решение... Какое-то очень важное решение... Но какое? О чем?!.»
        И тут он вспомнил мудрость, которой научился у природы за годы, что провел в яйце: никогда не надо слишком выделяться среди своих собратьев.
        «Я вырос чуть выше Петиного плеча и достаточно. — Кеша повернул голову в сторону спящего рядом друга. — Хватит с меня и того, что умею делать, чего он не умеет. Пусть хоть ростом останется выше меня».
        Хорошо, когда в голову приходит разумная мысль. Кеша улыбнулся, зевнул, поудобнее прижался к плечу друга и безмятежно уснул.

КРУГ КЕШИНЫХ ЗНАКОМСТВ РАСШИРЯЕТСЯ

        Утром друзей разбудил страшный грохот. Торопливо выпутавшись из одеяла, они подбежали к двери и увидели, что внизу, у лестницы, зажмурив глаза, сидит Ира.
        — Ты чего? — Петя сбежал к сестре по ступеням вниз.
        — Ой! Ой-ой-ой! Не подходи ко мне!
        — Да чего ты? — Петя дотронулся до плеча сестры.
        — Не трогай меня! Ма-ма-а!
        Прибежала мама, разбив впопыхах по дороге тарелку.
        — Что случилось? Девочка моя! Что? Где?
        Увидав, что дети живы и здоровы, мама в изнеможении опустилась на ступени и уже строго спросила:
        — Ира, что произошло?
        — У него за ночь вторая голова... это... выросла... — Девочка всхлипнула и прижалась к матери.
        — У кого вторая голова? — не поняла мама. — Петя, о чем ома говорит?
        — У Петьки вторая голова, у кого же еще?.. — плаксивым голосом объяснила Ира. — Сама, что ли, не видишь?
        — Нет у него никакой второй головы.
        Мама начала собирать с пола осколки разбитой тарелки. Петя ей усердно помогал, но так, чтобы мама не заметила, подал Кеше головой команду: спускайся вниз. А сам проговорил:
        — Трусиха, открой глаза и посмотри. Нет у меня никакой второй головы.
        — Не хочу я на тебя смотреть!
        — Не хочешь — не смотри, — проговорила мама.
        Когда Ире разрешали что-нибудь не делать, ей тут же хотелось сделать именно то, от чего она только что отказывалась. А потому услыхав «не смотри», она сразу открыла один глаз, увидела, что у ее брата действительно всего одна голова, и тут же открыла и другой.
        — Удостоверилась? — мама засмеялась. — Нет у нашего Петьки никакой второй головы.
        — А там я видела! — Ира повернулась в сторону двери в Петину комнату и замерла.
        — Вторая голова была моя, — смущенно проговорил Кеша.
        Увидав спускающегося по лестнице мальчика в клетчатых брючках, белоснежной рубашке и с красиво причесанными волнистыми волосами зеленого цвета, мама обомлела.
        — Здравствуйте, — поздоровался незнакомый мальчик.
        — Здравствуй, — в растерянности проговорила мама. — Как ты у нас оказался?
        — Мамочка, знакомься, — затараторил Петя. — Это Кеша. Он из яйца. Я отобрал у кошки яйцо, думал, оно динозавриное, а выродился, то есть вылупился... ну, в общем, родился он. А зеленые волосы у него потому, что он сначала сам был весь зеленый и в перьях. И вообще он любит зеленый цвет.
        — Любит зеленый цвет? — усмехнулась мама, а про себя восхитилась: «До чего же у нынешних детей хорошо развита фантазия».
        — А брюки он сделал из моей рубашки, — с гордостью оповестил маму Петя.
        — Кеша, это правда? — делая вид, что верит всему сказанному, спросила мама.
        — Чистая правда. — Незнакомый мальчик искренне прижал к груди руки. — Вчера я был еще в яйце, а теперь вот...
        — Мам, послушай, — снова затараторил сын. — Он родился вот таким. — Петя сблизил ладони и показал, каким поначалу был Кеша. — А потом из круглого, в зеленых перьях сделался мальчиком. С Иркину Барби. И тут же вырос мне по пояс, а потом еще. Он может вырасти с дом, но мы решили, что он этого делать не будет. А еще он умеет летать и делать в земле дыры без дна. И кушать он умеет все-все-все. Вечером хотел съесть поднос с тарелками. И даже вилку и ножик. Но больше он так делать не будет.
        — Значит, не будет... — Мамины глаза хитро сощурились. — А как ты выродился из яйца. Сам?
        — Что вы, сам я не мог. Я только умел во время опасности делать скорлупу очень крепкой. Такой, что ее ничем невозможно было разбить. Ну совсем ничем. Ни каменной глыбой, ни топором. Зато, даже когда хотел, сам освободиться от скорлупы я не мог. Это Петя меня выродил.
        — Выходит, ты ему поверил и дал раскрыть твое яйцо?
        Мама привыкла к тому, что дети ее вечно разыгрывали. Пускай и сейчас пофантазируют. Одно непонятно: как Кеша оказался в Петиной комнате? А тот, ничуть не смущаясь, подтвердил:
        — Да, я дал ему раскрыть свое яйцо. — Кеша посмотрел маме прямо в глаза. — Но вы зря думаете, будто мы с Петей все это нафантазировали.
        — Ничего я не думаю кроме того, что мне пора возвращаться на кухню готовить завтрак. — Мама улыбнулась. — Ты с нами покушаешь?
        — Мама, отнесись ко всему этому серьезно! — требовательно заговорил Петя. — Я дал Кеше выйти из яйца и теперь за него отвечаю. У него нет своего дома. И мама его неизвестно где. Можно, он будет с нами жить?
        — Пожалуйста.
        Аккуратный Кеша маме нравился. Если дети хотят поиграть в волшебного мальчика из яйца, пусть играют. Хорошо, что у Пети на новом месте сразу появился друг. Так думала мама, когда с кухни раздался папин голос:
        — Что происходит? Куда вы все подевались?
        — Идем, идем, — откликнулась мама.
        Ласково обняв за плечи Петю с Кешей, она повела их на кухню. А Ира принципиально осталась сидеть на ступенях лестницы. Мальчишки не приняли ее в свою игру — и не надо. «Вот заведу здесь подружку и такое представление устрою! Все закачаются! А Кешку я сейчас быстро выведу на чистую воду. Летает? Пусть покажет!»
        А на кухне в это время происходило следующее. Когда ребята с мамой туда вошли, папа в одиночестве сидел за столом и читал газету.
        — Доброе утро, папочка, — проговорил Петя и чмокнул папу в щеку.
        — Угу... Доброе утро... — На лице отца появилась улыбка. Не отрывая глаз от газеты, он притянул к себе сына и привычно потрепал за ухо.
        — Доброе утро, — в свою очередь поздоровался Кеша.
        Но папа был полностью поглощен газетой и не расслышал приветствия мальчика, и тот вежливо повторил:
        — Доброе утро... — Помолчал и добавил: — У вас интересная газета.
        Это был не вопрос. Он так сказал в оправдание папиной невнимательности. На этот раз папа оторвался от статьи и, наконец увидав Кешу, с удивлением уставился на него.
        — Я не знал, что у нас гость.
        Папа вопросительно посмотрел на маму. Но мама сделала вид, будто ничего необычного не произошло, и тогда папа обратился к Кеше:
        — А почему ты зеленоволосый?
        — Потому что он любит зеленый цвет, — объяснил за друга Петя.
        — Да? — Папа стал изучающе разглядывать Кешу. — И родители тебе разрешили? — Папа снова обращался к непонятно откуда взявшемуся гостю, но и на этот раз за него ответил сын.
        — Ему некому разрешать или не разрешать. Его родные только мы, — оповестил он папу.
        — Мы?! Необыкновенно интересно. — Папа стал намазывать на хлеб масло. — И позвольте спросить, откуда он взялся?
        Папа обращался явно к маме, но ответил снова сын:
        — Из яйца. Я маме уже объяснил. И он умеет летать. Покажи! — велел он другу.
        Кеша поднялся из-за стола и взлетел под потолок.
        Родители растерялись. Мама перевернула на плите кастрюлю с кашей, а папа снова обрел дар речи, только после того как выпил кувшин воды.
        — Ты игрушечный? — наконец нашелся, что сказать, он.
        — Что вы, я настоящий. — Кеша легко спланировал на пол и протянул папе руку. — Пощупайте.
        Явно остерегаясь подвоха, папа дотронулся до руки зеленоволосого мальчика. Осмотрел ее с одной стороны, с другой, помял. Руки непонятного мальчика были обыкновенные, теплые и мягкие.
        — Ох и выдумщики вы оба. — Папа с облегчением рассмеялся. — На чем летал-то?
        — Ни на чем. — Кеше сделалось обидно.
        Выходило, теперь и папе с мамой придется доказывать, что он не обманщик и не проходимец. Но Петя уже вступился за него:
        — Мы не выдумщики! Я сам принес его яйцо в дом, и он вылупился при мне!
        — Перестань! — рассердился папа. — Если он хочет с нами жить, пускай живет. Для этого необязательно фантазировать, будто он из какого-то яйца.
        — Вот и отлично, вот и договорились, — миролюбиво проговорила мама.
        Улыбаясь, она поставила на стол тарелку с сосисками, которые сварила вместо разлитой каши. Но папа продолжал хмуриться. Не в его характере было принимать участие в розыгрышах.
        — Кстати, как тебя зовут? — спросил он.
        — Меня? — Кеша посмотрел на Петю, потом на маму и смущенно проговорил: — Вы не сможете произнести мое имя. А Петя прозвал Кешей...
        — Почему, позволь спросить, мы не сможем произнести твоего имени? Оно особенное? — Папа пожал плечами и густо намазал на сосиску горчицу.
        — Нет, вовсе не особенное. — Кеша смутился.
        — Так скажи его, — попросила мама.
        — Говори, — приказал Петя.
        Боясь снова показаться обманщиком и фантазером, Кеша произнес свое имя. Но даже от тихого голоса, которым он его произнес, в комнате все заблистало необыкновенными волшебными красками. А каждый звук, как и тогда, когда он говорил свое имя Пете, полился отдельной многоголосой песней. Но оказавшись вместе, эти песни, как и в прошлый раз, не мешали одна другой. Слившись, они поддерживали друг друга и становились еще прекраснее, чем поначалу.
        Постепенно песнь звуков настоящего Кешиного имени стала уплывать вдаль. И волшебное сияние комнаты исчезло. Папа с мамой были зачарованы.
        — Удостоверились? — голосом победителя спросил Петя.
        — Если бы я сам этого не видел...
        Папа развел руками и как стоял, так и остался стоять. А у мамы чай лился из чашки мимо рта, но она этого не замечала. Да-а... Осознать такое было непросто даже для взрослого человека. А Кеша забеспокоился:
        — Почему вы такие? Что произошло?
        — И-и-и о-он еще с-с-спрашивает?! (Петя впервые слышал, чтобы папа заикался.) У-у... т-тебя т-т-та-кое им-мя...
        — Обыкновенное, — как о само собою разумеющемся проговорил Кеша. — Просто вы раньше таких не слышали, потому что не встречались с теми, кто из сказки.
        — Т-т-ты... из-з-з-з, это... с-с-с-сказки? — Папа начал заикаться еще сильнее. — Т-т-точно?
        — Да. — Словно был виноват в том, что из сказки, Кеша опустил голову.
        В этот момент к дверям кухни подошла Ира. Что было в комнате, когда он произносил свое имя, она не видела. Но услышав, как папа заикается оттого, что зеленоволосый сообщил, будто объявился из сказки, она затаилась. Через щелку двери ей было видно, как мама с обожанием прижала к себе этого незваного мальчишку. А папа, закинув за спину руки, мечется из угла в угол по кухне. Но вот он остановился и привычным для него твердым голосом проговорил:
        — Впервые вижу, чтобы кто-то из сказки оказался среди людей.
        — Я раньше тоже думал: жизнь жизнью, а сказка сказкой, — подтвердил Кеша. — Но когда мое яйцо после землетрясения закатилось в вулкан, я понял: без сказки не выжить. Вот и пришлось приспосабливаться.
        Вспомнив, как было страшно и безысходно почувствовать себя в потоке полыхающей лавы, он похолодел, и его затрясла мелкая дрожь.
        — Все позади, все позади... — Мама еще крепче прижала к себе сказочного мальчика. — Больше такое не повторится...
        — Н-да-а, — посочувствовал папа. — Очень интересно. Даже, я бы сказал, весьма. — Лицо папы сделалось серьезным. — Похоже, ты действительно из сказки, — наконец признал он.
        И тут же улыбка озарила папино лицо. С распростертыми руками он подошел к Кеше и обнял его за плечи.
        — Значит, вы с Петей решили тебя называть Кешей? — деловито осведомился он.
        — Да... Но если хотите, можете называть и по-другому, — предложил он.
        — Вообще-то Кеша — сокращенное имя от Иннокентия, — проговорил папа. — Инок — тот, кто служит Богу. Не возражаешь, если я буду тебя называть именно так?
        Услыхав имя Иннокентий, Кеша оживился.
        — Иннокентий... от слова «инок», который служит Богу... это хорошо, — радостно согласился он. — И звучнее, чем Кеша.
        — Много о себе понимаешь, — безапелляционно заявил Петя. — Иннокентиями зовут только взрослых. Понял?
        — Понял, — согласился Кеша и вздохнул. Ему было жаль расставаться с именем Иннокентий.
        — Не вздыхай, — папа рассмеялся. — Пусть Петя будет называть тебя Кешкой, а я Иннокентием. Договорились?
        — Конечно!
        От радости мальчик подпрыгнул до потолка, облетел вокруг люстры и завис над столом. Ира обомлела. Но верить, будто зеленоволосый из сказки, не собиралась. Самолеты тоже летают. А папа отошел в угол и проговорил:
        — Спускайся на пол и пройдись. Я хочу получше тебя рассмотреть.
        Мальчик спланировал вниз, одернул брючки, подошел к стене и остановился.
        — Ты чего встал спиной? — удивился папа.
        — Ой, извините. — Кеша повернулся к Петиному отцу лицом.
        — К тому, с кем разговариваешь, надо стоять лицом, — объяснила мама. — Тебя разве этому не учили?
        — У них в сказке такое ни к чему, — как о само собою разумеющемся сказал Петя и пожал плечами. — Он и спиной видит, и сквозь стены.
        — И-и-и... с-с-сквозъ с-с-стены?
        Папа снова начал заикаться. А у Иры не было сил дальше слушать вранье зеленоволосого. Она вихрем влетела на кухню и, подбоченившись, расхохоталась.
        — Ну-ка докажи, как ты видишь сквозь стены! Или для того чтобы ты что-то увидел, они должны быть стеклянные?
        — Мне все равно, из чего сделаны стены. Мне надо только сосредоточиться на том, что я хочу увидеть.
        — И расстояние для тебя, конечно, значения не имеет, — не сдавалась Ира. — Прямо как в передаче «Очевидное — невероятное».
        — Я не знаю такой передачи... а видеть могу на любом расстоянии.
        И снова, как накануне в шкафу, ему сделалось грустно и одиноко. Да. И Петя, и его мама и папа добры и ласковы. И Ира скоро не будет задираться. Он докажет, что видит сквозь стены, и она успокоится... А толку-то? Все равно люди его никогда не поймут. Потому что у них совсем другие ощущения, чем те, которыми обладает он. Но тут мама снова притянула его к себе.
        — Не расстраивайся. День-другой — и люди к тебе привыкнут. И ты к нам привыкнешь. А поначалу на новом месте всегда одиноко.
        Мама ласково погладила мальчика по голове, и тот с благодарностью прижался щекой к ее руке. А Ира с ревностью наблюдала за мамой. Она любила, чтобы жалели и успокаивали только ее.
        — Ну раз ты такой сказочный, полетай вон над тем деревом, — ехидно предложила она и показала на высокую старую ель, которая росла у дороги.
        — Пожалуйста.
        Никто не успел и рта раскрыть, как Кеша подлетел к окну и скрылся.
        — Вечно ты со своими придирками! — набросился на дочь отец. — А если разобьется!
        — Не разобьется, — со знанием дела проговорил Петя. — Мы вчера уже летали.
        Но мама в сердцах лишь махнула рукой, подбежала к окну и стала звать:
        — Сыночек! Вернись!.. Ты еще не позавтракал!

        Всю ночь Недобрую Соседку будоражила мысль: «Кто бы мог ночью летать? И главное, для чего?» А потому, несмотря на привычку как можно дольше валяться в постели, в это утро она поднялась чуть свет, вооружилась биноклем и стала обходить улицу за улицей. В конце концов не осталось щели в заборе, куда бы она с пристрастием не заглянула, а потом не приложила бы уха послушать, о чем говорят.
        Но кругом все было как обычно, и она уже возвращалась домой, когда увидела летящего мальчишку и услышала голос новой соседки:
        — Сыночек! Вернись!.. Ты еще не позавтракал!
        — Ну времена! Средь бела дня летают и не стесняются!
        Рука Недоброй Соседки дотронулась до места на кофте, к которому этой ночью она в мечтах уже привинтила себе орден за то, что обнаружила в городе тайных, летающих над домами злодеев. Но так как летающий, оказывается, не скрывается и его сейчас могли видеть все, выходило, что никто ей никаких орденов за ее открытие не даст. И она привычно запричитала:
        — Ой, бедная я, несчастная. И никому-то мои дела не нужны. Другие в начальниках ходят, в больших кабинетах сидят. Их и уважают, и награждают, и на машинах возят! А я... а мне...
        Она с тоской посмотрела на забинтованную руку, которую вчера обожгла отравой.
        — Я, можно сказать, ее изобрела! Сварила! И она же меня обожгла! Ну никакой справедливости!
        Недобрая Соседка топнула ногой. С ее точки зрения, она от жизни немногого и хотела. Всего-то чтобы за нее работали, а ей лишь кланялись, награждали и уважали. Но никто ее не понимал и ее тонкий ум не ценил. А потому ей оставалось лишь день за днем валяться в постели и жалеть себя, всеми не любимую. Это при ее-то блестящих качествах!
        Но сейчас, прежде чем отправиться в кровать, она напоследок кинула взгляд на летящего мальчишку и вдруг поняла: по небу летает вовсе не Петька, а явно кто-то другой. Да еще с зелеными волосами.
        — Интересно, кто бы это? Ведь у людей зеленых волос не бывает. — Она захихикала. — Значит, перекрасился? Значит, захотел кого-то обмануть?.. Кого?.. И главное, для чего?!!
        Настроение Недоброй Соседки вмиг исправилось. Выходило, соседи выдают за своего сыночка кого-то чужого. А с какими целями? Ясно, с какими, наверняка корыстными. А раз с корыстными, значит, надо с этим разобраться. И в мечтах орден снова ярко заблестел у нее на груди.

        Кеша давно вернулся к столу, а папа с мамой все еще не могли успокоиться. А у кого, скажите на милость, не пошла бы кругом голова при встрече с мальчиком из сказки. Но папа как-никак был ученым. И не просто ученым, а историком и археологом. А потому, собравшись с мыслями, принялся оценивать появление в их доме Иннокентия с научной точки зрения.
        — Значит, ты из яйца, — вглядываясь в Кешу, констатировал он. — А откуда твое яйцо взялось?
        — Папа, я же говорил! Кошка прикатила, — поторопился за Кешу ответить Петя.
        — Какая разница, кошка прикатила или ты сам его нашел. Меня интересует, кто это яйцо сделал. — Папа требовательно посмотрел гостю в глаза. — Что ты об этом скажешь?
        — Я ничего не знаю, — искренне ответил мальчик.
        — Тогда расскажи о твоей маме. Как она выглядит?
        — Когда моя мама растила мое яйцо, я был еще совсем маленький и не умел видеть сквозь скорлупу. Помню только, что она была очень добрая и всегда делала только хорошее. И меня учила, когда вырасту и стану самостоятельным, ничего не ломать, никого не обманывать и чужого не присваивать.
        — Н-да-а... — Папа почесал в затылке. — Похоже, у тебя действительно была умная и добрая мама. Н-да... А для чего ты оказался среди людей, знаешь?
        — Среди людей я для того, чтобы жить, как люди живут, — уверенно ответил Иннокентий и широко улыбнулся.
        Папа принялся внимательно изучать стоящие перед ним чашки, тарелки, сахарницу и солонку. Погладил рукой клеенку, собрал в кучку крошки. Но вдруг вскочил, побежал в кабинет и тут же вернулся, неся в руках толстую книгу в красочной обложке.
        — Вот здесь, — сказал папа, — в книге о тайнах индейских пирамид, есть сведения о том, что в горах Южной Америки существовала древняя цивилизация.
        Ира скользнула краем глаза по принесенной папой книге и не преминула вставить слово:
        — Ты нам уже рассказывал. Главный город там Ушмиль. Ученые его недавно до конца раскопали. И даже нашли дощечки с письменами.
        — Не только нашли, но и расшифровали. — Папа потряс в воздухе книгой. — И в этих письменах говорится, будто когда-то давным-давно в Ушмиле правителем был волшебник-карлик. И знаете, что интересно? — Папа обвел присутствующих глазами. — Тот волшебник-карлик тоже был из яйца.
        — Правда? — Глаза Иннокентия радостно засияли. — А может быть такое, чтобы он был моим братом?
        — Не знаю. — Папа задумался. — Не знаю, — повторил он, — был ли тот волшебник твоим братом, но сделала то яйцо колдунья. — Папа открыл книгу и показал, где об этом написано. — Так, по крайней мере, говорится в письменах Ушмиля.
        Услыхав о колдунье, Иннокентий ничуть не испугался и не расстроился. Колдуньи ведь тоже разные бывают.
        — А из чего колдунья сделала яйцо волшебного карлика? — поинтересовалась Ира.
        — Вот... — Папа перевернул несколько страниц. — Здесь написано, что яйцо было сделано из специальных трав и яда змей.
        Услыхав такое, Петя на всякий случай отодвинулся от нового друга. Испугалась и Ира.
        — Нам только не хватало, чтобы ты оказался из яда змей, — поджав губы, проговорила она.
        — А что в этом плохого? — Предположение, что в его яйце был яд змей, Иннокентий принял как должное. — Люди во многие лекарства добавляют яд змей.
        — Добавляют... — эхом отозвалась мама, а Иннокентий продолжал:
        — Важно, в каком соотношении любой яд взять. Добрые колдуньи берут яд в добром соотношении, а злые в злом. Правильно я говорю? — Иннокентий вопросительно посмотрел на маму.
        — Я не знаю... — Мама растерялась. — Я всегда думала, что на самом деле никаких колдунов в жизни не бывает. Только в сказках.
        — Так я же и есть из сказки.
        Мальчик был удивлен, что мама не может понять такой простой вещи. А Пете надоели разговоры, откуда Кешка взялся и сколько и какого яда было в его яйце. Главное, он больше его не боялся. Но Ира не считала, что разговор о яйце закончен. Независимо дернув плечами, она потребовала:
        — Если хочешь жить с нами, докажи, что твоя мама была добрая колдунья!
        Но мама тут же встала на защиту Иннокентия.
        — Ничего нам Кешенька доказывать не должен. — Она строго посмотрела на дочь. — Главное, он сам добрый, хороший мальчик. И его мама давала ему правильные советы.
        — Верно, — поддержал маму папа. — И тебе, Ира, теперь его сестре, так себя вести не пристало.
        — С какой это стати я должна быть его сестрой?
        — Раз он стал нашим сыном, значит, тебе он с этого дня родной брат, — твердо проговорила мама.
        — Брат, не брат, а отвечать за него я не обязана!
        Ира упрямо поджала губы и пошла к себе. Но тут поняла: «А он симпатичный». И если бы не гордость, с радостью вернулась бы на кухню и они с Кешей могли бы попрыгать и поиграть. Но она не вернулась, а уткнулась лицом в подушку и заплакала.

НЕПРЕДВИДЕННЫЕ ОГОРЧЕНИЯ

        Была суббота. После завтрака жизнь в доме потекла размеренным чередом. Папа отправился в кабинет работать — он всегда работал. Даже в выходные. Ира, отплакавшись, побежала в школу на собрание. Петю мама посадила учиться писать буквы, а Иннокентию велела:
        — Займи полчасика себя сам.
        — Хорошо, — радостно согласился тот и побежал исследовать дом.
        Однако не прошло и пяти минут как он вернулся на кухню. Дело в том, что, изучая дом, он обнаружил такое, на чем его внимание, пока жил в яйце, не останавливалось. Он просто не подозревал, что на земле существуют такие прекрасные вещи. И ему стало жаль, что они валяются в пыли.
        — Может, то, что на чердаке, я приведу в порядок? — предложил он.
        — Не пачкайся. Это ненужные вещи. Они остались от прежних хозяев. Их выкинуть надо, просто руки не дошли.
        — А можно, я что-нибудь с чердака возьму себе?
        — Бери.
        В один прыжок Иннокентий снова взлетел на чердак и принялся лазить среди резной мебели с остатками золотых украшений. Он долго смотрелся в помутневшее зеркало, а потом принялся прыгать на одном диване, на другом и, напрыгавшись, уселся в замечательное кресло с высокой спинкой. Правда, из сиденья в разные стороны торчали пружины, но все равно кресло ему тоже пришлось по душе. И тут он увидел сундук.
        Естественно, Иннокентий его открыл и ахнул. Сундук был доверху забит одеждами. Да какими! Таких он никогда не видел на людях, которые проходили мимо мест, где лежало его яйцо. И он стал наряжаться. Но один на чердаке мальчик оставался недолго.
        Едва закончив писать буквы, Петя тоже полез на чердак и обомлел. Кеша стоял перед зеркалом в черном бархатном платье с блестками и зачарованно разглядывал свое отражение.
        — Ну вырядился, — Петя засмеялся.
        — Ничего смешного. Просто платье надо сделать по мне. — Иннокентий попытался приподнять юбку, но запутался в оборках. — Не получается, — плаксиво проговорил он.
        — Ты же из ничего сделал штаны! А с платьем справиться не можешь?
        — Не могу. В яйце я учился только тому, что мне надо для жизни и безопасности... Я начну его переделывать, а оно станет как мои штаны... А мне не нужны вторые штаны. Я платье хочу! — Голос Иннокентия стал требовательным и капризным.
        — Платья носят только девчонки, — наставительно проговорил Петя и пощупал бархат. — Можно сшить отличный пиджак, — определил он.
        — Не хочу пиджак! Хочу платье! — Иннокентий топнул ногой.
        — Вот не думал, что ты можешь оказаться капризулей. — Петя растерялся, а Кеша смутился.
        — Я тоже не думал... Но мне так хочется поносить это платье...
        — Вообще-то есть способ сделать его по тебе. — Петя вынул из сундука старую веревку. — На, обвяжись ею, а лишнее платье вытяни наверх, и пусть оно висит хоть до пола.
        — Не-е... фасон изменится.
        — И хорошо, теперь все модницы так носят.
        Иннокентий сделал, как посоветовал Петя. Получилось и правда красиво, но неудобно. Однако снимать платье он не стал и принялся снова копаться в замечательном сундуке.
        — Смотри, что я еще нашел! — В руках у Иннокентия были черные резиновые галоши.
        — Галоши как галоши. — Петя равнодушно зевнул. — На свете есть вещи и поинтереснее.
        — На свете, может, и есть, а на чердаке нет! — уверенно заявил Иннокентий и всунул в них ноги.
        Галоши оказались велики, но снимать их он категорически не желал. А Пете сделалось скучно и неинтересно, и он предложил:
        — Хватит наряжаться, пойдем поиграем с Жу-Ликом.
        Но Иннокентий его словно не слышал. Он с головой забрался в сундук и принялся издавать какие-то нечленораздельные звуки восхищения.
        — Смотри! — Зеленые волосы друга показались из-под тряпья. — Смотри! — Теперь он стоял во весь рост. В руках у него была широкополая шляпа с длинными розовыми лентами. — Ведь я могу отрезать ленты? Правда?
        — Легче оторвать. — Петя оторвал от шляпы ленты. — Держи. Только непонятно, для чего они тебе?
        — Как для чего? Я завяжу на голове банты.
        — Ага, и будешь дурак дураком.
        — Неправда! Я видел из яйца людей с бантами на головах!
        — Значит, на девчонках. А мальчишки бантов на голове не носят.
        — Пусть не носят, а я хочу! — И Иннокентий ловко завязал по бокам головы два банта.
        Однако посмотревшись в зеркало, он решил их перевязать и сделал так, чтобы один бант оказался у него на затылке, а другой схватывал челку. После чего, довольный и удовлетворенный видом своей прически, Иннокентий снова нырнул в сундук.
        — Ой! А это что такое? — Он вытащил из сундука что-то маленькое и блестящее.
        — Сережки, — понуро объяснил Петя. — Их носят в ушах.
        — А как надевают? — Примеривая к ушам сережки, Иннокентий снова завертелся перед зеркалом.
        — Дырки в ушах прокалывают.
        — Чем?
        — Иголкой. Я видел, как маме прокалывали.
        — А ты можешь мне проколоть?
        — Могу. Но будет больно.
        — Обязательно?..
        — Женщины говорят, для красоты всегда приходится страдать, — злорадно оповестил друга Петя. — А прокалывать уши очень больно.
        Петя надеялся, что после этого Кешка наконец прекратит рыться в сундуке и они отправятся гулять. И правда, Иннокентий опустил глаза. Кому хочется, чтобы было больно? А камни в серьгах так красиво на свету играли, так светились... Будто внутри были маленькие солнышки.
        — Пусть больно. — Иннокентий решительно вскинул голову. — Прокалывай!
        — Сначала надо найти иголку, — неохотно проговорил Петя.
        — Найду... Такая подойдет? — Иннокентий выудил из сундука старую английскую булавку.
        Булавка была корявая и ржавая. Петя брезгливо покрутил ее в руках.
        — Так-то она острая и крепкая, — признал он. — Только очень грязная.
        — Почисть! — приказал Иннокентий, и Петя не смог не подчиниться.
        Потерев булавку о брюки, он принялся старательно очищать ее ногтем от оставшейся ржавчины.
        — Долго ты будешь возиться?
        — Сейчас...
        — Сейчас, сейчас... — Голос Иннокентия дрожал. — Думаешь, приятно ждать, когда тебе сделают больно?
        — Ржавым не колют, можно получить заражение крови, — совсем как мама проговорил Петя, послюнил булавку и принялся снова тереть ее о штаны. — Ну вот, теперь почти чистая. Лучше все равно не оттереть.
        — Не оттереть, — согласился Иннокентий.
        Для верности Петя снова пососал булавку и приказал:
        — Садись на край сундука. И когда буду колоть, не дергайся. Понял?
        Иннокентий сел, как велел Петя, и замер. А Петя старательно проколол ему одно ухо и тут же другое. Теперь вдеть сережки труда не составляло.
        — Ведь красиво, правда? Ну скажи! — крутясь перед зеркалом, не переставая спрашивал Кеша. — И не так уж больно было прокалывать.

        Когда мама увидела Иннокентия в подпоясанном бархатном платье, галошах и бантах, она весело рассмеялась.
        — Почему вы смеетесь? — удивился мальчик.
        Мама ничего не ответила и продолжала смеяться, да так громко, что Иннокентий в конце концов даже обиделся.
        — Я считаю, каждый должен носить что кому нравится, — насупленно проговорил он и добавил: — А смеяться над чужим вкусом нехорошо.
        — Извини, Кешенька. — Улыбка не сходила с маминого лица. — Извини, я не хотела тебя обидеть. Но ты сам говорил: никогда не следует выделяться среди других. Говорил?
        — Ну говорил...
        — А сам оделся так, как никто сейчас не наряжается.
        — Никто-никто?
        — Никто-никто. — И мама осторожно стянула с Иннокентия платье, сняла галоши и развязала банты.
        — Хоть сере-е-е-ежки, — не выдержав, в голос разревелся Иннокентий. — Хоть сере-е-е-ежки-и-и...
        — Какие сережки? — не поняла мама.
        Зеленые волосы мальчика прикрывали их. Мама приподняла волосы и ахнула, увидав распухшие уши нового сына со вдетыми в них сережками.
        — Быстро снимай! — Мама побежала за аптечкой.
        Лечить уши оказалось много больнее, чем прокалывать. Но Иннокентий безропотно позволил маме обработать ранки и потом смазать их мазью.
        — Руками уши не трогай, — приказала мама.
        — Ладно, — охотно согласился Иннокентий. — Я только дужкой. — И тут же принялся засовывать серьгу в ухо.
        — Мало натерпелся?! — Петя вырвал у друга серьги. — Мам, объясни ты ему!
        Мама развела руками и с жалостью посмотрела на своего зеленоволосого сына, который был сразу и взрослым, и по-детски несмышленым и нетерпеливым. Как маленький. А Иннокентию уже в который раз среди людей сделалось тоскливо и неуютно.
        Нет, ему не было жаль себя. И он вовсе не обиделся. Просто худо, когда ощущаешь безысходное одиночество чужака. Ведь никому не пришлась по вкусу хоть одна вещь из тех, что он надел на себя. И тут мама сказала:
        — Кешенька, всему свое время. То, что приглянулось тебе, когда-то очень нравилось и другим. А без галош просто никто не мог обойтись. — Мама улыбнулась и протянула мальчику конфету. — Держи.
        — Спасибо, не хочется.
        — Уши сильно болят?
        — Нет... Не очень... — Иннокентий принялся тщательно изучать взглядом свои башмаки. Он понимал, мама делает все правильно. Но что же делать, если ему хочется, чтобы все было по-другому. — Скажите... — он помолчал, — а банты мне никак нельзя приспособить к одежде?
        Голос мальчика был тих. Он не надеялся, что ему разрешат носить банты, и спросил о них просто так.
        — Почему нельзя. Можно.
        Мама подняла на рубашке Иннокентия воротник, закинула за него ленту и завязала ее спереди аккуратным бантом, а другую ленту сложила и положила ему в карман.
        — Ну как? — спросила она. — Нравится?
        — Очень красиво. Даже красивее, чем на челке, — искренне проговорил Иннокентий и потупился. — Я понимаю, нехорошо столько думать о нарядах...
        — Это скоро пройдет, — улыбнулась мама. — Ведь ты среди людей меньше дня. Естественно, тебе хочется примерить к себе то, чего ты раньше не видел. Меня больше волнует, как бы у тебя из-за ушей не поднялась температура.
        — Мои уши в полном порядке.
        Иннокентий приподнял волосы: следов проколов на ушах не осталось. И уши были такие, словно никогда не болели.
        — Даешь! — восхитился Петя.
        — Я не знал, что могу сам себя лечить, — сконфуженно проговорил Иннокентий. — А когда стало совсем невмоготу, попробовал — и получилось.
        Поначалу мама даже не знала, что и сказать. Такого в ее медицинской практике еще не встречалось. Ока стояла и часто-часто моргала. А потом весело рассмеялась и обняла сыновей за плечи.
        — Раз так, идите гулять. Только поаккуратнее переходите дорогу.
        Ребята побежали на улицу. Но дальше двора им в это утро уйти не удалось.

ВСТРЕЧА С ЖУ-ЛИКОМ

        С того момента как в доме появился Иннокентий, Петя совсем забыл о своем старом верном друге Жу-Лике. Он не только не вышел вечером сказать ему спокойной ночи, но даже утром забыл налить ему в миску свежей воды.
        Пес же был настолько тактичен, что ему и в голову не приходило как-либо подать о себе знать. О нем забыли, он и не навязывался, а тихо лежал у будки и безропотно переживал свое одиночество. И ребята, когда вышли на улицу, поначалу его не заметили.
        — Ой, как при солнце замечательно!
        Иннокентий развел руки и будто обхватил весь мир: и землю, и небо, и солнце, и деревья, и каждую травинку.
        — Обычно. — Петя удивленно посмотрел на друга. — Ты разве всего этого из яйца не видел?
        — Видеть-то видел. Но, оказывается, толком ощутить все это, пока не освободишься от скорлупы, невозможно.
        Мальчик обвел глазами двор и вдруг увидел Жу-Лика. Тот лежал мордой к будке и, чтобы никто не видел его тоски, уткнулся носом в лапы. Но Иннокентий сразу почувствовал, как худо собаке. А Пете стало стыдно.
        — Жу! Жу! — Он подбежал к собаке и обнял за шею. — Прости меня, пожалуйста! Ты не, думай, будто я забыл про тебя насовсем! Но теперь у нас будет жить Кеша. И я должен был сегодня побыть с ним... И вчера вечером тоже.
        Жу-Лик и без объяснений Пети знал о появлении в доме нового жильца. Разве он возражал? Он совсем не возражал. И сейчас был благодарен, что мальчики вместе подошли к нему. Правда, новенькому было не до него. Он прижался к дереву щекой и что-то ему шептал. Зато Петя, как обычно, чесал его за ухом.

        — Вот мы и поздоровались, — говорил он. — Вот и отлично. А теперь посмотри на Кешу.
        Пес повернул голову в сторону Иннокентия, и тут же в нос собаке ударил незнакомый запах. Такого он в своей жизни еще ни разу не слышал. Жу-Лик поморщился и громко чихнул. А Петя воспринял чих собаки как знак того, что Кешка ему понравился.
        — Вот и познакомились, — обрадовался он и снова стал чесать собаку за ухом.
        Однако Жу-Лику было не до ласки, и он принялся настороженно принюхиваться к странному запаху, исходящему от нового жильца.
        «Чем от него пахнет? — думал он. — Чем же все-таки от него пахнет?.. Ой, не кошкой ли?!! — От одной мысли о кошке шерсть вздыбилась на загривке собаки. — Вон и бант нацепил... Неужели кошкин сын? Только этого не хватало!»
        Жалко, Петя не умел читать мыслей Жу-Лика. И потому, ничего не подозревая, он повелительно приказал:
        — Подай лапу моему новому брату.
        От одной мысли, что придется давать лапу этому неизвестно кому, Жу-Лик тяжело задышал. Но ослушаться Петю не мог. С трудом преодолевая отвращение и стараясь смотреть куда-то в сторону, пес протянул Иннокентию лапу. Но когда тот наклонился, чтобы ответно подержать ее в своей руке, Жу-Лик не выдержал и цапнул его за бант: уж очень пахнуло в нос кошкой. Да-да, именно кошкой! А кошачий дух он не выносил с детства.
        Иннокентий растерялся. Он не понял, чем не угодил псу с заплаканными глазами.
        — Тебе тоже хочется надеть бант? — Он снял с себя ленту и протянул ее Жу-Лику. — Возьми... Да бери. У меня в кармане есть еще одна. Вот, смотри... А если хочешь, могу отдать обе. Держи...
        Услыхав от Иннокентия добрые слова, Жу-Лик стал себя ругать за несдержанность. Хотя все равно было обидно оттого, что этот кошкин сын предлагает ему банты. Не нужны ему никакие банты! Дело кошек украшать себя разными бантами.
        Никогда еще пес не жалел, что не может высказать свои мысли, как люди. Но Иннокентий больше не разговаривал с деревом. Его внимание было полностью отдано Жу-Лику, и потому прочитать мысли собаки для него труда не составило.
        — Не нужны тебе банты — не надо, — проговорил он. — Только я никакой не кошкин сын. И вообще не их родственник. Если хочешь знать, я кошек боюсь больше всего на свете. Вчера кошка меня даже хотела съесть. Хорошо, Петя заступился, а то бы я еще и сейчас сидел взаперти в своем яйце.
        Новый Петин брат говорил искренне, а Жу-Лик принюхался еще раз и вдруг понял: «А ведь точно он не кошкин сын. И пахнет от него необычно, но вовсе не противно. О-хо-хо. До чего только по глупости не додумаешься!»
        От стыда пес низко опустил голову и просительно потерся о ногу Иннокентия: мол, прости меня на милость.
        — Ладно, — покровительственно проговорил Петя. — Кешка добрый. Не переживай. Он тебя простил. Сейчас пойдем гулять по улицам.
        Но только Петя успел отвязать Жу-Лика, как на улице появилась Бездомная Кошка. Жу-Лик на нее, естественно, ощерился, а Иннокентий не на шутку перепугался. Ведь у него больше не было защитной скорлупы. А о том, что за прошедший день вырос и теперь никакая кошка ему стала не страшна, он от страха напрочь забыл.
        — Я не дам себя съесть! Пошла отсюда! Пошла! — закричал он и взлетел выше сарая.
        — Р-рав! — во всю глотку рявкнул на Кошку Жу-Лик и, защищая Иннокентия, бросился на нее.
        Со страху Бездомная Кошка вскочила на дерево. Поджав остаток хвоста, она пыталась забраться по качающимся веткам как можно выше. А собака прыгала под деревом, наскакивала на него и без умолку лаяла:
        — Рав! Рав! Рав!
        — Мя-яу, мя-яу, — плакала Кошка.
        Иннокентий же, видя, как Кошка карабкается вверх по дереву, решил, будто она лезет за ним. Страх полностью заглушил у него способность читать чужие мысли.
        — Брысь! Брысь отсюда! — в отчаянии кричал он.
        От одного вида кошки он не только разучился читать мысли. Его словно парализовало, и он напрочь забыл, что может как угодно далеко отлететь от дерева. А Петя кричал:
        — Кеша! Кешечка! Чего ты испугался?
        Голос друга отрезвил Иннокентия. «И правда, чего это я так перепугался?» — подумал он и понял: от привычки бояться кошку. А как можно пострадать, из-за ничего поддавшись страху, он отлично узнал, когда еще жил в яйце. Ведь страх, он такой... Того, кто не может с ним совладать, тут же скручивает и подминает под себя.
        Нет, рабом страха Иннокентий быть не желал, а потому твердо поставил ногу именно на ту ветку, за которую уцепилась в этот момент Бездомная Кошка. Кошка злобно зашипела, но ее шипение Иннокентия уже не трогало.
        Однако, оказавшись на земле, он принялся неистово зевать. И Пете не оставалось ничего другого как отвести его домой и уложить в кровать.
        — Завтра пойдем гулять, — уже засыпая, проговорил Иннокентий. — Это у меня акклиматизация. Не волнуйся.
        — Ладно, спи.
        Петя накрыл друга одеялом, а сам спустился в сад. Раздумывая, чем бы себя занять, он не заметил, как к забору подкралась Недобрая Соседка.
        — Здравствуй, Петечка, — слащаво проговорила она.
        — Здравствуйте, — вежливо ответил Петя.
        — Как ты хорошо летаешь. — Недобрая Соседка нарочно прикинулась, будто не знает, что летал не он.
        — Я летать не умею, — Петя вздохнул. — Вот Кешка летает.
        — Кешка? Мальчик с зелеными волосами, которого твоя мама называет сыночком?
        — А что?
        Разговаривать с Недоброй Соседкой Пете вовсе не хотелось, но та обеими руками вцепилась в его куртку и не отпускала.
        — Я и не знала, что у твоей мамы есть еще один сыночек, — елейным голосом проговорила она. — Или, может быть, у нее их еще два? Или три?
        — И не два, и не три, а только Кешка, — хмуро ответил Петя и попытался высвободиться из рук Недоброй Соседки. Но не тут-то было.
        — Что же он сразу с вами сюда не приехал? — продолжала расспрашивать она.
        — Он только вчера родился.
        — Как это?
        — Очень просто. Бездомная Кошка катила его яйцо и хотела съесть. А я отобрал. А из яйца выродился Кешка.
        — Да ты! — От негодования Недобрая Соседка даже затопала ногами. — Да как ты смеешь мне врать! Где это видано, чтобы яйцо было размером с мальчишку?! Да никакая кошка такое яйцо и с места не могла бы сдвинуть!
        — Ничего я не вру. — Пете сделалось обидно, потому что все знали: он никогда никому не врет.
        — Это ты-то не врешь?!
        — Я правду говорю! Сначала яйцо было во-от такое, — мальчик показал руками, каким было яйцо. — Таким Кешка и вылупился. А вырос он потом.
        — За час, что ли?
        Чутьем Недобрая Соседка уже понимала: мальчишка действительно не врет. Но для того чтобы подробнее узнать об этом вылупившемся Кешке, продолжала делать вид, будто не верит ни одному его слову.
        — Да нет... часа за два.
        Слово за слово, Петя рассказал Недоброй Соседке, как Иннокентий сделал себе из рубашки брюки с замечательной веревкой в поясе. И как вместе с едой съел поднос с тарелками, вилкой и ножом. Вот только про то, как защитил цветы, рассказывать не стал.

ИННОКЕНТИЙ ОСВАИВАЕТСЯ

        Иннокентий же тем временем сладко спал и не знал того, что происходило вокруг. Наступило время обеда. Но как его ни тормошили, он не пожелал вставать. И в четыре часа он не проснулся, и в пять. В шесть мама вызвала доктора.
        — Так вы говорите, он из яйца?
        — Да, — в один голос ответили мама с папой.
        — Точно, — подтвердил и Петя.
        Доктор с интересом прощупал у мальчика пульс. Потом осмотрел его с головы до пят, пересчитал на руках и ногах пальцы, потеребил волосы. Все было как у обыкновенного мальчика.
        — Очень интересное произведение природы, — заключил он. — Я бы сказал, чрезвычайно интересное... Если бы не естественный зеленый цвет его волос, я бы никогда не поверил, что он вылупился вчера из яйца. Н-да-а...
        — Но почему он вдруг заснул? — жалобно спросила мама. — Потому что заболел?
        — Думаю, причина не в этом. — Доктор еще раз пощупал у мальчика пульс. — Скорее похоже на вживание организма в новые для него условия жизни.
        Диагноз врача оказался верным. Утром Иннокентий проснулся радостным и счастливым. Дом еще спал, а потому он тихо оделся, умылся и вышел в сад. На листьях, траве и камнях блестели капли росы. А небо было голубое-голубое.
        — Как хорошо! — восхитился мальчик.
        Из будки, сонно потягиваясь, вылез Жу-Лик. Вообще-то так рано пес вставать не привык. Но он твердо знал и всегда неукоснительно выполнял свои собачьи обязанности: раз в доме кто-то проснулся, значит, и ему больше негоже валяться в будке. Иннокентий улыбнулся собаке.
        — Самое красивое на земле — утро. Верно? — проговорил он. — И чего это люди в такое время спят?
        В ответ пес усиленно завилял хвостом. Конечно, он тоже так считал. И если бы не лень, всегда вставал бы с восходом солнца.
        Задрав вверх огрызок хвоста, по улице с независимым видом бежала Бездомная Кошка. Завидев ее, Иннокентий сразу понял, какая она несчастная. Ему захотелось подойти к ней, приласкать и вообще сделать что-то доброе. Ведь вредность ее характера проистекала не оттого, что она от роду была такая. Просто жизненные проблемы и неудачи преследовали ее одна за другой.
        — Хочешь, я тебе хвост вытяну? — предложил он.
        От слов мальчишки Кошка на какое-то время окаменела. Нахал! Еще издевается! Но тут же недобро прижала уши и зашипела:
        — Ш-ш-ш-ш...
        — Ты меня не так поняла, — стал оправдываться Иннокентий, но тут увидел, что сейчас для Кошки важнее не хвост, а еда. И хотя она продолжала воинственно шипеть, он как можно ласковее проговорил:
        — Не хочешь, чтобы я тебе побыстрее вытянул хвост, не надо. Тогда зайди поешь. Вон какая вкусная еда в миске Жу-Лика.
        От предложения поесть из миски собаки Бездомная Кошка вмиг забыла про свой голод.
        — Ш-ш-ш-ш!!!
        На этот раз Кошка шипела с такой ненавистью, что ее хватило бы на десять Жу-Ликов. Это надо же предложить такое: поесть из миски собаки, которая оторвала у нее половину хвоста! Ух, с каким удовольствием она вцепилась бы в Иннокентия! Все глаза бы ему выцарапала, злыдню этакому! Да где там... Ему разве выцарапаешь.
        — Ш-ш-ш-ш!!! — в который раз только и смогла прошипеть она, задрала трубой остаток хвоста и с независимым видом пошла прочь.
        Кто бы знал, как Иннокентию хотелось уговорить Кошку вернуться поесть. Но он наперед знал: что ни скажи, она все неправильно поймет.
        А Бездомная Кошка, умирая от голода, гордо и одиноко бежала по улице. И не было никакого просвета в ее невзгодах и скитаниях. Но она не желала сдаваться и потому уговаривала себя:
        «Погодите, придет время, и я отомщу за свою нищету. И за утраченную красоту отомщу. И вообще за все неприятности и унижения, которые достались на мою долю, отомщу тоже!»
        И не знала она, что Иннокентий в этот момент смотрит ей вслед и ему ее искренне жаль. Только как поможешь, если тот, кому предложена помощь, не верит в бескорыстие и добро. А видит в этом лишь унижение да подвох.
        Впервые Иннокентий столкнулся с тем, что его не поняли. А как сделать, чтобы Кошка приняла помощь, он не знал. И его мамы, которая могла бы научить этому, рядом не было. Петина мама, конечно, хороший человек. Но вряд ли она сможет подсказать, как объяснить Бездомной Кошке, что надо отличать добрых от злых. И тут он вспомнил, как его родная мама что ни день говорила:
        «Когда вылупишься, хочешь не хочешь, будешь сталкиваться с обстоятельствами, в которых тебе не под силу будет сразу разобраться. Не печалься. Разберешься. А пока не нашел решения, сделай какое-нибудь полезное для других дело».
        Иннокентий обвел взглядом сад и решил навести в нем порядок. Перво-наперво он подобрал обертки от конфет и сухие ветки, подмел дорожки, а потом взял лейку и полил грядки и цветы. Но в доме к этому времени никто еще не встал. И чтобы не терять времени зря, он принялся окапывать яблони и сливы. А когда сделал и это, стал укреплять у розовых кустов подпорки.
        Первой проснулась Ира. Зевая и потягиваясь, она лениво выглянула в окно и не узнала сада. Не осталось работы, которая в нем не была бы тщательно сделана, и повсюду царил такой порядок, что она просто ахнула. А ведь специально рано проснулась, чтобы укрепить у роз все подпорки, как еще вчера пообещала маме.
        Увидев Иру, Иннокентий радостно заулыбался.
        — Подскажи, что еще сделать? — проговорил он.
        — Сначала я проверю, как ты укрепил подпорки.
        Девочка торопливо выбежала во двор и принялась внимательно осматривать розовые кусты. Но придраться было не к чему.
        В сад вышли папа с мамой. И увидев, что за утро успел сделать новый сын, страшно удивились и наперебой стали его хвалить.
        — Какой молодец! Ну работяжка так работяжка! Отлично! — обходя сад, не уставал восхищаться отец.
        — Вот, Ира, поучилась бы, — вздохнула мама.
        Поджав губы, девочка молчала. А Иннокентий не понимал, за что, собственно, его хвалят.
        — Как же ты, наверное, устал. — Мама прижала к себе мальчика и нежно его поцеловала.
        — Что вы! Ничуть!
        — Не так-то в саду было и много дел, — исподтишка пробурчала Ира.
        Но никто на ее слова не обратил внимания.
        — Ну какой же ты у нас молодец! — продолжал хвалить мальчика папа. — За одно утро проделать такую работу! Немыслимо.

        В это же утро Недобрая Соседка тоже поднялась ни свет ни заря. Сами посудите, как она могла спать, если знала, что в соседском доме поселился мальчишка из яйца. Не оставлять же его без присмотра. Вдруг чего сотворит, а никто не увидит. Разбирайся потом.
        Иннокентия она увидела сразу, как только он вышел из дома. Правда, его разговоры с собакой и кошкой ей расслышать не удалось, зато вся его работа в саду прошла прямо у нее на глазах.
        — Это сколько же на зеленоволосом можно заработать, если отдавать в наемные работники?
        Прикидывая доход, Недобрая Соседка стала загибать на руках пальцы. Но получалось так много, что в своих расчетах она скоро запуталась. Да-а, таких быстрых работников она не встречала никогда.
        Естественно, ее рука вожделенно потянулась было к тому месту на кофте, которое она отвела для ордена, но вдруг поняла: ей расхотелось иметь на груди орден за то, что раскрыла неизвестного мальчишку, который может сотворить неизвестно что, потому что вылупился неизвестно зачем из неизвестно откуда взявшегося яйца. Намного важнее для нее стали деньги, которые она сможет заработать на Кешке.
        «Ну почему он вылупился не в моем доме?! — сокрушенно подумала она. — Бедная я! Невезучая...»
        Однако сейчас на нытье нельзя было терять и минуты. И она перестала привычно себя жалеть и начала думать о том, как бы заполучить зеленоволосого к себе в дом.
        — Первым делом надо, чтобы соседи от Кешки отказались, — решила она.
        Опыт запугивать и говорить о других гадости у Недоброй Соседки был огромен. Ведь для того чтобы запутать или запугать, не так-то много и требуется: чуть-чуть подробнее знать о делах соседей. Пусть это будут мелочи, но достоверные. Такие, которых никто не сможет опровергнуть. А навесить потом на них клевету — дело техники.
        И Недобрая Соседка решила не есть, не спать, лишь бы доподлинно, секунда за секундой знать о Кешке все: куда пошел, что сказал, около какого дома остановился, с кем поговорил, а кому улыбнулся. А уж потом она вокруг него такого напридумывает — любой испугается жить рядом.
        Сам Иннокентий в этот момент вовсе не думал о Недоброй Соседке, а потому не мог прочитать ее планов. Ему было радостно оттого, что второе свое утро на Земле он провел не зря, и очень нравилась каша, которую на завтрак приготовила Петина мама.

        — Ну, дети, — собирая после завтрака со стола посуду, проговорила мама, — можете идти гулять. Только не вздумайте бегать перед машинами и переходить улицу на красный свет.
        — Конечно, — Иннокентий согласно кивнул. — Улицу всегда надо переходить осторожно.
        — Петя, — мама протянула сыну деньги, — на обратном пути купите хлеба.
        Друзья вышли за калитку, и перед Иннокентием впервые предстал еще один новый для него мир. Людей на улицах оказалось столько, что он все время остерегался с кем-нибудь столкнуться. Но больше всего его поразило обилие машин. И ему казалось, что они ездят без всякого порядка — каждая куда захотела. Одни туда, другие обратно. И в это же время какие-то машины заворачивали за угол, а другие в это же время выезжали из-за угла.
        — Они на нас не наедут? — стараясь держаться ближе к стенам домов, боязливо спросил Иннокентий.
        — Что ты, машины ездят по специальным правилам, — успокоил его Петя. — Только не надо выходить на проезжую дорогу. Вот и все.
        В яйце Иннокентий ничего не слышал о правилах для машин. Но приглядевшись, удостоверился: машины действительно ездят по улице не как захочется.
        — Ага, точно! Машины знают, куда ездят! — радостно проговорил он.
        И поняв это, он почувствовал себя на улице уверенно и свободно. И тут же ему стало вокруг интересно все: и какие у домов крыши, и какие окна, двери, колонны, навесы. А потому он не обратил внимания на то, что по пятам крадется Недобрая Соседка. Петя же ничего никогда вокруг себя не замечал.
        Улица сменялась улицей, перекресток перекрестком, а они все шли, шли, шли. И наконец пришли на большую круглую площадь с клумбой посредине.
        — Пойдем к цветам, — попросил Иннокентий.
        — Давай, — спокойно согласился Петя.
        Светофора поблизости не было, машин тоже: поблескивая на солнце, они стояли на другом конце площади. А потому, ничего не опасаясь, ребята направились к клумбе.
        Но не успели они пройти и полпути, как машины, будто только того и ждали, сорвались с места и понеслись прямо на них. Петя в страхе прижался к другу. А Иннокентий забыл, что умеет летать.
        — Задавили-и-и-и!!! — в голос закричала Недобрая Соседка и схватилась за голову.
        Иннокентий обернулся на крик, но тут его внимание привлек милиционер. Он взмахнул палочкой, и все машины вмиг остановились. А милиционер уже шел к ребятам.
        — Нарушаете, граждане, — строго проговорил он.
        — Но мы не шли на красный свет, — виновато ответил Петя и заплакал.
        — И тут вообще не было светофора, — стал оправдываться Иннокентий.
        — Граждане, — милиционер сурово покачал головой, — вы разве не знаете, что улицы, а тем более площади, надо переходить только в местах, которые отмечены белыми пешеходными переходами? Понятно?
        — Понятно. — Петя вытер слезы и потупился.
        Ведь сколько раз это самое объясняли ему дома: и папа объяснял, и мама. И игра у него есть с правилами уличного движения. И он никогда не делал в ней ошибок. А пошел с Кешкой по городу — и все забыл.
        — Ладно, на первый раз прощаю. — Голос милиционера смягчился. — Но в другой раз будьте осторожнее. Договорились?
        — Договорились, — в один голос пообещали ребята и со всех ног побежали к клумбе.
        Чтобы не упустить их, когда будут возвращаться, Недобрая Соседка заспешила к переходу. Но, на ее беду, налюбовавшись цветами, Иннокентий показал в сторону высокого дома средневековой постройки, и ребята побежали к постройке, а вовсе не туда, где она их поджидала.
        «И все гуляют, и все гуляют...» — возмущалась Недобрая Соседка.
        У нее уже распухли ноги и разболелась спина, а ребята все куда-то шли и шли. Потому что зеленоволосому то интересно было пощупать чугунную решетку у сквера, которую он увидел с другой стороны улицы. То он вдруг принялся прыгать по классикам. А потом они с Петькой в парке качались на качелях... а потом строили в песочнице замки... А тут еще наткнулись на ручей и стали пускать по нему кораблики.
        — Ноги мои, ноги... — стонала Недобрая Соседка. — Бедные вы мои...
        Наконец ребята вроде бы повернули в сторону дома, ан нет! Зеленоволосому вздумалось остановиться перед глинобитной стеной старого дома. В доме давно никто не жил, а зеленоволосый все его рассматривал и рассматривал. Зачем-то водил по стене ладонью, прикладывался ухом и прислушивался.
        «Может, он ненормальный?» — вдруг подумала она.
        Но тут, на счастье Недоброй Соседки, не выдержал Петя.
        — Не надоело? — пробурчал он.
        — Ты что! Так интересно! — Глаза Иннокентия радостно блестели. — Никогда не думал, что на земле есть столько всего! — Он обвел вокруг себя рукой.
        — А я всего этого насмотрелся — во! — Петя показал рукой выше головы. — И вообще нам с тобой до обеденного перерыва надо еще успеть в булочную.
        — М-м-м... — Иннокентий вздохнул, но подчинился.
        Неподалеку от своего дома ребята купили хлеб и уже было отправились домой, но по дороге им попался овощной магазин.
        — Посмотрим, что там есть? — предложил Иннокентий.
        Ребята вошли, а Недобрая Соседка затаилась под дверью. Ноги еле держали ее, но она твердо решила до конца не спускать с Кешки глаз. Ага, вот он подошел к продавцу и что-то сказал. Продавец согласно кивнул и вынул из-под прилавка большой мешок. Зачем бы это?
        Но не прошло и секунды, как зеленоволосый доверху заполнил мешок овощами. Чего он только в него не накидал! И капусту огромными кочанами, и кабачки, и морковь, и репу, и лук, и картошку, и редьку со свеклой. А сверху вдобавок положил три огромных тыквы.
        Продавец попробовал приподнять мешок, но не смог даже сдвинуть его с места.
        — Вряд ли вы все это унесете, — проговорил он.
        — Пустяки. — Иннокентий одной рукой легко поднял мешок, словно легкую курточку закинул за спину, и направился к выходу.
        — Молодой человек, не надорвитесь! — От удивления шея продавца вытянулась, он часто заморгал, пощупал собственные мускулы, а потом громко икнул.
        — Не волнуйтесь. — Иннокентий открыл дверь. — Совсем не тяжело. А мешок мы через пять минут вернем. Нам недалеко. Через один дом.
        — Ну, Кешка, ты дае-ешь, — всю дорогу до дома повторял Петя. — Ты дае-е-ешь...
        Увидев в руках Кеши мешок с овощами, мама рассердилась.
        — Кто тебе разрешил поднимать такие тяжести?! — возмутилась она.
        — Это не тяжесть. — Иннокентий не мог понять, за что на него рассердилась Петина мама. — Я таких мешков могу поднять сто... Посмотрите, какая прекрасная тыква.
        — Я тебе покажу тыкву! Ты что, подъемник? Тяжеловес? Надорваться хочешь?
        И Иннокентий получил от мамы подзатыльник.
        — Так не тяжело...
        — Еще оправдывается! — Мама с трудом вынула из мешка тыкву и, еле удержав в руках, опустила на пол.
        — Дайте я разгружу!
        Иннокентий потянулся было к мешку, но получил от мамы шлепок по рукам.
        — Марш в угол!
        Пришлось подчиниться. Насупившись, Иннокентий отправился в угол. А мама, разбираясь с овощами, все не могла успокоиться.
        — Может, все-таки помогу? — не выдержал и снова предложил он.
        — Я тебе помогу! Я тебе сейчас так помогу!
        Пете было жаль друга. Он по себе знал, каково стоять в углу. А Иннокентий от полученного наказания вовсе не страдал. Он и оттуда отлично видел все, что делается вокруг. Но больше всего ему хотелось сейчас успокоить маму и сказать:
        «Я же из сказки. И вы понапрасну обо мне беспокоитесь».
        Но говорить этого он не стал, потому что мама ведь взрослая. А он хотя и из сказки, но пока еще только мальчик. А потому мог чего-то недоучесть.

ВИЗИТ НЕДОБРОЙ СОСЕДКИ

        Однако скоро Иннокентию надоело стоять на одном месте. Он стал переминаться с ноги на ногу и исподтишка просительно поглядывать на маму. Но та делала вид, будто его на кухне вовсе нет.
        Время шло. Вот мама освободила от овощей мешок, вытряхнула, свернула и велела Пете отнести в магазин. Вот она подмела пол, почистила половик... А вот и Петя вернулся! И когда тот проходил мимо, Иннокентий зашептал:
        — Что сделать, чтобы мама выпустила из угла?
        Петя беспомощно развел руками. Мама строго посмотрела на сыновей. Иннокентий хотел было попросить прощения, но не успел ничего сказать — дверь на улицу распахнулась. На пороге стояла Недобрая Соседка. Через плечо перекинута огромная сумка. Губы сжаты ниточкой.
        Увидев ее, мама прижала к себе детей. А ребята уставились на нежданную гостью во все глаза. Костлявая, с нечесаными патлами рыжих волос, которые клоками торчали из-под прозрачной нейлоновой косынки, в запаутиненной одежде и кривых башмаках, она даже днем выглядела словно баба-яга.
        — Должна предупредить! — вместо приветствия визгливо прокричала она. — Есть закон! И вы обязаны держать животных на поводке и гулять выводить в наморднике!
        — Жу-Лик на привязи. — Мама не знала, что еще сказать, и лишь добавила: — На цепи...
        Заслышав чужой голос, папа вышел из кабинета.
        — Чем обязаны? — сухо спросил он.
        — У вас есть документы из ветлечебницы? — Палец Недоброй Соседки ткнулся Иннокентию в грудь.
        — Из какой ветлечебницы? — Мама еще крепче прижала к себе нового сына.
        — Из любой!
        — Но Кеша обыкновенный мальчик...
        — Это он-то обыкновенный мальчик?! — Недобрая Соседка надрывно рассмеялась. — Ха-ха-ха-ха! Из яйца! Обыкновенный! Ха-ха-ха... — Внезапно ее смех оборвался. — Хотите избежать неприятностей, настоятельно советую отдать его мне!
        — Вам?.. — Мама растерялась. — Но почему?
        — Потому что я ему быстро выправлю полагающиеся документы и буду содержать, как полагается по закону.
        — По какому закону?.. — мама растерялась.
        — Она еще спрашивает! — Недобрая Соседка изобразила на лице недоумение. — Еще скажите, будто не слышали, что он сегодня натворил на Главной Площади!
        — Ничего он не натворил, — заступился за друга Петя. — Мы там были вместе.
        — А из-за чего остановилось движение? Из-за чего все машины чуть не наехали на людей?
        — На каких людей? — Петя покраснел. Ведь это он был виноват, что второпях не вспомнил, как надо правильно переходить площадь.
        — Да хотя бы на меня! — Недобрая Соседка с силой ударила себя в грудь. — И теперь вы обязаны оплатить мне за испуг!
        — Мы уплатим, — торопливо согласилась мама.
        — Только не думайте, я не какая-нибудь там... Я не требую денег, а еще раз предлагаю. — Недобрая Соседка изобразила на лице улыбку. — Отдайте Кешку, и будем в расчете.
        Папа заслонил собой Иннокентия.
        — Если Иннокентий сделал что-то не так, мы сами за него ответим как за родного сына.
        Таким решительным и непримиримым Петя не видел своего отца никогда. А Недобрая Соседка выудила со дна сумки потрепанную книжку «Уголовный кодекс» и принялась трясти ею в воздухе. С книги посыпались пыль и труха. Мама пыталась заслонить от пыли лицо рукой, а Недобрая Соседка шаг за шагом воинственно на нее надвигалась, и ее голос громыхал на весь дом:
        — По законам, крупных животных полагается держать в клетках! А Кешка из яйца! Значит, он животное!
        — Почему в клетках?.. — Голос мамы был еле слышен.
        — Потому что животные не могут контролировать свои поступки!
        — Но Кеша контролирует... — Мама чуть не плакала.
        — Да уж, я сегодня на Главной Площади насмотрелась, как он контролирует свои поступки. — Недобрая Соседка запричитала, завздыхала, заохала и даже выдавила из себя слезу.
        За первой слезой по лицу Недоброй Соседки демонстративно потекла вторая. В общем, ходом разговора она была довольна. Ей казалось, стоит еще чуть нажать на соседей — и они испугаются дальше держать в своем доме зеленоволосого. И тогда он будет ее и только ее.
        — Не вмешайся милиционер, страшно подумать, сколько было бы пострадавших и покалеченных!
        Изображая жалость к возможным жертвам, она разрыдалась буквально навзрыд. Слезы нескончаемыми потоками текли у нее по щекам. Но это не мешало ей внимательно следить за настроением соседей.
        — Что скажете? — строго спросил у ребят папа.
        — Машины стояли, — принялся оправдываться Иннокентий. — Мы пошли. А они вдруг поехали. Светофора не было, и милиционер их остановил.
        И тут Петя перебил друга:
        — Кешка ни при чем. Моя вина... Площадь надо переходить по зебре. Я забыл. А он еще не знал. А милиционер объяснил, и теперь он тоже знает, как надо ходить по площадям.
        Мама с нежностью прижала руку Иннокентия. Недобрая же Соседка поняла: надо изменить тактику. И перестав театрально рыдать и возмущаться, она захихикала сладеньким смешком:
        — Хи-хи-хи! Кому не хочется попользоваться бесплатным трудом.
        — Уходите, — тихо проговорила мама.
        — Вот, значит, как вы со мной! — Недобрая Соседка пошла грудью на Петиных родителей, но встретившись глазами с папой, остановилась.
        — Настоятельно прошу уйти. — Руки отца сжались в кулаки. — И запомните: Иннокентия мы вам не отдадим! Никогда!
        — Ведь под суд пойдете. — Недобрая Соседка мелко затрясла головой. — Все-е-е, все видели, какие вы заставляете его таскать мешки! Вся улица — свидетель!
        — Мы... я не заставляла...
        Мама не на шутку испугалась за судьбу своего нового сына. Она не знала, как защитить его, что и сказать. Но тут между ней и Недоброй Соседкой встал сам Иннокентий.
        — Не смейте обижать маму. — Его голос был еще суровее, чем до того у папы. — Здесь мой дом. И я должен помогать! А делать меня никто ничего не просит!
        Недобрая Соседка театрально завздыхала и самым противным из всех противных голосов проговорила:
        — Бедное дитя, как же тебя запугали, если ты боишься сказать слово правды.
        Она изобразила на лице сочувствие и хотела взять Иннокентия за руку. Но тот отскочил и забился в угол.
        — Не трогайте меня! Не трогайте! — в страхе закричал он.
        Папа решительно подошел к двери и настежь распахнул ее.
        — Вон отсюда!
        Такого оборота разговора Недобрая Соседка не ожидала, но не в ее правилах было сдаваться, и она угрожающе закричала:
        — В тюрьму захотели?! Сделаю! А зеленоволосого в клетку!
        Не желая больше слушать Недобрую Соседку, папа силой вытолкал ее из дома. Но даже на улице она продолжала грозно трясти косматой головой в нейлоновой косынке и выкрикивать проклятия. Но слушателей у нее не было, и в конце концов она затихла.
        А мама не выпускала Иннокентия из рук, гладила его по голове, по рукам и плечам и горько плакала.
        — Не бойся... Ты, главное, не бойся. Мы тебя никому не отдадим, маленький ты наш... Господи, ну что же это за человек такой наша Недобрая Соседка...
        И тут Петя увидел что Кешкины волосы из зеленых превратились в седые.
        — Чего это ты? — Он боязливо дотронулся до волос друга. — Я думал, только старики бывают седыми.
        Не выпуская Иннокентия из рук, мама чуть отстранила его от себя и тоже увидела, что сын за эти минуты сделался как лунь седым.
        — Кешенька, мальчик мой! — Поняв, как Иннокентий тяжело пережил случившееся, мама снова заплакала. — Если они тебя в клетку... и я с тобой... Господи, что же это делается на земле! Ребенок поседел!
        — Во всем виноват я, — неожиданно проговорил папа.
        — Ты-то при чем? — Мама попыталась кулаком вытереть на лице слезы.
        — При том! Недобрая Соседка потребовала, чтобы мы посадили Жу-Лика на цепь, и мы посадили!
        — Здесь все собаки на цепи, даже болонки, — подал голос Петя.
        — Дай волю, она бы и людей на привязь посадила. — Папа подошел к Иннокентию и положил ему на плечи руки. — Прости нас. Такое не повторится. Обещаю.
        — И что мы сделаем против нее? — обрадовался Петя.
        — Ничего. Просто надо перестать ее бояться. Вот и все. — Папа пожал плечами. — Пойди-ка, сынок, спусти с цепи Жу-Лика. И больше никогда не привязывай.
        — Ура-а-а!
        Мальчик со всех ног бросился к будке собаки, а Иннокентий от радости, что так все хорошо обошлось, подпрыгнул и завис в воздухе. Его голова оказалась чуть выше маминой, и она увидела, что за последние минуты у него изменился не только цвет волос, но и выражение глаз. Его взгляд стал таким, какой бывает у людей, которые много познали, испытали большие невзгоды и научились никого ни за что не осуждать.
        — Не плачьте, — ласково гладя маму по голове, по-взрослому проговорил он. — Я точно знаю: никто меня в клетку не посадит... Не бойтесь, злые сильны только до тех пор, пока их боятся. Это закон не только Земли. Это закон всех сказок.
        Папа взял Иннокентия под мышки и опустил на пол.
        — Спасибо твоей маме: она сделала замечательное произведение. — Он ласково потрепал мальчика по щеке. — Ты себе даже представить не можешь, какое ты удивительное произведение природы. И главное, доброе.

ЗАМЕЧАТЕЛЬНАЯ НАХОДКА

        Учебный год подошел к концу. Ира вернулась из школы гордая и улыбающаяся.
        — Одни пятерки! Можете посмотреть. — Она хвастливо подняла вверх дневник.
        Дневник Иннокентий видел впервые в жизни. Он осторожно взял его в руки и стал крутить в разные стороны.
        — Чтобы прочитать, его надо держать вот так. — Ира повернула в руках Иннокентия свой дневник.
        — М-м-м... — Мальчик внимательно посмотрел на дневник, задумался и вдруг обрадованно проговорил: — Понятно!
        — И чего тебе понятно? — снисходительно поинтересовалась Ира.
        — Мне понятно, что все пишется слева направо и сверху вниз.
        — Сообразительный, — снисходительно похвалила она Иннокентия, а тот попросил:
        — Научи меня разбираться в буквах.
        — Не сегодня же. — Ира убрала дневник в сумку. — Или не понял, что у меня праздник?
        Иннокентий отошел в сторону и задумался. Пока он жил в яйце, в нем открылась способность обучаться всему, что сделала природа, без посторонней помощи. Но буквы придумали люди. И без помощи человека ему в них не разобраться.
        — Куда запропастился? — У Пети под мышкой была коробка с настольным футболом. — Поиграем?
        — Потом... — Иннокентий с пристрастием стал разглядывать надписи на коробке с игрой. — Петя, букв много? — спросил он.
        — Ой, много.
        — Ну как много?
        — Так много, что я их с мамой уже год учу и никак до конца не выучу. — Петя тяжело вздохнул.
        — Хоть половину-то выучил?
        — Половину конечно, — с солидностью согласился Петя. — Я даже умею из них писать слова.
        — Напиши, — попросил Иннокентий.
        Петя взял палку и стал на песке писать: «мама», «папа», «Ира», «кот». Подумал и написал еще одно слово — «кит».
        — А что такое кит? — Это слово для Иннокентия было новым.
        — Кит? Рыба такая, которую считают животным. Он живет в воде, а когда выплывает, выпускает из головы здоровенный фонтан. Хочешь, покажу его на картинке?
        — Покажи.
        Ребята поднялись к себе в комнату.
        — Вот. — Петя снял с полки книжку, на каждой странице которой был нарисован зверь, а под ним посредине крупными буквами напечатано слово.
        Внимательно страница за страницей Иннокентий просмотрел с начала до конца всю книжку, а потом вернулся к рисунку с китом.
        — «К... и... т...». — После каждого звука Иннокентий делал паузу. — «Кит», — глядя на буквы, коротко повторил он и открыл страницу, на которой был нарисован кот. — «К... о... т...», — прочитал он.
        — Ага, видишь, тут посреднике разные буквы, — стал объяснять Петя. — И только от одного этого получились разные слова.
        — Значит, «о» пишется кружочком, — Иннокентий деловито сдвинул брови, — а «и» — две палочки и косое соединение... И когда «о» меняется на «и», из «кота» получается «кит». Ура-а!
        По привычке Иннокентий от радости подскочил до потолка и, захлопав в ладоши, уселся на шкаф.
        — Чему ты так обрадовался? — Петя вспомнил, что сегодня с мамой еще не учил буквы, и вздохнул.
        — Я понял, как мы сейчас с тобой узнаем буквы! Все-все!
        — Ну и как?
        — По словам под картинками. — Иннокентий спрыгнул на пол, взял книжку и открыл на странице с картинкой тигра. — Это тигр? — спросил он.
        — Ну...
        — Читаем: «т... и... г... р...». Вторая буква «и», мы ее уже знаем по слову «кит». И букву «т» знаем. А «г» и «р» — выучили.
        Скоро Иннокентий разобрал по картинкам, как пишутся все буквы, и сам начал складывать из них слова. Сначала это у него получалось медленно. А потом быстрее, быстрее. И уже через час он читал так, будто только этим всю жизнь и занимался.
        — До чего ты умный. — Петя с нескрываемым уважением наблюдал за другом. — Почитаешь мне?
        — Давай. — Иннокентий хитро прищурился. — Но уговор: сколько времени я буду читать тебе, столько же ты будешь учиться это делать сам.
        — Не-е, — заныл было Петя, но тут в комнату вошла Ира.
        — Бездельничаете, а мама подарила мне за окончание второго класса книжку. Интересная-я. — Девочка хвастливо щелкнула языком.
        — Дай посмотреть, — попросил Иннокентий.
        — Тебе все равно не понять, что тут написано, — пренебрежительно ответила Ира и бросила книгу на стол.
        — «Остров сокровищ», — прочитал Иннокентий.
        Глаза Иры округлились, она открыла рот, потом закрыла. Потом опять открыла и лишь после этого пришла в себя.
        — Ты что?! Ты уже научился читать?!
        — Ага. По картинкам.
        — Шустрый.
        Ире сделалось обидно оттого, что Иннокентий обошелся без ее помощи, и она язвительно предложила:
        — Раз такой умный, может, и нашему папе поможешь разобраться с Торо?
        — Я о Торо ничего не слышал. — Тон сестры ничуть не задел Иннокентия. — А что такое Торо?
        — Это древний город, — со знанием дела объяснил Петя. — Его развалины под землей. Но где, никто не знает.
        — А зачем он папе?
        — Работа у него такая. Он уже пятнадцать лет ищет город Торо, хотя никто не верит, что его можно найти. — Петя посмотрел на сестру. — Вот и она не верит.
        — Так ученые говорят. Потому что мало следов. — Ира независимо вскинула голову. — А папа когда-то прочитал про мужественный народ, который жил в Торо, и как с ума сошел. Только о нем целыми днями и твердит.
        — Это хорошо, когда есть цель жизни. — Иннокентий посмотрел за окно.
        Солнце уже клонилось к закату, и в его лучах красочно полыхали снежные вершины гор. Живя в доме, он скучал по вольной природе. Но сегодня скажи ему кто: «Можешь вернуться в скорлупу», — он бы не согласился.
        — Через скорлупу никогда такой красоты не увидишь, — проговорил он и посмотрел на Иру. — Значит, ты мне предлагаешь помочь папе найти под землей этот город?
        — Предлагаю. — Ира с усмешкой смотрела на Иннокентия.
        — Надо попробовать. — Иннокентий уставился взглядом куда-то в землю и больше ни о чем не спрашивал.
        Выжидая момент, когда уж точно уличит Кешку во лжи, Ира листала подаренную мамой книгу, а Пете Кешкино молчание скоро надоело.
        — Ты долго будешь так стоять?
        — Угу... — не отрывая глаз от земли, буркнул Иннокентий и лишь минут через пять наконец заговорил: — Здесь совсем неподалеку есть остатки древнего поселения. Но как оно называлось? — Иннокентий почесал в затылке.
        — Может, там где-нибудь написано? — осведомилась Ира.
        — Написанного там много. Но таких букв я не знаю... А никто из тех, кто теперь живет рядом, его название не помнит. Ни одна ящерица.
        — Ты знаешь, о чем помнят ящерицы?
        Сказочность Кешки выводила Иру из себя.
        — Я спросил, они ответили, — словно был в чем-то виноват, проговорил Иннокентий. — Им помнить, как люди называли свое поселение, ни к чему.
        — Ты что, на самом деле видишь сквозь землю и можешь разговаривать с животными? — Ира в упор уставилась на Иннокентия.
        — Если сильно сосредоточусь и не устал, могу.
        — И ведь не проверишь, ты правда чего-то увидел или все выдумал. — Ира поджала губы, но Иннокентий и на этот раз на нее не обиделся.
        — Лучше скажи, у папы есть описание этого города? — лишь спросил он.
        — Ну есть.
        — Значит, можно сравнить, что увидел я и что написано в папиных записях.
        — Сначала расскажи, что ты увидел. — Ира уселась напротив Иннокентия и приготовилась слушать.
        Иннокентий стал рассказывать. Но почти ничего такого, насколько Ира знала, в папиных документах не было. Почти ничего. А Петя сразу понял: Кешка увидел именно город Торо, потому что слово в слово описал зал с колонной посередине. Папа о нем рассказывал. А о другом, что увидел Кешка, просто никто пока не знает.
        — Будь папа дома, я знаю, он показал бы тебе свою папку, — решительно проговорил он. — Ладно, беру ответственность на себя. Пошли.
        Ребята отправились в папин кабинет. Папку они разыскали легко, и Иннокентий тут же принялся изучать лежащие в ней записи, картинки и вырезки.
        Папка была толстая, и он разбирался в бумагах до позднего вечера. А потом убрал ее на место и ушел за сарай. К самому забору. Долго и пристально он смотрел на землю под домом Недоброй Соседки и лишь перед сном вернулся к ребятам.
        — Этот город прямо там, — громким шепотом сообщил он и показал на сад Недоброй Соседки.
        — Там? — Ира в негодовании затопала ногами. — Там?! — Ее голос сорвался. — Обманщик! Мог бы придумать умнее!
        Иннокентий не понимал, почему Ира сердится. А та продолжала кричать:
        — Врун несчастный! Ведь знаешь, Соседка никогда папе не даст копать в своем саду! А без раскопок как тебя проверишь?!
        — Не кричи. Я не врун. — Иннокентий с грустью посмотрел Ире прямо в глаза. — Ты ведь еще вчера не верила, что я умею летать. Не верила?
        — Ну не верила.
        — А теперь удостоверилась?
        — Допустим.
        Ира понимала, надо сдаться: если Кешка из сказки, почему бы ему не только уметь летать, но и видеть сквозь стены? Но со своим характером она справляться не умела и потому заносчиво проговорила:
        — Только оттого, что ты увидел, где Торо, папе толку никакого.
        — Почему?
        — Потому что без доказательств городские власти не позволят здесь копать. — Голос Иры был по-прежнему заносчив. — А без их распоряжения Недобрая Соседка фигушки пустит кого-нибудь на свою территорию.
        — Значит, эти доказательства для папы должны добыть мы. — Иннокентий широко улыбнулся.

        После неудачного похода к соседям Недобрая Соседка решила: горевать дело пустое, лучше хорошенько выспаться. А потом на свежую голову и планы придут тоже свежие.
        Проспала она до самой темноты, а когда проснулась, первым делом принялась рассматривать, что делается за окнами соседского дома. Свет горел лишь в комнате Пети, и на первый взгляд там ничего особенного не происходило. Ребята сидели у стола и о чем-то разговаривали.
        Но что интересно: зеленоволосый перестал быть зеленоволосым! Его волосы сделались, как у самого настоящего старика. Так-то внешне он совсем не переменился, а волосы поседели.
        — Это ж надо, чем решил меня перехитрить! Волосы покрасил! — Недобрая Соседка захихикала: — Хи-хи-хи! Меня не перехитришь! Как хочешь красься-перекрасься! Сделайся хоть сербурмалиновым! От меня не скроешься!
        Резкий смех Недоброй Соседки разнесся по всему дому. Но смех смехом, а настроение у нее стало портиться. Ребята что-то рисовали, а ей из своего окна было не под силу увидеть что. Однако чутье подсказывало: определенно какой-то план. И она не поленилась, полезла на крышу и стала с усердием подглядывать за ребятами из-за печной трубы.
        С высоты Недоброй Соседке было видно много лучше, чем сквозь немытое окно. Но что рисовали ребята на листке бумаги, ей разобрать не удалось все равно. А ребята возбужденно обсуждали свой рисунок и то и дело показывали пальцами в ее сторону.
        — Не иначе каверзу задумали.
        Позабыв, что уже почти старая, ноги болят, а коленки плохо сгибаются, Недобрая Соседка решила перелезть через забор на соседский участок и под окном подслушать, о чем это там говорят. Но только она на своей стороне изгороди развела колючую проволоку, встала на перекладину и перекинула ногу через штакетник, как к забору бросился Жу-Лик.
        — Р-рав! Р-рав!!!
        Жу-Лик оскалил зубы. Еще чуть — и он бы точно укусил ее за пятку.
        — Ой, помогите! Ой, спасите! — заголосила Недобрая Соседка, соскочила с забора и поторопилась убраться восвояси.
        Однако заперев двери дома на все засовы, она не забыла напоследок снова погрозить собаке кулаком.
        — Прибью!
        А ребята тем временем мирно сидели в Петиной комнате и старательно обдумывали, как будут делать подкоп к городу Торо прямо с их участка. Но он выходил длинным, и сделать его незаметно от Недоброй Соседки, казалось, нет никакой возможности.
        — Ладно, утро вечера мудренее, — первой сдалась Ира. — Пошли спать.

НА ПОДСТУПАХ К ДРЕВНЕМУ ГОРОДУ

        В ту ночь Иннокентию было не до сна. Он думал. Думал всю ночь. А потом еще и все утро. И лишь к середине дня повел Иру с Петей к будке Жу-Лика и так, чтобы никто не мог услышать, зашептал:
        — Я точно все просмотрел. В городе Торо есть место, которое не завалено землей. Вокруг земля есть, а там нет.
        — Как может быть, чтобы под землей не было земли? — не поверила Ира.
        — Жители Торо там сделали каменное подземелье. Очень крепкое. И к нему есть подземный ход. Не такой крепкий, но ничего, мы пройдем. Но он обрывается вон там. — Иннокентий показал головой в сторону дома Недоброй Соседки.
        — Значит, если до него докопаемся, у папы доказательства в кармане? — Ира по привычке недоверчиво прищурилась.
        А Петя, предвкушая, как они будут пробираться по древним потайным ходам, от волнения даже покраснел. Но Иннокентий не дал ему и рта раскрыть.
        — То, что мы задумали, не игрушки. — Его голос был строг.
        — Игрушки не игрушки, — Ира пожала плечами, — но как эти три метра прокопать? Ведь надо рыть по участку Недоброй Соседки. А она как увидит... — Девочка безнадежно махнула рукой.
        — Рав, рав! — вскинув голову, подал голос Жу-Лик. И добавил: — Рав-в.
        — Ах ты умница. — Иннокентий ласково прижался щекой к морде пса. — Смотрите, что он предлагает!
        Иннокентий сдвинул будку собаки с места.
        — Петя, можешь поставить ее обратно?
        Обхватив будку обеими руками, Петя поднатужился и водворил ее на прежнее место.
        — Молодец. — Иннокентий поправил будку. — Идея ясна?
        — Вход-то будка замаскирует, — Ира почесала подбородок, — а куда девать песок?
        — На дорогу. — Петя хмыкнул. — Тут ям!
        — Недобрая Соседка сразу заметит, что мы откуда-то таскаем свежий песок. — Ира задумалась. — Как ни крути, мы все равно окажемся у нее на глазах.
        — Песок — ерунда. — Иннокентий безмятежно засмеялся. — Мыши его незаметно разнесут по окрестным полям.
        — Какие мыши? — не поняла Ира.
        — Которыми руководит Ля-По. — Иннокентий посмотрел на Петю.
        — Идея, — согласился Петя.
        — Ха! И как эти твои мыши будут выносить песок? В зубах? — Ира вскинула было с независимым видом голову, но тут же захлопала в ладоши. — Точно! В зубах! В корзинках!
        — Ага, и плести мы твои корзинки будем до осени, — недовольно пробурчал Петя.
        — Быстрее справимся, — успокоил его Иннокентий. — А сейчас потренируйся с будкой. Хорошо?
        Ребята были так увлечены, что совсем забыли про Недобрую Соседку. Но, на их счастье, оттого, что из-за Кешки ей приходилось рано вставать, она вконец намаялась и разрешила себе после обеда часок-другой снова поспать. Но лишь проснувшись, тотчас соскочила с постели, подбежала к окну и, увидав у своего забора ребят, затаилась за занавеской.
        Однако бдительная Ира не сводила глаз с окон Недоброй Соседки и вмиг уловила опасность. Спрятавшись за будкой Жу-Лика, она приложила ко рту указательный палец и как можно громче проговорила:
        — Вы сегодня хорошо поработали, и за это я обещала вам почитать.
        — Обещала, — согласился, глядя на окно соседки, Иннокентий.
        Ребята гуськом зашагали к дому. Шествие замыкал Жу-Лик.

        Сколько же было ненависти во взгляде, которым Недобрая Соседка провожала их до самых дверей.
        — Дожили! Собаку за собой в дом повели!
        Снова ложиться спать у нее охоты не было, но, как всегда, сделалось несказанно жаль саму себя. И она с тоской привычно забубнила под нос:
        — И сказать ничего не сказали, и отдохнуть толком не дали... Ни с того ни с сего надумали корзинки плести... Для кооператива, что ли? Ну молодежь пошла, лишь бы деньги заработать. Нет чтобы прийти ко мне, немощной, прибраться. Или постирать. Так нет!.. Ну никакого уважения к старшим. Никакого!
        Занять себя Недоброй Соседке было нечем. И она принялась в который уже раз наблюдать, как паук в углу плетет очередную паутину.
        — Может, хоть у него научусь чему-нибудь новенькому? — вздохнула она.

        Не успели ребята закрыться в Петиной комнате, как Ира набросилась на Иннокентия:
        — А ты, Кешка, хорош! Не мог сразу посмотреть, спит она или не спит!
        — Я смотрел, она спала. И ничего поначалу услышать не могла.
        — А потом? Она многое из нашего разговора поняла? — Голос Иры был настойчив и требователен.
        Иннокентий сосредоточился и стал смотреть куда-то в пол.
        — Похоже, она или ничего не поняла, или не услышала... — Лицо Иннокентия неожиданно озарилось улыбкой. — Она думает, будто мы собираемся плести корзинки для кооператива.
        Ира по-прежнему не могла до конца поверить в то, что Кешка видит сквозь землю и может читать чужие мысли. Но для собственного успокоения решила к подкопу отнестись как к хорошему времяпрепровождению. Все равно каникулы. Но тут у нее под ногами что-то пискнуло.
        — Ля-По!
        Иннокентий наклонился, взял в руки серого усатого мыша с серебряной спиной и ласково погладил. А Ля-По встал на задние лапы и пропищал:
        — И-и-и. — Это означало «здравствуйте».
        — Молодец, Ля-По. Я не ожидал, что ты так быстро прибежишь.
        — Пи-и-и, — пропищал Ля-По.
        — А что он сейчас сказал? — в один голос проговорили Ира с Петей.
        — Он сказал, что его мыши уже начали собирать для корзинок крепкую траву.
        — Траву? — изумилась Ира. — А откуда они узнали о корзинках?
        — Ля-По, так же как и я, сказочный. — Иннокентий провел пальцем по спинке умного мыша. — И, как всякий сказочный мышонок, если к нему мысленно обратиться, тут же тебя услышит.
        — Как по телефону? — Глаза Иры широко раскрылись.
        — Примерно так.
        И тут откуда ни возьмись в комнату начали сбегаться мыши. В зубах они держали травинки и словно по приказу складывали их возле ног Иннокентия.
        Хотела Ира того, не хотела, но Иннокентий ей воочию показал, что и впрямь без слов умеет отдавать приказы. А Иннокентий в это время хвалил мышей:
        — Хорошую траву выбрали. Точно как надо.
        Он взял в руки несколько травинок, и в тот же миг у него на ладони появилась готовая корзинка. Он оглядел ее, удовлетворенно хмыкнул и положил на стол.
        — А... — только и успела вымолвить Ира, как Иннокентий уже сплел вторую корзинку. А потом начал их скручивать с фантастической быстротой.
        Брат с сестрой едва успевали переводить глаза с одной готовой корзинки на другую. Потом они стали подавать ему траву. Куча корзинок на столе стала расти еще быстрее. Вот уже весь стол был ими завален. И тут Ира попросила:
        — Я тоже хочу плести.
        — И я, — поддержал сестру Петя.
        — Плетите, — согласился Иннокентий и для очередной корзинки взял траву сам. — Смотрите, как это делается.
        И он движение за движением стал показывать, что и в какой момент должны делать пальцы. Ира и Петя повторяли вслед за ним. У Пети получалось хуже, у Иры быстрее и лучше, и скоро она уже любовалась своей первой корзинкой.
        — А кто учил тебя? — спросила она.
        — Давно это было. Тысячу лет назад около камня, под которым лежало мое яйцо, садилась женщина и плела корзины. Вот я и насмотрелся. А когда она не приходила, мне бывало скучно, и я в уме повторял ее плетение. Так и запомнил.
        За разговором куча корзинок на столе стала выше голов ребят.
        — Ой, — спохватилась Ира, — надо срочно придумать, куда все это спрятать. Вдруг кто увидит?
        — Ут, ут, — тихо проговорил Иннокентий.
        Услыхав приказ, мыши тотчас принялись растаскивать в зубах сплетенные корзинки.
        — Ну, Кешка, ты у нас все-таки волшебник, — впервые без издевки, с уважением проговорила Ира.
        Однако до конца отдать кому-то другому первенство ей было не под силу, и она тут же нахмурила лоб и деловито добавила:
        — Только хотя ты и волшебник, а не учел: чтобы знать, сколько еще плести, надо было их сначала пересчитать.
        — Мыши сами посчитают, — как о само собою разумеющемся проговорил Иннокентий.
        — Они умеют считать? — не поверил Петя.
        — Зачем им считать. Когда у каждого будет по корзинке, они перестанут носить нам траву. Я им объяснил, для чего мы все это делаем.
        — А если во время работы какие-нибудь корзинки порвутся? Что тогда?
        Обойтись без замечаний Ира не могла. Ей нестерпимо хотелось перед Иннокентием оставаться старшей.
        — Вообще-то трава крепкая... — Петя попробовал разорвать травинку.
        — Крепкая, не крепкая, а я считаю, все равно нам надо заранее сплести хоть десяток корзинок про запас. И я их спрячу в свой портфель.
        — Умница, — охотно похвалил девочку Иннокентий, нагнулся и что-то прошептал на ухо только что прибежавшему мышонку.
        — Ты бы об этом лучше сказал Ля-По. — Голос Иры был наставителен и строг.
        — У Ля-По много других дел. Поважнее. А выполнять обычные поручения обязан каждый, — как о само собою разумеющемся проговорил Иннокентий.

        Целый час Недобрая Соседка наблюдала за пауком. Но ничего нового в его хитросплетениях она так и не обнаружила. Но только она оторвала от него глаза, только подошла к окну, чтобы посмотреть, что там, у соседей, как от одного взгляда на окно детской комнаты ее нос от любопытства приплющился к стеклу: ребята сидели за столом, заваленным чем-то зеленым.
        — Как же я упустила?! — запричитала она. — Но откуда они взяли столько травы? Или это не трава?
        Пришлось рассматривать то, что лежало на столе, в бинокль.
        — Ба-а! Так это же корзинки! — Недобрая Соседка даже поперхнулась. — Точно, корзинки! О них они и говорили около забора. Но сколько их!
        Она попыталась было пересчитать, но где там: разве такую уйму пересчитаешь? Но тут прямо у нее на глазах куча корзинок стала уменьшаться.
        — Чертовщина какая-то! Как такое может быть? Ребята делают корзинки, кидают на стол, а куча их не увеличивается, а уменьшается... Может, мерещится?
        Недобрая Соседка терла и глаза, и стекла очков, и окуляры бинокля — никакого результата. Ребята плели все новые и новые корзинки, а их количество на столе таяло с каждой минутой. Вот их осталось уже совсем немного... одна... ни одной!
        Нет, если бы она сама, собственными глазами только что не видела на столе огромную кучу корзинок, то могла бы подумать, что их там нет, потому что не было никогда. Но корзинки она видела сама! Сама!
        — А все паук! Заморочил мне голову паутиной!
        В ярости Недобрая Соседка схватила метлу и с остервенением стала срывать только что сплетенную пауком паутину. Но в углу было много пыли, и вместе с обсохшей штукатуркой она посыпалась ей прямо на голову.
        — А-а-апчхи! А-а-а-апчхи! — расчихалась она. — Не везет так не везет! Апчхи! А-а-а-апчхи!..

БЕЗДОМНАЯ КОШКА ОБРЕТАЕТ ХОЗЯЙКУ

        Накрапывал дождь. Съежившись и поджав остаток хвоста, Бездомная Кошка бежала по переулку. На улице ни души. А дождь все усиливался и усиливался.
        — Мя-у, — жалобно замяукала Кошка. — Мя-я-у...
        Кто бы знал, как она мечтала укрыться в тепле. Хоть на минуту. Только где? В дома ее не пускали: там жили свои кошки. Сытые, обласканные и любимые.
        — Мяу... Мя-у-у...
        От холода Кошку бил озноб. А в домах было так тепло и уютно. С улицы ей было видно, как за столами сидели люди, разговаривали и что-то непрерывно ели.
        — Мяу... — снова совсем тихо промяукала Бездомная Кошка и прижалась к стене. Слезы покатились по ее морде.
        Или это были капли дождя?
        Неподалеку скрипнула дверь, и Бездомная Кошка услышала:
        — Кис-кис-кис, иди сюда. Ну иди же!
        «Кого-то зовут», — позавидовала она.
        — Господи, совсем промокла, — услышала она тот же голос, обернулась и увидела Старенькую Старушку.
        Вся улица знала, что у Старенькой Старушки жила кошка, Любочка-красавица. Спала Любочка-красавица на диване, а Старенькая Старушка каждый день ее расчесывала и завязывала новый бант. Естественно, Бездомная Кошка решила: Любочка-красавица выбежала на улицу и промочила лапы. И теперь Старенькая Старушка ее жалеет.
        Однако Любочки-красавицы видно не было. Бездомная Кошка подняла голову и, к своему изумлению, увидела, что Старенькая Старушка с жалостью смотрит именно на нее.
        — Ш-ш-ш-ш, — по привычке зашипела она. — Ш-ш-ш-ш... — И ее спина выгнулась дугой. Мол, не приближайся! Худо будет!
        Реакция Старенькой Старушки для Кошки была непривычной. Она не рассердилась, не испугалась и не обиделась, а лишь шире распахнула дверь и прежним ласковым голосом проговорила:
        — Ладно тебе, проходи.
        — Ш-ш-ш-ш... — снова зашипела на Старушку Кошка.
        Кто-кто, а она на жизнь насмотрелась. И еще не встречала, чтобы хорошее делали за так. Конечно, она знала: другие часто получают подарки лишь за то, что их любят. Но ее, Бездомную, никто еще никогда не любил. И то, что было естественно для тех, кого любили, ей представлялось совершенно неестественным для нее. Вот в чем дело-то.
        А тут позвали...
        Шипение Кошки прекратилось само собой. Бочком, бочком она прошмыгнула в прихожую Старушкиного дома и, дрожа, забилась под скамейку. А Старушка тем временем принесла шерстяной платок и накинула его на Кошку.
        — Мяу, — не то в благодарность, не то со страху: вдруг прогонят, — промяукала она. А под платком сделалось так тепло, так уютно. Она и не представляла, что бывает такое.
        — Дай-ка я отнесу тебя к печке. А то вон как дрожишь. — Старенькая Старушка взяла Кошку на руки. — А худа-то, а худа, — завздыхала она. — Ничего, откормишься.
        От тепла Бездомная Кошка было задремала, но тут увидела, что Старенькая Старушка поставила прямо перед ее носом миску со сметаной. Мгновение... и миска оказалась пуста. Напоследок Кошка на всякий случай еще раз лизнула, но сон сомкнул глаза, и, уже засыпая, она впервые в жизни с благодарностью промурлыкала:
        — Мр-р-р, мр-р-р...

        Проснувшись утром, Бездомная Кошка никак не могла сообразить, где она. И отчего вокруг вкусно пахнет?
        «Да я же у Старушки!» — с радостью вспомнила она, легко высвободилась из-под шерстяного платка и побежала искать хозяйку дома.
        Старенькую Старушку она нашла в большой комнате. Та сидела на диване, а рядом с ней лежала Любочка-красавица.
        — Вот и гостья проснулась, Любочка, посмотри.
        Любочка-красавица подняла с подушки голову и с интересом посмотрела на Кошку-гостью.
        — Прыгай к нам. — Старенькая Старушка показала на диван.
        Бездомная Кошка искоса глянула на хозяйскую кошку. Но та не выказала и капли ревности: она просто смотрела на нее и даже мурлыкала.
        Привычно остерегаясь подвоха, в любой момент готовая к бою, Бездомная Кошка прыгнула на край дивана. А Старенькая Старушка придвинула ее к себе и принялась расчесывать точно так, как до того расчесывала свою Любочку-красавицу.
        Напротив дивана висело зеркало. Бездомная Кошка взглянула в него и не узнала себя. Конечно, ее шерсть, как и была, осталась жиденькой. Такая наследственность. Но как она была вычищена и приглажена!
        А Старушка уже вынимала из короба ленту. Раз... и на шее Кошки закрасовался голубой бант. От такого подарка Бездомная Кошка не знала что и подумать, а Старушка вздохнула, поправила на ней бант и проговорила:
        — Худо, что у тебя нет своего дома. Может, останешься?
        — Мяу-мяу. — Бездомная Кошка принялась с готовностью тереться о руки Старушки. — Мр-мр-мр!
        Задумавшись, Старушка ответно ее погладила. Кошка притихла. Решалась ее судьба. А Старушка как-то странно на нее посмотрела, и Кошка испугалась: уж не передумала ли она.
        — Чего задрожала, глупенькая, — ласково проговорила Старушка. — Мы уже договорились. Теперь ты будешь жить здесь, у нас. Только никак не могу придумать для тебя имя.
        От радости у Бездомной Кошки даже закружилась голова. Кто бы знал, как она мечтала иметь свое собственное имя. Ведь у кошек, чья жизнь проходит в чужих сараях да по помойкам, имени не бывает.
        А Старушка принялась рассуждать вслух:
        — Назвать тебя Нова? Глупо, ты на наших улицах второй год. Может, Найдена? Найденушка... Как считаешь?
        Имя Найдена Бездомной Кошке понравилось. Усы от важности зашевелились, но Старушка вдруг тихо засмеялась.
        — Только никакая ты не Найдена, а обыкновенная Гулена.
        На такое имя Кошка обиделась. Ведь не от безделья же она с утра до вечера бегала по улицам. Губы ее задрожали, а когти непроизвольно принялись скрести диван.
        — Не нравится называться Гуленой? — Старушка снова засмеялась. — Гордя-ячка... Ну прямо королева испанская, Мадепалама Австралийская.
        Кошка поспешила убрать когти, пусть как хочет называет, лишь бы не прогнала. И тут Старенькая Старушка хлопнула себя по лбу и проговорила:
        — Мадепалама! Вот очень для тебя подходящее прозвище.
        — Мяу, — согласно мяукнула Кошка. Ей пришлось по вкусу такое представительное и звучное имя.
        Скоро, накормив кошек рыбой, Старушка ушла в город по своим делам. Дождь кончился, и кошки решили пойти погулять.
        — Давай навестим Иннокентия, — предложила Любочка-красавица.
        — Вот еще, — Мадепалама хмуро посмотрела на остаток своего хвоста. — Он дразнится.
        — Быть такого не может, — удивилась Любочка-красавица. — Ты не так его поняла.
        — Я все всегда понимаю правильно. — Глаза Мадепаламы зло сузились.
        — Не зазнавайся! — Любочка-красавица была возмущена. — Ты даже не представляешь, какой Иннокентий добрый. Его часто так и называют — Добруша.
        — Это Кешка-то Добруша?! — От одного упоминания ненавистного имени шерсть на загривке Мадепаламы вздыбилась. — Да он!.. Знаешь, что он мне предложил?!
        — Ну и чего он такого страшного тебе предложил?
        Если бы Старушка не приучила Любочку быть всегда и со всеми вежливой, она бы ни за что больше не стала разговаривать с этой гордячкой. Строит из себя... А бывшая Бездомная Кошка, воинственно подняв хвост, проговорила:
        — Он предложил мне вытянуть хвост!
        — Раз предложил, значит, может.
        — А я говорю, просто дразнится!
        — Чем спорить, пойдем проверим.
        — Ты соображаешь, что говоришь?!
        От обиды Мадепалама чуть не плакала. А Любочка-красавица уже выскочила на улицу и побежала в сторону дома, где жил Иннокентий. Бывшей Бездомной Кошке ничего не оставалось как поплестись за ней. Но не доходя несколько шагов до забора своего заклятого врага, она остановилась.
        — Дальше не пойду, — пробурчала она.
        — Почему?
        — Там Жу-Лик.
        — Конечно, плохо тогда вышло с твоим хвостом, — Любочка сочувственно вздохнула. — Но у него и в мыслях не было оставлять тебя без хвоста. Я сама слышала, как он говорил это Иннокентию. Но ты рванулась, вот хвост и остался в его зубах.
        Однако никакие увещевания не могли заставить Мадепаламу сдвинуться с места.

        А Иннокентий, Ира и Петя в это утро сразу после завтрака сели около сарая и стали шепотом обсуждать, как лучше сооружать подкоп к туннелю, который приведет их в город Торо. Ребята были полностью поглощены делом, лишь Жу-Лик беззаботно разгуливал по двору. Он первый и заметил спорящих под кустом кошек.
        — Гав! Гав! — залаял было он. Но Иннокентий не разрешал ему лаять на кошек, и он умолк.
        Сделав вид, будто гавкал не на кошек, а просто так, Жу-Лик зевнул. И изображая кошкам что-то вроде приветствия, даже чуть вильнул хвостом. Любочка в ответ тоже вильнула хвостом. А Иннокентий уже шел к забору.
        — Вас сегодня двое, — обрадованно проговорил он. — Мадепалама, умница, что пришла.
        Удивляясь, откуда Иннокентию стало известно ее имя, бывшая Бездомная Кошка подошла поближе и независимо мяукнула.
        — Слушай, Кеша, — в свою очередь просительно мяукала Любочка. — Ты правда можешь вырастить Мадепаламе хвост?
        Однако Мадепалама, не дав Иннокентию раскрыть рта, заносчиво замяукала:
        — Мяу! Нечего говорить о том, чего сделать невозможно!
        — Почему невозможно? — Иннокентий присел на корточки около Мадепаламы. — Раз ящерицы отращивают себе хвосты, значит, в принципе это возможно.
        Мадепалама растерялась. Она видела, как у ящерицы, которой сама же оторвала хвост, скоро вырос новый.
        — Мя-я-у-у-у, — только и промяукала она, что означало: согласна, мол, хотя и страшно.
        — Вот и хорошо, что согласна. Сейчас сделаем.
        Кошка замерла. Иннокентий как сидел на корточках по другую сторону забора, так и продолжал сидеть. И до ее хвоста не дотрагивался. А тот отчего-то начал расти.
        — По-моему, достаточно, — наконец проговорил Иннокентий и на глаз сравнил у кошек длину хвостов.
        — Еще чуть! — Мадепалама была в восторге. — А то у Любочки он пушистее. Пусть у меня будет хоть длиннее.
        — Не надо длиннее. Лучше я тебе его тоже сделаю пушистым.
        И в тот же миг хвост Мадепаламы сделался таким же красивым, как у Любочки.
        — Ты... Ты... — От благодарности Мадепалама не знала, что и сказать. — Ты... Спасибо тебе, — наконец выговорила она.
        Увидав, какой у Мадепаламы вырос прекрасный хвост, Жу-Лик решил пощупать его зубами. Но только он стал подходить, как она выгнула спину дугой.
        — Не отдам!
        — Мадепалама! Прекрати огрызаться! — Голос Иннокентия был строг. — Я не дружу с теми, кто не дружит с моими друзьями.
        Мадепаламе сделалось стыдно. Но попробуйте за каких-то полдня переделать привычки. Ведь еще вчера она не могла довериться никому на свете. А сегодня ее друзьями были и Старенькая Старушка, и Любочка-красавица, и Иннокентий, а значит, Ира и Петя... И, оказывается, даже собака может стать ее другом. Жу-Лик — друг... Нет, невозможно, чтобы собака, которая оторвала у нее хвост, стала другом!
        Подошли Ира с Петей.
        — Какой у Мадепаламы стал красивый хвост, — проговорила Ира.
        Ира, Петя, Иннокентий и Любочка-красавица смотрели на Мадепаламу. Они явно от нее чего-то ждали. И тут неожиданно для себя бывшая Бездомная Кошка, самыми первейшими врагами которой были все собаки на свете, подошла к Жу-Лику и лизнула его в нос.
        — Дружба! — обрадовался Петя.
        Однако и Жу-Лик, и Мадепалама знали — это еще не дружба. Но они постараются сделаться настоящими друзьями. И впредь больше никогда не будут друг на друга обижаться. И главное, не позволят себе подозревать один другого в коварстве и измене.

БОРЬБА С НЕДОБРОЙ СОСЕДКОЙ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

        То, что Мадепалама простила Жу-Лика, Пете понравилось. Но он хотел скорее начать копать. А какая мышь придет уносить песок, пока во дворе кошки?
        — Кеш, скажи им, что нам некогда. — Он многозначительно показал глазами на приготовленные лопаты.
        — Кошки не помеха. — Иннокентий взял в руки лопату. — Мыши скоро придут. А пока Недобрая Соседка спит, начнем без них.
        — Правильно, — согласилась Ира. — И не забывайте, надо побольше успеть сделать, пока мама не вернулась с дежурства.
        Ребята отодвинули будку Жу-Лика и принялись копать. Но Иннокентий так увлекся работой, что не уследил момента, когда Недобрая Соседка проснулась и стала украдкой наблюдать за всем, что происходило на соседском дворе.
        Поначалу работа ребят ее не заинтересовала. Яму от ее глаз скрывал сарай. Она видела только, что ребята ведрами носят на дорогу песок. Носят и пусть носят. Возмутил вид Бездомной Кошки. Это ж надо, чтобы у нее снова отрос хвост. Да какой пушистый! Иннокентия работа. Больше некому.
        Привычная зависть обуяла ее. Нет чтобы мальчишка сделал ей красивые волосы, и сразу с завивкой. Ведь женщине так важно иметь хорошую прическу. А то потратил время на какую-то кошку. Тьфу, смотреть противно. Она снова перевела взгляд на ребят.
        — Ведь сколько уже ведер песка перетаскали... Откуда только его берут?.. Вчера корзинки плели, сегодня чего-то копают...
        Решительными шагами Недобрая Соседка направилась к забору, но, остерегаясь Жу-Лика, залезать на него не стала.
        — Чего это вы делаете? — сладеньким голосом вкрадчиво проговорила она.
        — Мы... это... — Петя поперхнулся и укоризненно посмотрел на Иннокентия: мы тебе доверились, а ты!
        Иннокентий покраснел.
        — Дорога на улице плохая, — смущенно проговорил он.
        А Ира, словно не видела Недоброй Соседки, приказала:
        — Еще два ведра — и заканчиваем.
        — Ну-ну. — Недобрая Соседка готова была съесть ребят глазами. — Чинить дорогу дело полезное, — проговорила она, а про себя решила: «Врут, мерзавцы! Определенно врут!»
        Чтобы лучше разглядеть выкопанную яму, Недобрая Соседка заговорила о пользе общественных работ, хвалила ребят, даже предложила им свою помощь. Разумеется, как организатора.
        — Интересно было вас послушать, — оборвала Недобрую Соседку Ира. — Но извините, у нас дела.
        Ребята поставили на место лопаты и отправились домой. Жу-Лик побежал вслед за ними, а Недобрую Соседку снедало любопытство. Чуял ее нюх, ох чуял — не просто так они копают. И вовсе не для того, чтобы засыпать на дороге ямы... А может, там клад?
        От одной мысли о кладе Недобрая Соседка даже вспотела.
        Жу-Лика во дворе не было, так что опасаться некого, и Недобрая Соседка, кряхтя и чертыхаясь, перелезла через забор, прыгнула в яму, и ее скрюченные пальцы принялись усердно перебирать песок. Она копала все глубже и глубже. Вот рука вошла в землю уже по локоть... по плечо! Но ничего, кроме песка, в яме не было.
        Ира с Петей, хихикая, наблюдали за Недоброй Соседкой. А Иннокентий сидел в углу и понуро разглядывал кончики своих ботинок.
        — И как я ее не углядел...
        — Ерунда! — Петя беззаботно махнул рукой и снова уставился в окно. — Ой, смотрите, на живот легла. Землю нюхает! Ну потеха!
        А Ире было Иннокентия жаль.
        — Не бывает так, чтобы виноват был один, — проговорила она. — Раз работаем вместе, значит, и следить за порядком тоже должны вместе. Ну забыл лишний раз проверить, проснулась Недобрая Соседка или нет. Ты работал... не бездельничал же...
        — Не бездельничал, — согласился Иннокентий и кулаком вытер с лица слезы.
        — Значит, впредь надо, чтобы, пока мы копаем, за Недоброй Соседкой следил Жу-Лик, — определила Ира.
        — Точно, — обрадовался Иннокентий. — Мы в подкопе, мыши уносят землю, а он сторожит, чтобы она не перелезла через забор. А будка будет прикрывать яму.
        — Жу-Лик, слышал? — строго спросила Ира. — Ты понял? Пока мы будем под землей, твоя обязанность безотлучно сидеть около будки.
        — Рав, рав, — охотно согласился пес.
        — Ребята, — на этот раз Ира по-настоящему чувствовала себя старшей и более опытной, — мы должны работать целыми днями. Папа в командировке, мама взяла дополнительные дежурства. И мы обязаны все закончить к папиному возвращению.
        — Да в один день закончим, — уверенно проговорил Иннокентий.
        — Ага, она в поликлинику, а мы копать, — обрадовался Петя и первый выбежал в сад.
        Ребята снова взялись за лопаты, и тут Ира нахмурилась.
        — Надо поскорее прогнать кошек.
        — Зачем? — не понял Иннокентий.
        — При них мыши не придут нам помогать.
        — Да здесь они. — Иннокентий вздохнул. — Ля-По, — позвал он, — я же тебе обещал, что здесь ни одна кошка никого из вас не тронет.
        Неизвестно откуда взявшийся Ля-По прыгнул другу на руку.
        — Пи-и... — дрожа, пропищал он.
        — Не оправдывайся. — Лицо Иннокентия стало суровым. — Я разве тебе не объяснял: Мадепалама и Любочка — мои друзья. А раз мои, значит, и твои, и всех твоих мышей. Понял?
        — И-и-и...
        — Понял, а все равно боишься... — Иннокентий усмехнулся, вздохнул и, погладив Ля-По, вздохнул снова. — Беда с вами.
        Мадепалама не знала, что и подумать. Правда, сейчас она была сыта и не испытывала желания схватить Ля-По и тут же съесть. Но до сих пор она смотрела на любую мышь только как на еду. И ей в голову не приходило, что с ними можно дружить.
        — Значит, так. — Иннокентий сурово посмотрел на кошек и не менее сурово на Ля-По. — Если хотите оставаться моими друзьями, будьте в добрососедских отношениях. Ясно?
        — Мяу, — охотно ответила Любочка.
        — Мя... — промямлила Мадепалама.
        Чуть помедлив, Иннокентий опустил Ля-По на пол. Но Ля-По снова вскочил другу на руки и жалобно пропищал:
        — Пи-пи.
        Это означало, что он не может бездоказательно верить кошкам. Ведь Мадепалама, когда была бездомной, столько съела его собратьев.
        — Больше такого не будет. — Иннокентий присел на корточки и протянул ладонь, на которой сидел Ля-По, прямо к морде Мадепаламы. — Дай ей в знак примирения лапку, — приказал он.
        Дрожь с новой силой заколотила предводителя мышиного братства, но он превозмог себя и дотронулся лапкой до кошкиной шеи. Мадепалама отвернулась. Конечно, ей было стыдно, но ничего поделать с собой она не могла: ей так и хотелось прибить его лапой.
        — Не стыдно? — только и нашелся что сказать Иннокентий.
        — М-мя, — тихо мяукнула Мадепалама.
        Она искренне признавала свою неправоту. И в знак того, что больше никогда-никогда не будет посягать на жизнь мышей, осторожно лизнула Ля-По в лоб. А тому от прикосновения кошачьего языка показалось, что на этот раз его жизнь уж точно закончится в острых кошачьих зубах. Он зажмурился, а язык Мадепаламы... Язык Мадепаламы осторожно облизывал его со всех сторон. И тут он услышал словно откуда-то издали требовательный голос Иннокентия:
        — Ля-По, открой глаза.
        Умный Иннокентий отлично понимал, как сейчас трудно мышу. Ведь почти невозможно вот так, ни с того ни с сего поверить, что твой извечный, смертельно опасный враг больше тебе не враг. Но Ля-По нашел в себе мужество и поверил. Он открыл глаза, спрыгнул с ладони Иннокентия, рупором приложил к мордочке передние лапы и изо всех сил пропищал:
        — И-и-и-и-и! И! И!
        Кусты вокруг зашевелились, но мыши не торопились выходить из своих укрытий. Так что Ля-По ничего не оставалось как на своем мышином языке им сказать, чтобы этих двух кошек они больше не остерегались.
        Увидев, что их вождь в целости и невредимости расхаживает между кошками, мыши тоже стали к ним приближаться. И тут Ира предложила:
        — Давайте кошкам тоже сплетем по корзинке?
        Услыхав Ирино предложение, Ля-По что-то пискнул, и мыши тотчас начали приносить и складывать у ног девочки тонкие прутики. И теперь они себя вели так, словно всю жизнь только и делали что дружили с разными кошками.
        Минута — и корзинки для кошек были готовы. Ира сбегала в дом, принесла ленты и завязала бантики на корзинках кошек.
        — Я бы украсила и мышиные корзинки, но их так много, — проговорила она.
        Когда яма стала настолько большой, что в ней спокойно могли уместиться все трое ребят, Иннокентий подозвал Жу-Лика и приказал:
        — Ну-ка попробуй поставить на место свою будку.
        Жу-Лик заглянул в вырытую яму, обошел вокруг своей будки, примерился и осторожно, боком-боком стал подталкивать ее вперед. Еще... еще... Вот она и закрыла яму.
        — Сейчас мы заберемся в подкоп, и ты точно так же снова его замаскируешь, — удовлетворенно проговорил Иннокентий и отодвинул будку.
        Не прошло и пяти минут как ребята уже работали так, что никто не мог их увидеть. Мыши одна за другой уносили в корзинках песок, кошки им помогали. И нигде и следа свежей земли.

СМЕРТЕЛЬНАЯ ОПАСНОСТЬ

        Недобрая Соседка вернулась домой и первым делом заглянула через забор. Но, к своему сожалению, ничего интересного не увидела: двор пуст, окна и двери закрыты. Один Жу-Лик, развалившись, дремал около будки. Но стоило ей ближе подойти к изгороди, как он вскочил на все четыре лапы и грозно зарычал.
        — Очень надо! — Недобрая Соседка независимо передернула плечами и отправилась домой спать.
        А ребята копали подкоп не покладая рук. Но так как Иннокентий умел все делать очень быстро, к обеду они уже почти дошли до начала старинного туннеля, который вел прямо к городу Торо.
        — Еще полчаса — и мы увидим город, — мечтательно проговорила Ира.
        Но неожиданно путь дальше преградил камень.
        — Отойди, — приказал Иннокентий, с легкостью отодвинул камень и замер.
        За камнем была пещера, а из нее на ребят уставилось множество злобных зеленых глаз.
        — Ой-й... — ойкнула Ира.
        — А-а-а, — задрожал от страха Петя.
        Брат и сестра со всех ног бросились бежать, а впереди них, опережая одна другую, понеслись мыши. Общей панике поддались и кошки. Побросав свои корзинки, они тоже бежали прочь из подкопа. Испугался даже Иннокентий. Но прежде чем убежать, он не забыл поставить на место камень.
        Лишь Жу-Лик не мог понять, что заставило его друзей поспешно бросить работу. Но им было не до разговоров. Иннокентий вышел последним и, поставив на место будку, велел собаке:
        — Держись от будки подальше.

        И вот ребята снова в своей комнате. У Пети и Иры от страха продолжали дрожать руки. А Иннокентий понимал: в том, что произошло, его вина. Недосмотрел. А если точнее, просто не смотрел, что там, на пути к туннелю. Просто копал и копал, копал и копал. Иногда поглядывал, что делает Недобрая Соседка. А что под собственным носом, не увидел.
        — Кеш, чего молчишь? — капризно проговорил Петя.
        — Думаю.
        — Раньше надо было думать! И смотреть! — Ира поджала губы.
        — Не могу же я сразу смотреть в несколько сторон, — стал оправдываться Иннокентий. — Радиоприемник и тот сразу принимает только одну волну. А иначе ничего не понятно, шум и шум...
        Так он говорил. Но в душе понимал: его вина, что не просмотрел путь, который они взялись прокапывать к туннелю, что ведет в город Торо. Увидел сохранившиеся подземелья и обрадовался. Вот и докопались.
        — Ребята, а кто это там такие злые-презлые? — дрожащим голосом проговорил Петя. Зеленые хищные огоньки продолжали стоять у него перед глазами.
        — Сейчас посмотрю.
        Как всегда, когда хотел что-то увидеть через стену, Иннокентий замолчал, закрыл глаза, и перед ним, будто на экране телевизора, ясно предстало то, что он хотел рассмотреть.
        — Это... В общем, это Черные Крысы. — Холодный пот выступил у Иннокентия на лбу.
        Но Ира не увидела состояния друга и язвительно проговорила:
        — Надеюсь, с ними ты дружить не собираешься?
        — С ними дружить невозможно. — Иннокентий все же заставил себя преодолеть страх и отвращение к крысам. — Они из другой сказки. Из сказки, в которой никто не может дружить друг с другом.
        — Значит, пускай их съедят наши кошки! — решительно заявил Петя. — А так как крыс много, можно и других кошек позвать. С помойки.
        С грустью Иннокентий отрицательно покачал головой.
        — Черные Крысы сами съедят любых кошек.
        — Кошек, может, они и съедят, — Ира вскинула голову, — а мы — люди. И не будем пасовать перед какими-то крысами! Потому что и умнее, и сильнее!
        — Все это верно, — согласился Иннокентий. — Только во многих сказках с ними пытались бороться. А победить пока не удалось никому.
        — Значит, надо с ними не бороться, а обойти. — Ира пожала плечами. — Чтобы не мешали.
        — Обойти, говоришь? — Иннокентий оживился. — Сейчас прикину, с какой стороны их можно обойти... Нет... И тут для нас ходу нет... Н-да-а, умные, гады...
        — Рассказывал бы, что видишь. — Ира насупилась. — Мы тоже не дураки, может, что и посоветуем.
        — Что можно посоветовать, если нам надо пройти в туннель. Перед ним дверь. А вокруг со всех сторон крысы.
        — И в туннеле тоже крысы? — испугался Петя.
        — Нет. Там их нет. Кованая дверь перед туннелем не по их зубам. — Иннокентий усмехнулся.
        — Кеша, а другого входа в зал, что сохранился в городе Торо, нет?
        — К сожалению, нет. Подземный зал был так специально построен, чтобы враги не могли его найти и разрушить. Так что лишний вход в него был ни к чему. Ведь жители Торо оставили в нем самое ценное — нажитый ими опыт жизни.
        — А зачем им это было надо? — удивился Петя.
        — Добрые люди заботятся не только о себе. — Иннокентий посмотрел куда-то в небо и вздохнул. — Они хотели поделиться своим опытом с теми, кто придет жить на Землю после них. И рассказать, как надо поступать, а как не надо.
        — Папа говорит, что умные учатся на чужих ошибках, а дураков не учат и свои, — засмеялся Петя.
        Глаза Иры негодующе заблестели.
        — Что же нам, из-за них все бросить?!.
        — Бросить всегда успеем. — Иннокентий потер лоб. — Знаете, пока я жил в яйце, я отлично понял одну истину... Безвыходных положений не существует.
        — Легко сказать. — Петя стал ковырять пальцем в носу.
        — А я говорю, что поражение неминуемо ждет лишь того, кто отчаялся! — Лицо Иннокентия сделалось жестким. — А мы не отчаиваемся и потому обязательно пройдем к городу Торо.
        — Так там же вокруг крысы. — Ира развела руками. — А ты сам только что сказал, что их еще никто не мог победить.
        — Я и не говорю, что мы будем с ними сражаться. Просто надо придумать, как их обмануть и обойти.
        — Бодришься, — Ира вздохнула и пошла на кухню разогревать обед.

        К обеду Петя нашинковал овощи для салата, Иннокентий накрыл на стол, а потом отнес миску с едой Жу-Лику. Казалось, все идет своим чередом, но никто не проронил и звука.
        Первой не выдержала Ира и, разливая суп, громко звякнула по тарелке ложкой.
        — Может, как-то сделать, чтобы Черные Крысы хоть ненадолго ушли к своим друзьям? — проговорила она.
        — Нет у них никаких друзей, — подал голос Иннокентий. — Они друг с другом не дружат.
        — Тогда чего вместе живут? — удивился Петя.
        — По одной их давно бы перебили... — Говоря это, Иннокентий о чем-то напряженно думал. — И объединила их вовсе не дружба и единомыслие, а опасность перед внешним миром. Иначе они бы давно из-за любого куска добычи друг друга перегрызли.
        — Хватит о плохом, — решительно проговорила Ира. — Кеш, чтобы не скучно было мыть посуду, расскажи сказку.
        Иннокентий улыбнулся и предложил:
        — Хотите, я расскажу, что видел сам примерно пару тысяч лет назад.
        — Давай, — охотно согласился Петя.
        И Иннокентий начал рассказ:
        — Тогда мое яйцо лежало на высокой горе. Внизу было море, а неподалеку от воды жила курица с цыплятами. Курицу море не интересовало, а цыплята не знали, что не их дело плавать, и то и дело подходили к воде.
        — Попить? — поинтересовался Петя.
        — Скорее из любопытства. И вот однажды разразился шторм. Цыплята впервые увидели большие волны и побежали к воде. А волнам что? Им бы только поласкаться. Вот и накрыли цыплят с головой... и унесли с собой.
        — Нет, я без разрешения в воду не захожу, — тут же проговорил Петя.
        — Ты-то правильно делаешь, — Иннокентий улыбнулся. — А цыплята были еще совсем маленькие... Так вот, оказавшись в воде, они запищали и стали звать маму. Но их мама тоже не умела плавать и помочь не могла. Цыплята как могли барахтались, а волны их унесли уже далеко от берега, туда, где в это время проплывала акула.
        — Им только акулы не хватало, — пробурчал Петя.
        — Проплывала даже не акула, — Иннокентий развел руки чуть шире плеч, — а всего-то маленький акуленок. Но для цыплят это была огромная рыбища. Не раздумывая акуленок раскрыл пасть и проглотил трех цыплят. И тут два уцелевших цыпленка поняли: если не вырвутся из воды, им конец. И тогда они собрали все силы, какие только у них еще оставались, вынырнули из-под волны и замахали крылышками.
        — Зачем? — удивилась Ира. — Сколько бы курицы ни махали крыльями, они все равно не могут полететь.
        — Верно. Но на счастье цыплят, они об этом не знали. И потому изо всех сил старались взлететь. А вода сильная. И она вовсе не желала их от себя отпускать. Тянула назад и тянула... а пасть акулы снова была уже совсем близко.
        — И чего, спрашивается, в воду полезли?! — От жалости к цыплятам Ира прикусила губу. — Вот дурные...
        — Так вот, — продолжил свой рассказ Иннокентий. — Акула уже разинула было пасть, но цыплятам так не хотелось погибать. Так не хотелось!.. И знаете, их воля выжить оказалась сильнее огромных волн. Они оторвались от воды, ветер поднял их высоко-высоко. Даже выше облаков. И понес. Я сам видел.
        — И ветер вернул их к маме? — обрадовался Петя.
        — Нет, к своей маме они больше не вернулись никогда. Потому что ветер унес их совсем в другую сторону и усадил на скале, где жили чайки.
        — И что?
        — А ничего. Так они среди чаек и остались жить. А потом, когда выросли, сами сделались чайками. Потому что упорно день ото дня тренировались и развили свои крылья. И научились у чаек, как летать.
        — Вот бы и Черные Крысы оказались в истории, из которой нельзя выйти живыми, если не переделаться из злых и ядовитых в добрых и справедливых, — мечтательно проговорила Ира.
        — Хорошо бы, — охотно согласился Иннокентий. — Но как это сделать?
        — Когда-нибудь жизнь заставит их измениться, — философски рассудил Петя. — А нам надо подложить им подальше от входа в туннель еду. Пока они будут за ней бегать, мы и проскользнем за железную дверь.
        — А как выберемся обратно? — Ира нахмурилась. — Они вмиг все съедят и вернутся.
        — Сейчас подумаем. — Взяв лист бумаги, Иннокентий принялся чертить какие-то коридоры. — Смотрите.
        Ира с Петей внимательно следили за появляющимися на листке линиями.
        — А теперь поговорим, — недовольным голосом проговорила Ира.
        — Не поняла, что ли? — удивился Иннокентий. — Вокруг логова Черных Крыс копаем обходной коридор. А из этого коридора еще коридор, тупиковый. С едой.
        — Это-то понятно, — Ира пожала плечами. — А тут ты нарисовал задвижку, которую мы опустим и замуруем крыс в тупиковом коридоре.
        — И что тебе в этом плане не понравилось? — не понял Иннокентий.
        — Хотя бы то, что крысы, поняв, что оказались в ловушке, твою задвижку тут же прогрызут. У них зубы — пилы.
        — Да и как мы узнаем, когда они обнаружили еду?
        Пете расхотелось заниматься туннелем. Папа приедет, пускай и решает, что делать. А Иннокентий в отличие от друга был полон решимости довести дело до конца еще до возвращения папы.
        — Надо посыпать крупой пол от ловушки до камня, за которым сейчас их логово, — деловито проговорил он. — Как только этот камень отодвинем, они и побегут по крупяному следу.
        — Вообще-то есть способ крыс из ловушки не выпустить... — Ира интригующе замолчала, и ее глаза хитро сощурились. — Просто надо в приманку подсыпать снотворное!
        — Точно! — обрадовался Иннокентий. — Точно!
        Однако Петин страх перед Черными Крысами был сильнее желания продолжать работу, а потому идея Иры его ничуть не вдохновила.
        — Сначала надо снотворное достать. — Он хмуро засопел.
        — Не трусь. — Иннокентий отлично видел состояние друга. — Ты же мужчина.
        — Ничего я не трушу. — Петя засопел еще сильнее. — Просто снотворное нам не достать. Его продают только взрослым и только по специальным рецептам.
        Ира открыла аптечку.
        — Вот, две таблетки у нас есть.
        — А Черных Крыс триста пятьдесят четыре, я посчитал, — задумчиво проговорил Иннокентий.
        — Значит, с них хватит и ста таблеток, — сделала заключение Ира. — Когда у Жу-Лика болел живот, ему мама давала лекарство по полтаблетки. А крысы в два раза меньше нашего Жу-Лика.
        — Что сто таблеток, что триста пятьдесят. — Петя исподлобья посмотрел на Иннокентия. — Какая разница, если нам не продадут и одной.
        — Мыши с помойки этих таблеток нам хоть тысячу принесут, — уверенно проговорила Ира, сняла с полки пустую банку из-под кофе и кинула в нее первые две таблетки. — Кеша, я верно говорю?
        — Думаю, верно.
        Уверенность Иры Иннокентию была по душе. Однако чем больше он вдумывался в дело, которое они затеяли, тем все больше и больше осознавал, насколько опасен любой контакт с Черными Крысами. И он уже знал, что обязан оградить друзей от их яда... И себя. Знал он и о том, что оградит... Не знал только, как это сделает. Как?..
        Бесстрашие сестры понемногу передалось и Пете.
        — Кеша, предупреди мышей, чтобы снотворные таблетки в рот не брали. Тут же уснут, — проговорил он. — Пускай приносят их в корзинках и складывают в будке Жу-Лика.
        — Предупрежу.
        Иннокентию много еще чего надо было предусмотреть. И чтобы хоть минуту побыть одному, он вылетел в окно, опустился около водопроводного крана, включил воду и стал обливаться из шланга.
        — И меня, и меня! — закричали выбежавшие во двор ребята.
        Отдав шланг друзьям, Иннокентий отошел в сторону, чтобы еще раз продумать, не упустил ли чего. Нет, похоже, предусмотрел все. Вот только с дополнительной защитой от крыс ничего не придумывалось. И тут услышал голос Иры.
        — Задание Ля-По о таблетках передал? — выжимая юбку, спросила она.
        — Конечно, — как о само собою разумеющемся проговорил Иннокентий.
        — Но Ля-По не приходил. — Петя в недоумении посмотрел на друга.
        — Я мысленно с ним отлично переговорил.
        Иннокентий подпрыгнул и несколько раз перевернулся в воздухе. Он был уверен, они справятся с Черными Крысами. А Ира весело рассмеялась:
        — Ведь Кешка у нас и приемник, и передатчик, и телефон, и телевизор. — Она тоже была уверена: они перехитрят Черных Крыс.

        Голоса ребят разбудили Недобрую Соседку. По своему обыкновению она подкралась к забору, чтобы подслушать, о чем разговор, но они уже вернулись в дом. Так что она даже толком не могла уловить, о чем шла речь. Ира назвала какое-то странное имя — Ля-По. А может, это вовсе не имя, а кличка? Или шифр?
        Заложив руки за спину, Недобрая Соседка в крайнем возбуждении зашагала вокруг своего дома. Девчонка сказала, будто Ля-По должен получить задание о таблетках... А что, если Ля-По — шпионская организация, которая должна доставить в город отравительные таблетки?!
        Догадка ошеломила. Недобрая Соседка остановилась как вкопанная. Ее плечи расширились, грудь выпятилась вперед, а спина распрямилась, словно у новобранца. Ей отчетливо представилось, как она раскрывает банду Ля-По, отнимает отравительные таблетки и за это ее награждают орденом.
        — Одного ордена мало! — громко проговорила она, но тут же прикрыла рот рукой и оглянулась: не слышал ли кто, что сказала.
        Но вокруг никого не было, и, успокоившись, она стала уже про себя размышлять, что вероятнее всего ей дадут Звезду Героя. А возможно, за такую операцию она получит и Звезду Героя, и орден... а может, два... Нет, лучше, чтобы ей выдали, кроме Звезды, сразу три ордена: один за то, что раскрыла банду Ля-По, другой за то, что обнаружила отравительные таблетки, а третий — за бдительность.
        Теперь, чтобы заработать всеобщее признание, Недоброй Соседке осталось сделать всего немного — разыскать Ля-По с его таблетками. Но когда задача поставлена, можно считать дело сделанным. А потому, удовлетворенная и успокоенная, она отправилась досыпать.

        Утро следующего дня началось с того, что на тарелке, которую ребята поставили в будке Жу-Лика, начали появляться таблетки. По виду они были разные — большие и маленькие, цветные и обыкновенные белые, все только снотворные.
        Каждые полчаса Ира забирала их с тарелки и тщательно пересчитывала. К полудню их было девяносто три.
        — Хватит прохлаждаться, — вернувшись с очередной горстью таблеток, решительно проговорила она. — Вчера все обходные коридоры для крыс прокопали, а щиты делать не начинали.
        — Ага, — согласился Иннокентий, но глаз от книги не оторвал.
        Дело в том, что он на папиной полке нашел энциклопедию и еще с вечера начал ее изучать. Конечно, в яйце он многому научился, о многом узнал, но в энциклопедии было написано такое, о чем он и слыхом не слыхал.
        — Ладно, — согласилась Ира. — Даю тебе еще на чтение десять минут. Мне за хлебом надо сходить.
        — Угу, — Иннокентий кивнул, — я на букве «Ю».
        Когда девочка вернулась из булочной, Иннокентий с Петей были уже в сарае.
        — Ребята, — заговорщически понизив голос, сообщила Ира, — в доме рядом крышу меняют. Железа на улице валяется уйма! — Она подняла руку выше головы. — Вот бы этим железом на всякий случай укрепить нашу ловушку?
        — Какое укрепление из дырявого железа? Соображаешь, что говоришь? — Петя с презрением смерил сестру взглядом.
        — Там есть и крепкие куски, — посмотрев куда-то в угол, проговорил Иннокентий. И заключил: — Используем.

РАСПЛАТА

        У Недоброй Соседки просто-таки не хватало глаз следить за тем, что происходит на соседском дворе. Ребята для чего-то перебирали доски, пилили, сколачивали. И непрерывно шептались. А до того Ирка все утро бегала к собачьей будке и что-то из нее вынимала.
        «Уж не те ли отравительные таблетки?!» — от этой мысли у Недоброй Соседки все внутри задрожало.
        И тут ей в голову пришла еще одна мысль:
        «А не Жу-Лик ли тот Ля-По, который должен заняться таблетками?»
        Но Жу-Лик никуда от своей будки не отходил и ничем не занимался. Он лежал, положив голову на лапы, и все... Бездельник. Дармоед! Лежит себе, полеживает, а в его будке в это время появляется черт знает что. И это черт знает что Ирка уносит в дом. Только и видно, как шмыгнет в будку, достанет что-то — и в карман. Шмыгнет — и снова в карман.
        — Во жизнь пошла! Ну ничегошеньки, что творится у соседей, не узнаешь! А мыши-то, мыши разбегались! Туда-сюда, туда-сюда... Определенно пора вызывать дезинфекцию.

        У калитки остановилась девочка Петиного возраста. Вьющиеся рыжие волосы завязаны на затылке бантом, платье в оборках. При виде ее Иннокентий был восхищен. А девочка, встретившись с ним взглядом, смутилась, но пересилила себя и проговорила:
        — К вам можно?
        — Конечно! Проходи! — Иннокентий в один прыжок подлетел к калитке и настежь распахнул ее.
        — Какой ты быстрый... — Девочка робко протянула Иннокентию руку и представилась: — Маня. А ты Кеша, я знаю. Моя мама работает вместе с их мамой, — Маня кивнула в сторону Иры и Пети. — И теперь все в больнице знают, что ты сказочный.
        — Да...
        Иннокентий не мог наглядеться на гостью. Ему очень хотелось пощупать ее волосы, платье, подольше подержать за руку. А та продолжала:
        — Это правда, что ты можешь носить любые тяжести и сам научился читать за вечер по сто страниц?
        — Он меньше чем за день выучил энциклопедию, — гордо проговорил Петя и смерил с головы до ног пришедшую пренебрежительным взглядом. — А ты чего пришла?
        — Я?.. Познакомиться... — Маня растерялась. Но ей вовсе не хотелось уходить, и она сказала первое, что ей пришло в голову: — А вы строите... Можно, я помогу?
        — Мы не строим, а учимся пользоваться инструментами, — пробурчал Петя.
        — Я тоже хотела бы научиться пользоваться инструментами. — Маня опустила глаза.
        Ире, как и Пете, Маня тоже не понравилась. Вырядилась будто на праздник. Воображала.
        — Сначала оденься по-рабочему, — наставительно посоветовала она.
        — Я сейчас! Я быстро переоденусь. — Маня побежала было к калитке, но тут услышала:
        — Мы заканчиваем. Так что приходи в другой раз. — Ира исподлобья сердито смотрела на нее.
        — Хорошо... — послушно согласилась Маня. — Я приду в другой раз.
        Кто бы знал, как Иннокентию было жалко, что Маня ушла. И он уже мечтал: вот она вернется, и он с ней подружится так же, как с Петей, Ирой и их мамой и папой. Скорее бы она приходила.

        Щит, который должен был закрыть ловушку с Черными Крысами, быстро рос. И после обеда ребята решили, что заканчивать его удобнее не в сарае, а на улице под навесом.
        Но они не учли того, что Жу-Лик в будке надышался снотворным. У него кружилась голова, и ему захотелось быть около ребят, а не по другую сторону сарая. И, одурманенный, он бросил свое место и улегся возле них.
        А Иннокентий только и думал, когда же к ним снова придет Маня. Ему надоело проверять, что делает Недобрая Соседка, и он перестал о ней вспоминать. В конце концов мало ли что они сооружают. Может, дверь в погреб.
        Всем этим Соседка и воспользовалась, перелезла через забор и первым делом заглянула в будку. Но в будке ничего, кроме пустой тарелки, она не обнаружила: Иннокентий велел мышам больше таблеток не приносить.
        — Ну Ирка! Вот проходимка! Ведь специально делала вид, будто что-то вынимает из собачьей будки! — возмутилась она. — Ох девчонка! Ох проныра!..
        Тихо, чтобы не услышали ее шагов, Недобрая Соседка подкралась к навесу и прислушалась. Но до ее ушей доходил лишь стук молотков. Пришлось заговорить самой.
        — А чего это вы тут делаете? — приторным голосом пропела она.
        — Мы?..
        При виде Недоброй Соседки ребята обомлели. Ира выронила гвозди, из Петиных рук словно сам вывалился молоток, и лишь Иннокентию удалось сохранить внешнее спокойствие. Хотя и его сердце забилось так сильно, что, казалось, еще чуть-чуть — и оно выскочит из груди.
        — Ничего мы не делаем... — первой ответила Ира и стала собирать с земли гвозди.
        — А кто весь день пилит? — вкрадчиво проговорила Недобрая Соседка и растянула в показной улыбке губы.
        — Так это мы учимся, — не поднимая от земли глаз, проговорила Ира.
        — Учитесь? Ну-ну... А что ты все утро забирала из будки Жу-Лика?
        — Я?..
        — Ты! — Голос Недоброй Соседки стал угрожающим. — Я-то все видела! А ну, признавайся!
        — Р-р-р, — защищая свою хозяйку, зарычал Жу-Лик. — Р-р-р-р...
        Ира в растерянности посмотрела на Иннокентия, потом на Петю. Но те молчали. Пришлось выкручиваться самой:
        — В будке Жу-Лика появились клещи. Их я там... это... собирала. А потом дома сжигала.
        — Чего же ты их сразу всех не собрала? Собрала бы всех разом — и конец. — Недобрая Соседка чувствовала: ясное дело, Ирка врет.
        — В один раз их найти невозможно, — вступил в разговор Петя. — Они же прячутся по щелям. Вот она и ходила несколько раз. Какой клещ вылезет, того она и хватала.
        — Ага, — поддержал его Иннокентий. — Она их собрала сколько смогла, а потом всю будку обрызгала этим... как его... короче, отравой. Так что вы к будке не подходите. А то заболеете. Видите, даже Жу-Лик не в будке.
        — Гав! Гав! — пролаял Жу-Лик.
        Недобрая Соседка не на шутку испугалась. Вдруг и правда обожглась, когда шарила в будке по стенам. Не оглядываясь она побежала домой мыть руки и по дороге, как всегда, причитала:
        — Бедная я, несчастная! Ведь такой ожог от собственного купороса потерпела! Вдруг снова обожглась?
        Однако на этот раз никакого ожога на руках не оказалось, и она поняла: Ирка с Иннокентием и Петей ее попросту обманули. Пришлось снова лезть через забор. Но на этот раз она решила ни в какие разговоры не вступать, а чтобы подслушать, затаиться за углом сарая. Хорошо, Иннокентий снова стал неотступно за ней следить.
        — Ш-ш-ш, — чуть слышно выдохнул он из себя, приложил палец ко рту и глазами показал на стену сарая.
        Ребята затихли и сами услышали за дощатой стеной тяжелое дыхание Недоброй Соседки. Ира погрозила в ее сторону кулаком и тут же наигранно сочувственным голосом проговорила:
        — Хорошо, что мы предупредили Соседку о яде, которым я облила будку Жу-Лика.
        — Пожалуй, надо сделать дополнительную уборку, — деловито сообщил Петя и подмигнул.
        Взяв метлу, он залез на крышу сарая и принялся с усердием сметать с нее мусор в ту сторону, где затаилась Недобрая Соседка.
        — А-а-апчхи! А-а-а-апчхи! — тут же раздалось ее чиханье.
        — Будьте здоровы, — как можно уважительнее проговорил Петя и с еще большим усердием замахал метлой.
        Мотая головой, отряхиваясь от мусора и чертыхаясь, Недобрая Соседка заторопилась восвояси. А ребята снова принялись за работу. И не подозревали, какой жестокий план зрел в ее голове.

        Дело в том, что Черные Крысы не зря поселились у входа в туннель. Туннель их не интересовал. Но этот вход был прямо под домом Недоброй Соседки. Как раз стенка в стенку с ее подвалом, который она поначалу про запас до краев заваливала всякими продуктами.
        Запах обильной еды привлек Черных Крыс. Они легко пролезли в заветный погреб и изгрызли все хозяйские запасы. Так что когда однажды туда спустилась Недобрая Соседка, она на полках не увидела ничего. Крысы съели даже бумагу, в которую были завернуты продукты. И теперь в углу можно было разглядеть лишь хищные ненасытные огоньки их злобных глаз.
        Поначалу она принялась было ругаться и даже запустила в них палкой. А потом решила: нет худа без добра. Продукты можно купить. А такие огромные крысы есть только в ее подвале. Мало ли для чего могут сгодиться. И она стала их, чтобы не ушли, подкармливать.
        И вот настал момент воспользоваться их хищностью и злобой: она решила натравить их на соседских ребят. И действовать она будет так. Первым делом покажет Черным Крысам колбасу. Но только они ее понюхают, она вылезет из подвала и бросит пакет с приманкой к своим врагам под навес. Те не сообразят, что это за кулек, и, естественно, его поднимут. А Черные Крысы...
        — Ха! Ха! Ха!
        Предвкушая сладость мести, она раскатисто засмеялась: ведь Черные Крысы не из тех, кто уступает свой кусок! Они бросятся отнимать колбасу и перекусают и Ирку, последнюю врунью, и Петьку, который сбросил ей на голову труху с крыши сарая. И, конечно, выкрасившегося под седого бывшего зеленоволосого.
        — Ну вы у меня попляшете! Запомните, как не уважать соседей! — провозглашала она на весь дом.
        Выкрики Недоброй Соседки, скрип лестницы и запах еды разбудили дремавших крыс. Они вмиг заняли возле лестницы свои места, но когда хозяйка поставила ногу на нижнюю ступень, ее каблук случайно защемил хвост одной из них. И, естественно, та вцепилась Недоброй Соседке в ногу.
        — А-а-а-а! — завопила она и выронила колбасу. — А-а-а!!!
        От крысиного укуса ногу жгло словно огнем. И хромая, чертыхаясь и всхлипывая, она еле вылезла из подвала. Нога раздувалась прямо на глазах, а потому ничего не оставалось как поскорее отправиться в больницу.
        Увидав на ноге Недоброй Соседки рану, врач побежал к другому врачу, тот к третьему, и вместе они определили: дело серьезное, требуется срочная операция. А потом сорок дней подряд к ней домой будет приходить медсестра, чтобы делать уколы. От бешенства.
        — Зачем уколы?! — взмолилась Недобрая Соседка. — Не надо уколов!
        — Надо, — твердо сказали врачи и велели медсестре тут же сделать первый укол.
        Медсестра сделала Недоброй Соседке большой иглой из большого шприца большой укол. А врачи в это время вычищали из ее раны яд Черной Крысы. Операция продолжалась час, из-за крысиного яда наркоз не действовал, и весь этот час Недобрая Соседка в голос кричала:
        — Ой, больно! Ой, больно!
        — Хотите жить — терпите.
        Врачи сочувственно вздыхали. Но против яда Черных Крыс в природе нет обезболивания. А Недобрая Соседка, не в силах сдержаться, продолжала плакать:
        — Ой-ой-ой... — И обещала: — Никогда больше не буду водиться с Черными Крысами... Ой-ой-ой! И сама гадости придумывать не буду-у-у... Ой-й-й-й... нет моего терпения, как больно-о-о-о...
        После операции Недоброй Соседке полегчало. Ей перевязали ногу, посадили в санитарную машину и отвезли домой.

ПОСЛЕДНИЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ

        А у ребят после столкновения с Недоброй Соседкой работа расклеилась. Ира засадила в палец занозу, Петя на ровном месте споткнулся, упал и разбил коленку. Даже Иннокентий прищемил палец и, как всегда, когда расстраивался, начисто забыл, что сказочным способом мгновенно способен вылечить себя сам. Он дул на больной палец, тряс рукой, кряхтел и наконец сказал:
        — На сегодня все.
        — Ага, — согласился Петя. Его коленка противно саднила.
        — Мне бы занозу вынуть, — захныкала Ира. — Может, сбегать к маме в больницу?
        — Я тебе ее выну.
        Ребята обернулись — перед ними стояла Маня. Одета она была по-деловому: клетчатая рубашка с засученными рукавами заправлена в шорты, волосы заплетены в косички, через плечо сумка.
        Увидав, что помощь предложила вчерашняя воображала, Ира независимо фыркнула:
        — Вот еще.
        — Не спорь.
        И не успела Ира опомниться, как Маня ловко ухватила ее за локоть, зажала руку девочки у себя под мышкой, пощупала палец, в котором застряла заноза, и острыми ноготками ловко ее выдернула.
        — Сейчас продезинфицирую. — Маня открыла сумку и вынула из нее коробку, в которой лежали бинт, вата и йод с зеленкой.
        — Ловко ты управилась с занозой. — Ира дала продезинфицировать ранку. Йод щипал, конечно, но что поделаешь.
        Отпустив Ирину руку, Маня повернулась к Пете.
        — Садись, твою коленку надо помазать зеленкой.
        — Не лезь, когда не просят. — Он не любил лечиться.
        — А я сказала — садись.
        Голос Мани стал строг. Петя засопел, но подчинился и позволил Мане густо смазать ссадину зеленкой.
        — Ты как доктор. — Сегодня Иннокентий был восхищен гостьей еще больше, чем накануне.
        — Моя мама врач. — Улыбка осветила лицо девочки.
        И эта улыбка тут же примирила с ней Петю. Он больше не сердился за то, что она его без спросу лечила. И Ире тоже захотелось поскорее подружиться с Маней.
        — Расскажем? — Она просительно посмотрела на Иннокентия и Петю.
        — Можно, — согласился Петя.
        Иннокентий только того и ждал. И тут же принялся рассказывать Мане, что они роют подкоп к старинному городу Торо. Но им мешают Черные Крысы. Уже придумано, как их заманить в ловушку. Но для безопасности ловушку надо обшить железом. И когда стемнеет, они хотят для этого принести в сарай кровлю, которую все равно свезли бы на свалку.
        — Только никому не говори, — строго предупредила Ира.
        — Конечно, не скажу.
        Легко закончив сколачивать щиты, ребята стали весело играть. А потом в ожидании, когда стемнеет, испекли пирог и пили чай.
        Но вот в окнах начали зажигаться огни. Улицы опустели, и ребята под покровом темноты, никем не замеченные, перетащили старое железо к себе в сарай. А потом, захватив Жу-Лика, пошли провожать Маню домой.
        — Значит, вы точно-точно взяли меня в свои друзья? — по дороге спросила девочка.
        — Конечно, — радостно подтвердили Ира, Петя и Иннокентий.
        Наступила ночь, а Иннокентий все не мог заснуть. И ему мечталось, как он завтра снова увидит Маню — необыкновенную принцессу из самой красивой на свете сказки. И ему представлялась Маня в золотой короне, с волшебной палочкой в руках. И что прикосновением этой палочки она вмиг вылечивает любые раны: и сбитые коленки, и порезы, и даже укусы Черных Крыс.
        Петя тоже еще долго ворочался в постели. А потом Иннокентий услышал:
        — Девчонка как девчонка. Ничего особенного... И нос в конопушках.
        После этого Петя сразу уснул, а Иннокентий все мечтал, мечтал, мечтал...

        На другой день Маня пришла к ребятам с самого утра. Одета она была так же скромно, как и накануне. Но несмотря на простой наряд, для Иннокентия все равно оставалась феей-волшебницей.
        — Ребята, — лишь поздоровавшись, проговорила она, — вы даже не представляете, как опасны Черные Крысы. Вчера вашу соседку после их укуса еле спасли.
        Обо всем этом Маня услышала от своей мамы, которая помогала Главному Врачу делать операцию Недоброй Соседке.
        — Вот мы и хотим от них отгородиться. — Иннокентий опустил глаза. — Я понимаю, надо придумать что-то еще... Ведь хоть на мгновение, но мы с ними обязательно окажемся лицом к лицу.
        — Кеша, — Маня хитро прищурилась, — а может, ты сочинишь нам из чего-нибудь защитные костюмы?
        — Нечего терять время на какие-то костюмы, — Ира недовольно скривила губы.
        Но Иннокентий тут же понял: костюмы — это как раз то, что им надо! И как сам не додумался? Ведь водолазам в скафандрах не страшны даже зубы акул. А они пострашнее крысиных.
        — Костюмы много времени не потребуют, — радостно проговорил он. — Опилок у нас сколько угодно. И ржавчины от железа предостаточно... К примеру... такой костюм устроит?
        И тут же ребята увидели перед собой Иннокентия в мягком серебристом блестящем костюме.
        — Сними, его еще проверить надо, — приказала Ира, и когда Иннокентий сбросил с себя костюм, положила его на верстак и изо всех сил ударила по нему топором.
        На костюме не осталось и следа.
        Потом Петя пытался пробить костюм гвоздем, Маня проткнуть иглой — ничего не получилось.
        — И верно отличная вышла вещь, — обрадовался Иннокентий.
        — А можно, чтобы костюмы были разноцветные? — деловито осведомилась Ира. — Чтобы мы в них могли узнавать друг друга.
        — Пожалуйста. — И Иннокентий тут же сделал костюм фиолетового цвета и протянул его девочке. — Держи.
        — Я бы хотела сиреневый... Можно?
        — Естественно...
        Секунда, и костюм в руках Иннокентия из фиолетового превратился в сиреневый.
        Маня решила, что ее костюм должен быть желтым, как солнышко, а Петя попросил сделать ему красный. Иннокентий с легкостью выполнил их желания, и вскоре все четверо стояли друг против друга в прочных, мягких защитных костюмах.
        — Молодец, Манька. — Петя не переставая щупал на себе костюм. — Хорошую подала идею.
        — Потому что умница! — проговорил Иннокентий.
        От переполняющих его к девочке чувств он подхватил ее под мышки и поднялся с ней высоко-высоко. Выше самого высокого в городе дома. Но Маня не испугалась. В руках Иннокентия ей не была страшна никакая высота и вообще ничего на свете.
        — Кеша, а скажи мне сам свое имя, — попросила она.
        И Иннокентий тихо сказал. И как бывало, когда он сам произносил свое имя, все вокруг засияло сказочным светом. Свет переливался в воздухе перламутровым сиянием, обволакивал дома, деревья, и Даже серый асфальт на дороге в его лучах сделался серебристо-дымчатым.
        А какими прекрасными песнями лились звуки его имени... И казалось, так будет всегда. Но, как известно, на земле никогда ничего не бывает вечно. Постепенно сказочный свет начал таять.
        Мане хотелось его удержать или продлить хоть на миг. Но как можно удержать то, что не твое? Только в памяти. И она запомнила и звук Кешиного имени, и цвета, которыми от его звучания все светилось вокруг.
        — Ой... — Девочка почувствовала, что ее ноги коснулись земли.
        Толком не понимая, правда ли то, что произошло, она принялась тереть глаза, а потом остановилась и в растерянности спросила:
        — Мы летали?
        — Еще как! — Петя завистливо свистнул. — И как все вокруг светилось!
        — Кеша, — просительно проговорила Ира, — а ты не мог бы почаще произносить свое имя?
        — Зачем?
        — Чтобы вокруг было красиво.
        — Так сама и сделай красоту вокруг себя, — засмеялся Иннокентий. — У тебя это может получиться и получше моего.
        — У нее-то? Ха, легко сказать, — Петя вздохнул.
        — Стоящее, конечно, легко никогда еще не получалось. — Иннокентий обвел глазами ребят. — Но помните, я рассказывал про цыплят. И ведь они, крохотные, научились летать! А почему? Потому что это им очень захотелось. Вот и вы, если захотите, тоже можете сделать все вокруг себя таким же прекрасным, как в сказке.

        Из окна, около которого Недобрая Соседка поставила кресло, были отлично видны и чудесные переодевания ребят, и полет Иннокентия с Маней на руках. Видела она и сказочной красоты свечение. А как ей пришлись по душе песнопения его имени!
        — Господи, чего только в жизни не бывает, — искренне восхитилась она.
        Взглядом обведя углы своей комнаты, она решила, что, как только поправится, первым делом обметет от паутины все углы и побелит потолок. Впервые в жизни ей не было завидно, что кто-то умеет делать то, что ей не под силу. Она попыталась было слезть с кресла, чтобы побежать к ребятам и порадоваться вместе с ними. Но боль не позволила ей сделать и шага.
        — Ой-ой-ой! — заплакала она и принялась в голос ругать Черных Крыс. — Гадины паршивые! Попомните мое слово, как поправлюсь, такую отраву вам подсыплю, вмиг сдохнете!

СТАРИННЫЙ ГОРОД ТОРО

        Ребята, зная, что Недобрая Соседка не может сдвинуться с места, перестали ее остерегаться, отодвинули в сторону будку Жу-Лика и в костюмах спустились куда-то вниз.
        — Так у них там тайник! — поняла Недобрая Соседка.
        Любопытство снедало ее, но больная нога приковала к креслу. А потому подробнее узнать, что там и как, у нее не было никакой возможности. И поделиться своим открытием тоже оказалось не с кем. Раньше она сама к себе никого не пускала. А сейчас позвала бы, да некого. Даже медсестра, которая пришла сделать ей очередной укол из большого шприца большой иглой, не захотела ее слушать.
        — Раз копают, значит, надо, — сказала она, сделала полагающийся Недоброй Соседке большой укол из большого шприца большой иглой и ушла.
        — Бедная я, несчастная, — запричитала Недобрая Соседка.
        И на этот раз она правильно запричитала: впервые в жизни она поняла, как плохо быть одной и, в сущности, никому не нужной. Исчезни она завтра с лица земли — никто не вспомнит. А если помянет, то без сожаления. Скорее с облегчением, что наконец избавились от злыдни.
        — Что же теперь делать? Как жить? Ведь с каким делом к людям ни приди, никто не верит... Но ведь другим-то верят!
        Да-а, было Недоброй Соседке над чем задуматься. Впервые она по-настоящему размышляла над истоками своей вечной горемычности. И как ни кинь, выходило: винить ей в своих невзгодах, кроме себя, некого. И еще после долгих размышлений ей стало ясно как день: неверно жить, никому не доверяя и никого не любя.
        — Несчастная я, несчастная, — горько заплакала она. — Что, соседям трудно было мне растолковать, как я неправильно живу?!. Это ж надо, чтобы вокруг собрались такие равнодушные люди!
        Но тут она вспомнила, как много раз все ей только и говорили, что надо жить в любви и содружестве с другими. А она не желала слушать, потому что не верила ни единому их слову. Особенно когда разговор заходил о доброте и взаимопонимании. Все думала, они говорят лишь себе на выгоду.
        — Исправлюсь, — твердо решила она.
        И тут же впервые в жизни ощутила беспокойство не за себя, а за других. И этими другими были соседские ребята, на которых еще накануне она хотела натравить Черных Крыс. Но сейчас ей казалось, будто ничего такого она делать по-серьезному не собиралась.
        — Долго не выбираются из-под земли, — не на шутку разволновалась она. — Как бы не напоролись на Черных Крыс... И ведь как ни кричи, они под землей не услышат... Что делать-то? Как предупредить о Черных Крысах? Как помочь?
        Превозмогая боль, она заставила себя подняться с кресла и, держась за стену, вышла на крыльцо, спустилась по ступеням вниз и, как ей было ни трудно, добралась-таки до забора. Но только она попыталась через него перелезть, как к забору подскочил Жу-Лик.
        — Р-р-р-р, — зарычал он.
        — Да предупредить мне их надо! Предупредить! — плаксивым голосом проговорила она.
        — Р-р-р-р... Гав! Гав! — услышала она в ответ.
        — Я помочь пришла! Понимаешь, помочь! — заныла она. — Я же чтобы как лучше...
        Однако Жу-Лик продолжал неистово лаять:
        — Гав! Гав! Гав!!!
        Его оставили охранять вход в туннель, и он его преданно охранял. А намерения Недоброй Соседки еще надо проверить. Видите ли, хочет ребят о чем-то предупредить. Нет уж! Не нужны им никакие предупреждения. Иннокентий и без ее предупреждений все увидел.
        Так Недобрая Соседка и вернулась домой ни с чем. Так ей и не удалось сделать первое в жизни доброе дело.
        — Бедная я, несчастная, — всхлипнула она. — И что же за жизнь у меня такая... О-о-о-ой...

        А у ребят все нужные подходы к туннелю были уже вырыты, приманка со снотворным разложена по местам, щит, для того чтобы замуровать ловушку, приготовлен. Оставалось последнее — освободить от Черных Крыс проход, ведущий в старинный город Торо.
        И вот они бесстрашно отвалили камень, отделяющий их от логова Черных Крыс, затем терпеливо ждали, пока крысы по следу рассыпанной крупы добегут до ловушки, а потом ловко их замуровали. Все это они делали дисциплинированно и слаженно.
        Так что за считанные минуты Черные Крысы все до одной оказались навеки замурованными в ловушке вместе с их жадностью, коварством и ядовитостью. А ребята могли продвигаться по подземелью дальше.
        Многие тысячелетия по этому тайному ходу не ступала нога человека. Оказавшись замурованным от внешнего мира, он сделался сырым и затхлым, во многих местах осыпался, потолок обвалился, и в нем поселились кроты и пауки.
        Но это не смутило ребят. Иннокентий бесстрашно шел впереди. А за ним, держа над головой фонарь, шагал Петя, потом Маня и уже потом Ира. Были тут и мыши во главе с их вождем Ля-По, и Мадепалама, и Любочка-красавица.
        Внезапно туннель закончился, и дорогу преградила железная дверь на массивных петлях.
        — А ключ? — растерянно проговорила Ира.
        — Сейчас откопаю, — засмеялся Иннокентий.
        Сделав шаг вправо, он наклонился, откинул в сторону один камень, за ним второй, третий... и под седьмым ребята увидели большой бронзовый ключ. Иннокентий поднял его, вставил в замочную скважину, поднатужился и повернул в замке. Дверь медленно, со скрипом отворилась, и в свете фонаря перед глазами ребят в великолепной строгой красоте предстал круглый зал, посередине которого возвышалась золотая колонна.
        Сам зал был пуст, но его стены, сплошь исписанные древними письменами, которые то и дело перемежались орнаментами и барельефами, поражали своей чистотой и четкостью изображения. В некоторые орнаменты были вкраплены камни и какие-то предметы. Но это не нарушало общей гармонии рисунка стен.
        — Вот это да-а! — в восхищении проговорила Маня.
        — Да-а, — эхом за Маней повторил Петя.
        — Не может быть... — Чтобы проверить, не мерещится ли ей все это, Ира на мгновение даже зажмурила глаза.
        — Как видишь, может, — улыбнулся Иннокентий.
        — Ой, смотрите! — Ира дотронулась рукой до стены. — Здесь нарисовано сражение. А вот еще одно... и там тоже сражение... и там... Сколько же они воевали?
        — Да, кто-то не давал этому городу спокойно жить. — Иннокентий тоже провел рукой по стене. — Счастье, что вход в этот зал был потайным. А то все это было бы давным-давно разрушено и разграблено... Варварам не нужны ни история, ни искусство.
        — Им только деньги подавай да драгоценности, — вздохнула Маня. — А чтобы работали другие.
        Ребята шли вдоль стен, и перед их глазами в картинках выстраивалась история и образ жизни независимого и просвещенного города. Вот так они обрабатывали землю, так ткали ткани и шили одежды, вот так делали посуду, а вот такое у них было кузнечное ремесло.
        Внезапно Иннокентий остановился. Он увидел на одной из фресок осколок от скорлупы. Точно из такого же материала была сделана скорлупа и его яйца.
        — Значит, я на земле такой не один? — понял он. — Не один!
        От радости он чуть было не захлопал в ладоши, но сдержался. Сначала надо было побольше узнать о своем собрате. Он стал всматриваться в скорлупу, но она молчала. Скорлупа и скорлупа. И никакой информации о том, чья она, откуда взялась.
        А Ира в это время уже вынула фотоаппарат и начала фотографировать. Всю пленку она израсходовала на настенные изображения, и только на последнем кадре ребята сфотографировались сами. Они встали около центрального столба, Ира навела камеру, а на спусковую кнопку по команде Иннокентия нажимала мышь.
        Только как ни много замечательного и необычного увидели ребята под сводами зала, но когда они выбрались наверх, им сделалось еще радостнее. А голубое небо над головой показалось даже голубее и выше, чем прежде.
        Но не успели их глаза привыкнуть после темноты к солнечному свету, как послышался голос Недоброй Соседки.
        — Наконец-то выбрались! А то я вся испереживалась! — взволнованно, без тени фальши прокричала она из окна. — Ведь под моим домом Черные Крысы! Думала, вдруг до них докопаетесь! Они же насмерть искусать могут!
        — Теперь не искусают, — со значительностью проговорил Петя и посмотрел на Иннокентия: мол, не сказал ли Соседке лишнего.
        А та злорадно захихикала:
        — Хи-хи-хи! Неужели отравили?
        — Их ни отравить, ни победить нельзя. — Иннокентий стал снимать с себя защитный костюм. — Мы другое сделали. Мы их отгородили от жизни на земле.
        — Как это? — Недобрая Соседка недоверчиво прищурилась. Веры в слова седоволосого у нее не было никакой. — Как это отгородили?
        — Замуровали. — Ира с независимым видом взглянула на Недобрую Соседку. — Так что теперь, если снова захотят жить среди людей, пускай сначала перейдут в другую сказку. Справедливую и добрую.
        — Надейтесь, надейтесь... — пробурчала Недобрая Соседка и стала соображать, как это ребята смогли додуматься до такого. И лишь когда они уже входили в свой дом, она вдруг встрепенулась и вдогонку им торопливо прокричала: — А вы это... зашли б когда!.. Мы по-соседски посидели бы, поговорили... Чайку попили с леденчиками. А?.. Придете?
        — Спасибо, — за всех отозвался Иннокентий.
        Дома Ира разбушевалась:
        — Это чтобы мы пошли к ней чаи распивать?! Да ни за что!
        — Успокойся, — попытался урезонить ее Иннокентий.
        — Нечего мне успокаиваться! Не она, что ли, хотела засадить тебя в клетку? Забыл?!
        — Ничего я не забыл. Но если человек осознал свою неправоту, его надо простить.
        — Это Недобрая Соседка осознала свою неправоту?! — Возмущению Иры не было предела. — Да она... Да хуже нее!..
        — Все это было раньше, — не сдавался Иннокентий. — А теперь встреча с Черными Крысами и болезнь ее изменили.
        — Таких, как она, ничто не может заставить измениться!
        — Как знать, как знать, — задумчиво проговорил Иннокентий. Из его головы не выходил осколок скорлупы, который был точно таким же, как скорлупа его собственного яйца.

РАССТАВАНИЕ

        Но какой стала Недобрая Соседка, после того как поправилась, ребятам узнать не довелось. Вечером, вернувшись из командировки и увидав на своем столе фотографии, папа сначала решил, что его разыгрывают. Пришлось ребятам повести его по подземному коридору в город. И так же как и у них, его восхищение подземным залом было безгранично.
        А спустя неделю городские власти отдали распоряжение начать раскопки. Так что дом Недоброй Соседки, чтобы не провалился под землю вместе с хозяйкой, пришлось снести, а ее переселить.
        На всеобщее удивление, она не сопротивлялась, не ругалась и никого ни в чем не обвиняла. Раз надо, значит, надо. И вещей с собой на новую квартиру никаких не взяла.
        Работа в раскопках кипела. Папа днями и ночами сидел над расшифровкой настенных надписей. Иннокентий помогал, но об обнаруженной им скорлупе не заговаривал, пока папа сам ее не увидел и не спросил о ней. Потом они долго шептались. Но о чем, другим рассказывать не стали.
        Все лето ребята как могли тоже помогали археологам. И никто не замечал, что Иннокентий все чаще и чаще стал уединяться. А когда бывал среди людей, мало разговаривал, а больше смотрел куда-то сквозь землю.
        И вот настал день, когда он тихо отозвал Маню в сторону и взял за руку. В его глазах стояла грусть.
        — Ты чего? — не поняла Маня.
        — Я хочу попрощаться, — признался Иннокентий.
        — Зачем?.. — В голосе Мани был испуг.
        — Я должен от вас уйти.
        — А как же я?!. Мы?..
        Маня так привыкла каждый день видеть Кешу, слышать его голос, ловить на себе его взгляды, что не представляла жизни без самого близкого для нее друга.
        — Теперь вы тут справитесь и без меня... Знаешь, — он оживился, — один мой Брат уже жил в городе Торо. Это по его совету люди построили Круглый Зал Памяти... Там есть и осколок его скорлупы. Я попросил, чтобы папа первыми расшифровал письмена, которые около нее.
        — А где сейчас твой Брат? — Маня была поражена.
        — Не знаю. На стенах об этом не написано. А скорлупа о нем ничего не рассказывает.
        — Ну не рассказывает... А тебе-то зачем уходить от нас? — Маня просительно посмотрела на друга.
        — У меня есть еще один Брат. Он пока в яйце. Ему давно пора бы вылупиться. Но его яйцо попало в плен к Черному Дракону. И я знаю, что спасти его могу только я. Понимаешь, я один.
        — Ира, Петя, — позвала Маня и, когда те подошли, всхлипнув, сообщила: — Кеша уходит...
        На мгновение воцарилось недоуменное молчание, но тут же Ира безапелляционным голосом заявила:
        — Никуда мы тебя не отпустим! Ни-ку-да! — Она перевела дыхание и затараторила: — Ты здесь папе нужен? Нужен. И пока работа не окончена, твой уход — предательство.
        — Папе я показал, как переводить. И большего, к сожалению, сделать не могу.
        — Не могу, не могу, — передразнил друга Петя. — А родителям ты сказал, что уходишь? Не сказал!
        — Почему не сказал? Я сказал... И папе сказал. И маме.
        — И что они?
        — Папа говорит, если надо, значит, надо.
        — А мама? — требовательно спросила Ира.
        — Сказала, что испечет мне на дорогу пирожки.
        — И испекла?
        — Испекла. — Иннокентий показал на лежащий в стороне небольшой мешок, которого раньше у него никогда не было.
        — Кеша... он... — Маня больше не скрывала слез. — Он должен спасти Брата... Яйцо Брата попало в руки Черного Дракона... и если он там вылупится, то попадет в кабалу... А у Брата уже срок вылупливаться. И кроме нашего Кеши его спасти никто не может...
        — Так давай и мы с тобой пойдем спасать твоего Брата, — решительно заявил Петя.
        — Со мной нельзя, — Иннокентий грустно улыбнулся. — Дорога туда лежит через несколько сказок. А вы ведь не сказочные... Вам не пройти...
        — А потом ты к нам вернешься? — Маня подняла на Иннокентия глаза, полные надежды.
        — Я постараюсь.
        И по тому, как Иннокентий сказал эти два простых слова «я постараюсь», ребята поняли: он точно постарается снова прийти к ним.
        На мгновение воцарилось молчание. Но вот Иннокентий пожал лапу Жу-Лику, погладил кошек, приласкал Ля-По, всем улыбнулся, подхватил мешок, перекинул его через плечо и, напоследок махнув рукой, полетел. Ребята что было сил вслед ему тоже махали руками, а когда он скрылся из виду, продолжали махать все равно.
        И тут из-за далеких облаков снова раздался голос Иннокентия:
        — Я постараюсь. Я обязательно постараюсь, чтобы мы еще свиделись. До встречи, ребята!
        — До встречи! До встречи! — в один голос радостно закричали Маня, Петя и Ира.
        — Гав, гав! — отозвался как уж сумел Жу-Лик и завилял хвостом.
        — Мыр-р-р-р, мыр-р-р-р, — замурлыкали кошки.
        А мыши, тихо попискивая, стали ласково тереться о их лапы спинами. Что означало: ты научил нас жить в дружбе, и мы эту дружбу сохраним до конца.
        Неожиданно над головами ребят закружились быстрокрылые стрижи. Петя вскинул голову и что было сил закричал:
        — Стрижи, летите и скажите Кеше еще раз: мы знаем, мы с ним еще точно увидимся! И он придет к нам не один, а со своим Братом!
        Опережая друг друга, стрижи полетели передавать слова мальчика Иннокентию. А Маня смахнула с лица слезы и с признательностью посмотрела на Петю.
        — Ты молодец. Правильно сделал, что послал стрижей сказать Кеше, что мы верим... Мы обязательно с ним еще увидимся...
        Девочка не сводила глаз с улетающих вслед за Иннокентием стрижей и, уже обращаясь не к Пете, а к Иннокентию, зашептала:
        — Кеша, ты точно к нам вернешься. Я верю в это... И то, что ты спасешь своего Брата, тоже верю. И не просто верю... Я уверена, что ты победишь Черного Дракона. Потому что ты добрый. А добро всегда в конце концов побеждает. Я не знаю почему, но побеждает!
        В ее глазах больше не было слез. Девочка улыбалась.
        — И я уверена в твоей победе, — вслед за Маней проговорила Ира. — До свидания! До встречи!

Б Е З  П Р А В А  Н А П А Д А Т Ь

НА НЕВЕДОМОЙ ПОЛЯНЕ

        Уже много времени Кеша летел над полями и лесами, большими городами и городами маленькими, над деревнями и заброшенными поселками. Но там жили обыкновенные люди, точно такие, с какими он познакомился в Петином доме. А как попасть в сказку, которая лежит на пути к Брату, он не знал.
        — Отчего так? — недоумевал он. — Ведь я должен как можно скорее вызволить Брата из плена, а вместо этого все лечу и лечу над не сказочной землей.
        Мальчик тяжело вздохнул, снова глянул вниз и ужаснулся: под ним зияла бездна, да не простая. Казалось, она уходила к самому центру Земли. Но этого мало. Вокруг тоже ничего не было видно. От страха Кеша похолодел. Откуда эта бездна и как может быть такое, чтобы вокруг оказалась одна пустота?!
        И тут он услышал хриплый приглушенный голос, который шел откуда-то снизу:
        — Это не бездна. Это Каньон. И он вовсе не пуст.
        — К-к-каньо-о-он?
        Из книжек Кеша знал, что каньоном называется глубокая речная долина с очень крутыми склонами. Но он не видел под собой речной долины, и обрывистых склонов гор тоже видно не было. И тут снова откуда-то снизу послышался голос:
        — Обычный каньон рассекает горы, а этот — пространства. Раньше ты летел над пространством людей, а теперь попадаешь в пространство сказок.
        — Мне как раз туда и надо! — От радости мальчик захлопал в ладоши, но вмиг посерьезнел и деловито осведомился: — А ты кто?
        — Великий Дух Каньона.
        — А я из яйца. И теперь лечу спасать Брата.
        — Наслышан. — В голосе Духа Каньона звучала теплота.
        — Откуда? — удивился Иннокентий.
        — На то я и Дух Каньона, чтобы все знать.
        Иннокентия ответ Духа удовлетворил, и он разрешил себе поинтересоваться:
        — Уважаемый Дух Каньона, а не подскажешь, я в ту сейчас лечу сказку, чтобы спасти моего Брата?
        — В какую сказку тебе дозволено лететь, пока не обучишься, в ту и прилетишь.
        — Я что, должен буду там обучиться какой-то новой сказочной науке?
        — И не одной.
        — А поскорее долететь через тебя до сказки можно?
        — Всему свое время. — Голос Духа Каньона стал строг. — А пока, если хочешь, можешь поговорить со стихиариями.
        — Конечно, хочу, — обрадовался мальчик.
        Со стихиариями, то есть духами природы, он познакомился, еще когда жил в яйце. Все они были свободолюбивы, непослушны, порой вздорны, но зато славились своей честностью и искренностью. И у них было еще одно прекрасное качество: они никогда не предавали и не бросали в беде друзей.
        — Привет, — услышал Кеша голос стихиария Воздуха. — Значит, решил спасти Брата?
        — Решил.
        — Это хорошо... Это ты верно надумал, — прошелестел стихиарий, обдал друга потоком теплого воздуха и тут же сообщил: — Я сейчас тебя чуть подправил.
        — Как это? — Мальчик оглядел себя. Но ничего нового в своей внешности не увидел.
        — Да не внешность твою я исправлял, а твой путь. Чтобы в нужной тебе сказке ты приземлился точно в положенном и безопасном месте. И этим местом будет пенек среди поляны. Понял?
        — Понял, — только и успел проговорить Иннокентий, как перед его глазами полыхнуло что-то яростно-огненное, но, не приблизившись, тут же отлетело в сторону. — Стихиарий Огня! — воскликнул мальчик. — И ты тоже не забыл меня!
        — Рад встрече с другом. — Огонь полыхнул в разные стороны языками пламени. — И запомни — в той сказке, куда ты летишь, я постоянно буду возле тебя. Так что не бойся, что кто-то сможет затушить зажженный твоей рукой факел.
        — Мы, стихиарии, любим тебя, — прожурчал женский голос, и на Иннокентия упало несколько капель прозрачной душистой воды.
        — Вода! И ты пришла со мной поговорить!
        — Ты всегда любил природу. Естественно, что и мы полюбили тебя. Это я говорю не только от себя. Тебе велел кланяться и стихиарий Земли.
        — Спасибо. А где он сейчас?
        — Да здесь, рядом со мной. Но сам знаешь: стоит ему заговорить, как начинаются камнепады и землетрясения. А этому не время.
        — Я понимаю...
        — А от себя обещаю быть тебе неизменной помощницей. Мало ли что может случиться, пока будешь лететь на спасение Брата. И я хочу, чтобы ты верил мне и знал — никакими заклинаниями недобрые силы не смогут вынудить меня пролиться дождем, если тебе это будет во вред. Но если меня позовешь ты, я сразу приду и сделаю все, что окажется в моих силах. Запомнил?
        — Запомнил... Спасибо вам, стихиарии.
        — И будь осторожен, — протараторил стихиарий Воздуха.
        Иннокентию захотелось расспросить стихиариев поподробнее о сказке, в которую сейчас летел, и о том, чего он особенно должен там остерегаться. Но голоса стихиариев умолкли, и как он их ни звал, ответом ему было молчание.

        — Не трать понапрасну силы. Лети своей дорогой, — снова раздался голос Духа Каньона. — Стихиарии — твои друзья. И это главное. А на то, что ушли не попрощавшись, не обижайся. Они такие.
        — А я и не обижаюсь, — мальчик слабо улыбнулся. — Я ведь и сам знаю, что до всего в этой жизни обязан доходить своим умом.
        — Вот и молодец, — похвалил его Дух Каньона, помолчал и добавил: — Нелегкая тебе предстоит работа в этой первой сказке, через которую тебя ведет путь к Брату. И я думаю, ты с ней справишься. Только прошу тебя, будь крайне осторожен и точен.
        — Я постараюсь. — Кеша согласно закивал головой. — Я очень постараюсь...
        — Тогда счастливого пути.
        — Спасибо, — проговорил мальчик и тут же увидел под собой поросшую лесом равнину.
        Настало время спускаться. Но где? И чего именно здесь надо опасаться? Или кого?
        Мальчик стал глазами искать в лесу следы жилья, но их не было. По краю Каньона лес шел заболоченный, гнилостный. Дальше его сменили непроходимые чащобы, которые вдруг перешли в ряды высохших до корней деревьев с пожухлой, а чаще и вовсе опавшей листвой. Но вот больной лес закончился. Внизу зеленела молодая роща. А вот и поляна, посредине которой стоял одинокий пенек.
        — Похоже, это и есть то безопасное место, о котором мне говорил стихиарий Воздуха, — решил мальчик, приземлился точно на пенек, скинул с плеча мешок, присел и задумался.
        В Петином доме он привык, что вокруг всегда было много друзей. А здесь? Ведь не зря и стихиарии, и сам Дух Каньона предупреждали об опасности. Но откуда ее ждать? Вокруг ни души. Лишь лес шелестит листвой...
        Нет, деревья не могут таить в себе коварства. Они не такие... А знать могут многое. И он решил, что, прежде чем отправляться дальше, надо поговорить с деревьями.
        Но к какому бы дереву он мысленно ни обращался, они словно не слышали его. Между ним и лесом стояла стена.
        — Интересно, откуда она взялась? Ее кто-то выстроил? Или этот лес всегда так встречает чужаков?
        На противоположной стороне поляны среди молодых деревьев выделялась высокая, стройная, ветвистая ель.
        — Может, хоть она заговорит со мной?
        Но только мальчик хотел открыть рот, как кто-то дотронулся до его ноги.
        — Кто это?
        Кеша наклонился и среди травы увидел крохотного человечка. Человечек танцевал, весело подпрыгивая то на одной ножке, то на другой. На нем была красивая шляпа и смешная одежка, словно сшитая из разноцветных лепестков красочных цветов.
        — Я митюшонок Гриша, — представился человечек и весело вспрыгнул на ладонь, которую к нему протянул Иннокентий. — А тебя как зовут? — Человечек затанцевал на ладони мальчика с той же беззаботностью, с какой только что делал это на земле.
        — Мое настоящее имя не может выговорить никто. — Глядя на человечка, мальчик начал непроизвольно улыбаться. — Поэтому люди звали меня кто Кешей, кто Иннокентием. Выбирай.
        — Не-е-е-е. Ты для меня большо-о-о-ой! — Митюшонок подпрыгнул и чмокнул своего нового знакомого в щеку. — Будешь Иннокентием.
        Солнце стояло еще высоко, но Кеше до ночи надо было успеть узнать о лесе как можно больше.
        — Угомонись. Ты так будешь плясать до утра, а у меня дела. — Мальчик хотел опустить человечка на землю, но тот перепрыгнул к нему на плечо.
        — Я не просто так пришел к тебе, меня прислал Старик, — танцуя теперь на Кешином плече, сообщил Гриша. — Он велел помочь тебе до него добраться. У нас впереди опасный путь. Готовься.
        — То-то, я вижу, ты все танцуешь. — Иннокентию и в голову не пришло серьезно отнестись к словам легкомысленного митюшонка.
        — Я всегда танцую. — Голос Гриши стал чуть серьезнее. — Я не умею не танцевать.
        — Тогда поскорее рассказывай, какие нас подстерегают опасности, и пошли к твоему Старику.
        — Опасность ждет смертельная. — Гриша попытался стать совсем серьезным, но это ему не удалось.
        — И твой Старик, несмотря на смертельную опасность, тоже, как ты, постоянно только и делает что танцует? — Иннокентий начал сердиться.
        — Что ты! Он большой. Такой же, как ты. Даже выше. Он человек.
        — Здесь есть человек? — Мальчик не знал, радоваться ему или пугаться.
        — Еще какой! Он друг всех митюшат, не то что эта, — танцуя, Гриша показал в сторону ели.
        — Что, устала от ваших танцев? — Кеша усмехнулся.
        — Ничего она от нас не устала. Мы лечим деревья, помогаем им. А она наш враг, потому что на самом деле она не дерево, а ведьма Надора.
        — Ведьма? — не поверил Иннокентий.
        — Самая натуральная. — На секунду Грише удалось стать серьезным. — Хорошо, что ты сел на этот пень. Это единственное место на всей поляне, куда не доходит ее колдовство. А то бы она давно тебя заколдовала. И стал бы ты ее слугой.
        Кеша пристально посмотрел на тихо стоящую у края поляны красивую ель. А митюшонок, не переставая танцевать, продолжал:
        — Всех, кто приходит к Старику, она здесь ловит, а потом заколдовывает. И они делаются для него не друзьями, а врагами.
        — А тебя, значит, не заколдовала?
        — Старик говорит, что я уже расколдовался. Но я единственный из всех митюшат, кто расколдовался. — В голосе Гриши было нечто, заставлявшее верить его словам.
        «А что мне мешает самому внутренним взглядом посмотреть эту ель?» — подумал Иннокентий и сосредоточился на прекрасном дереве.
        Увиденное через присущее ему от рождения ясновидение ужаснуло. Душа ели была подобна душам Черных Крыс. И от нее воинственными всполохами исходили лишь ненависть и злобная жадность. Ведьма умела читать чужие мысли, и как только почувствовала, что мальчишка разглядел ее ведьмарское нутро, заскрежетала ветвями:
        — Чрш-ш-ш-ш, чрш-ш-ш-ш.
        — Ничего себе елочка. — Мальчик с благодарностью погладил митюшонка. — Спасибо, малыш. Ты спас меня от многих неприятностей.
        — Это не я спас, это Старик, — прыгая и кувыркаясь на Кешиной ладони, ответил митюшонок. — Давай скорее собирайся, и пошли.
        Иннокентий снова пересадил митюшонка на плечо и подхватил свой мешок.
        — Держись, сейчас полетим, — велел он и стал подниматься над поляной.
        — Стой! Скорее на пень! — в ужасе закричал маленький человечек.
        — Что случилось? — Иннокентий торопливо вновь опустился.
        — Уходить отсюда без огня нельзя. — Митюшонок неистово заскакал по спине Иннокентия.
        — Без какого огня?
        — Любого.
        — И что мы с этим огнем должны делать?
        — Мне-то он ни к чему, а ты должен постоянно на него смотреть.
        — Зачем?
        — Чтобы ведьма не смогла тебя заколдовать. Да и вороны испугаются тебя тронуть.
        — Слушай, ты можешь не плясать хотя бы в такой серьезный момент? — Иннокентий нахмурился.
        — Так я же для дела. Когда я пляшу на тебе, я питаю тебя жизненными силами.
        — Смотри, допляшешься и от усталости упадешь.
        — Если только перетанцую до того, что помру. А так я не устаю. Чем больше пляшу, тем у меня больше накапливается сил. И я должен их отдать. Это так же, как делать добро. Чем его больше делаешь, тем больше хорошего вернется тебе обратно.
        — Ладно, пляши, только на меня свои силы больше не трать, — согласился Иннокентий. — У меня своих достаточно.
        — Долетим до Старика, тогда поговорим. А сейчас ты в таком положении, когда лишних сил быть не может. Делай огонь, и полетели.
        У Иннокентия с собой в мешке был коробок спичек. Но на одних спичках далеко не улетишь. А вокруг на поляне ни ветки, ни сучка.
        — Подсказал бы, из чего сделать факел, — попросил Гришу Иннокентий.
        — Если бы знал, давно подсказал. — Гриша яростно заплясал на голове Иннокентия. — Думай сам... Или попроси пень. Он может дать щепу, — проговорил митюшонок.
        Малыш спрыгнул с головы Иннокентия прямо на пень и принялся что было сил скакать по нему взад и вперед. Иннокентий не верил, что такое прыганье поможет, но не прошло и минуты, как от пня по всей его высоте откололась широкая щепа.
        — Спасибо тебе, пень. — Иннокентий был потрясен.
        Он бережно поднял с земли подаренную лучину, вынул из мешка полотенце, которое ему с собой на дорогу положила Петина мама, обмотал им конец щепы и стал поджигать. Получился факел.
        — Подожди, — забеспокоился Гриша. — Сначала пусти меня к себе под рубашку. А то я, чего доброго, с тебя свалюсь.
        — Полезай, только не щекочись. — Иннокентий расстегнул на рубашке пуговицу.
        — Постараюсь, — согласился митюшонок и аккуратно запрыгал у него на груди.
        — Указывай дорогу.
        Кеша быстро поднялся в воздух. В его руке ярко горел факел.
        — А чего показывать. Сейчас лети прямо на ель. А за ней сам тут же увидишь дым костра Старика.
        Однако, прежде чем полететь, Кеша решил посмотреть, что успела в лесу натворить Надора и как складывались ее отношения со Стариком.

ПЕРВАЯ ПОБЕДА

        С того дня как поселилась в лесу, Надора ни разу не испытала страха. Но сейчас, лишь увидав опустившегося на пень мальчишку, всем своим ведьмарским естеством ощутила неладное. Однако она была не из тех, кто позволял себе паниковать. Ничего, и не таких обламывала.
        — Чрш-ш-ш-ш-ш, — заскрежетала она ветвями, — чрш-ш-ш-ш... Еще никто при мне не смог из перелетевших сюда через Каньон помочь Старику. Чрш-ш-ш-ш!
        А таких до Иннокентия было двое. Первой добралась Белая Птица. Прекрасная, ласковая и очень доверчивая. Она думала спасти лес тем, что склюет хищных червей, которых на его погибель развела Надора. И они больше не будут подъедать у деревьев корни. И те перестанут болеть и умирать.
        Ведьме заманить Белую Птицу к себе на ветви и заколдовать труда не составило. А проделав это, она стала прикидывать, как бы эту недотепу использовать против Старика.
        Ох, как же она люто ненавидела этого Старика! Ведь именно он уже много лет мешал ей выполнить почетное задание Черного Дракона — изничтожить в лесу все живое.
        Вообще-то Надора еще в первый день, как только увидела Старика с факелом в руке, спокойно могла загасить его. И тем лишить защиты от своих чар. Но для этого ей требовалось открыть потайной сундук своих сил и выплеснуть на огонь по крайней мере третью их часть. Но нет! Раскошеливаться из-за какого-то Старика она не собиралась. Зачем тратить свои запасы, когда хитростью, терпением и обманом можно добиться того же результата за счет других.
        Итак, первой, кого она могла использовать против Старика, оказалась Белая Птица. Задумка ведьмы была проста. Пусть Птица летит к Старику и поначалу расскажет ему чистую правду: кто она, откуда и для чего прилетела в этот лес. При ее планах и искренности нечего сомневаться, что он примет ее как родную. Но только настанет ночь и он уснет, Надора пошлет ей мысленно приказ взмахами крыльев загасить костер. Так Старик потеряет защиту и больше не сможет сопротивляться ее ведьмарским чарам.
        — Ха-ха-ха-ха!
        Так хохотала она, предвкушая свою победу над Стариком. После чего она была намерена его заколдовать и приказать стать ее рабом! И он им станет! И будет ей служить. Да при этом еще и радоваться, что имеет честь оказывать такую услугу ей, Великой Надоре.
        — Чрш-ш-ш-ш, — лишь от одних воспоминаний о постигшей ее тогда неудаче ведьма заскрежетала ветвями. — Чрш-ш-ш...
        Но так как Белая Птица не смогла помочь Старику спасти лес, Надора посчитала, что во встрече с ней все же переиграла Старика.
        Потом на помощь Старику прилетел воробышек. Но насколько он был мал, настолько и прожорлив. За каких-то полчаса он склевал столько червей, сколько за день не склевывала тысячная стая служащих ей воронов. К несчастью, он не сообразил, что прекрасная ель лишь облачение ведьмы. И как только подлетел к ней, она его околдовала, рассыпала тельце на молекулы и из них соорудила фантом в виде человека.
        Внешне фантом, или, как его чаще называют, привидение или мираж, выглядел прекрасной красавицей-девицей. Любой бы влюбился. А вот задание она ей придумала чернее черного. Будто ласкаясь, девица должна была дотронуться пальцем до лба Старика. И он бы тут же потерял рассудок и убил себя своим собственным топором.
        — Чрш-ш-ш-ш. — От одного воспоминания, что тогда произошло, Надора всегда скрежетала ветвями.
        Ведь, казалось бы, все предусмотрела. И поначалу все шло как по маслу. Увидев девицу, Старик обрадовался, захлопотал, а потом стал ее угощать ягодами.
        — Чрш-ш-ш-ш, чрш-ш-ш-ш, чрш-ш-ш-ш! Эх, предупредила бы девицу, чтобы до времени ничего не ела, и давно не было бы в лесу Старика!
        Да, до конца дней не забыть ведьме, как позорно тогда все получилось. Девица-фантом взяла в рот ягоды. А они стали просвечивать сквозь щеки. Старик понял, что она не настоящая, кинул в нее головешку, и на месте прекрасной девицы остался лежать дохлый воробей.

        От увиденных подлостей Надоры Кеша обомлел. С таким он за все годы, прожитые в яйце, ни разу не встречался.
        — О-хо-хо-хо, — вздохнул он, поправил на плече мешок и, держа перед собой факел, стал медленно отрываться от доброго пенька.

        Ветви Надоры напряглись. Надо же, заморыш заморышем, а видит все насквозь, как хороший колдун. Да-а, Иннокентий беспокоил ведьму с каждой минутой все больше и больше. Ведь самую душу, мерзавец, рассматривать полез.
        — Чрш-ш-ш-ш.
        Да и как было не волноваться и не возмущаться. Ведь теперь на борьбу с мальчишкой придется расходовать силы. Но мир еще не знал ни одной ведьмы, которая согласилась бы за что-то платить. И Черный Дракон ей не подкинет силенок, которые она вынуждена будет затратить на эту борьбу. Потому что в их договоре существует лишь один пункт: если Надора изведет в лесу жизнь, а его земли превратит в пустыню, то именно она станет в его царстве после него самого, Самого Великого из всех Великих и Самого Сильнейшего из всех Сильных, второй.
        Только не зря Черный Дракон установил за эту работу такую плату. Еще никто из ведьмарей не смог добраться до этого заповедного леса, так как он охранялся со всех сторон не только Великим Духом Каньона, но и постоянно дежурившими в Каньоне стихиариями. Как истинные дети Земли, они не терпели слуг Черного Дракона за то, что те постоянно посягали на их независимость и свободу.
        Мощь же стихиариев была неодолима. А обмануть их слугам Черного Дракона не удавалось. Но Надора смогла. Под личиной маленького легкого семечка она перелетела-таки через Каньон и пустила корни в этом лесу, тогда цветущем и радостно открытом любому гостю.
        Надо сказать, поначалу Надора даже растерялась, настолько на новом месте все для нее было чуждым и непонятным. Но особенно озадачила беспредельная щедрость митюшат. И ей долго не верилось, что этот дурацкий народишко и вправду не претендует на то, чтобы получать за свою работу хоть какую-то плату. А просто так, не ожидая ничего взамен, с радостью одаривает всех своими силами.
        Но скоро она осознала, что от них можно даром получить грандиозные силы. А значит, нечего больше в лесу примериваться, оглядываться и медлить, а надо скорее пускать корни и делаться здесь своей. А когда ее примут и дадут вырасти, извести все вокруг до последней травинки труда не составит.
        Как извести лес? Да очень просто. Для этого надо в нем побольше расплодить хищных червей, гусениц и всякой другой нечисти. Хотя бы тли. А для того чтобы митюшата не мешали деревьям гибнуть, она решила, что в первую очередь изведет именно их. Но была и еще одна причина ее ненависти к ним. Ведь они считали, будто радость жизни в самой работе, а не в том, что ты за нее получаешь. Не-ет. Такого взгляда на вещи ее ведьмарское естество выдержать не могло.
        — Ха-ха-ха-ха!!! Дурачье и есть дурачье, — радовалась она, предвкушая тот момент, когда изничтожит митюшат. Всех до одного.
        А митюшата тем временем, не подозревая беды, изо всех сил старались напоить семя ведьмы своими силами, и скоро наступил день, когда из него проклюнулся сильный росток. Еще три дня — и ведьма перестала нуждаться в помощи митюшат, а потому тут же наслала на них колдовство.
        И состояло это колдовство в том, что она лишила их разума. А потому они перестали понимать смысл всего, что, собственно, делают, равно как перестали отличать добро от зла.

        Вспоминая, как быстро и четко провела в лесу свою первую подлость, Надора не переставала зорко следить за действиями прилетевшего в лес мальчишки. Нет, он явно ей не нравился. Особенно тем, что зажег факел.
        — Чрш-ш-ш-ш, чрш-ш-ш-ш.
        Услыхав зловещий шорох еловых ветвей, Иннокентий замедлил полет.
        — Не останавливайся, не останавливайся! — закричал митюшонок Гриша. — Лети быстрее, пока она не напустила на нас своих страшных воронов.
        — Не паникуй, — строго осадил Иннокентий митюшонка. — Может, они сейчас в другом месте? Чего заранее волноваться?
        — Днем они всегда около нее. Если бы ты был без огня, она уже давно бы их на нас натравила. А как только пролетим над ней, она точно пустит воронов нам вслед.
        — Почему вслед, а не сейчас?
        — Сейчас между нами факел. А вороны боятся огня. Но как только мы минуем ель, ты для защиты от наваждений Надоры все равно будешь держать факел перед глазами, вот тогда-то они на тебя со спины и нападут.
        — Со спины, говоришь? — Иннокентий задумался. — М-м-м... Спасибо, что предупредил.
        И хотя воронов между ветвями ели видно не было, он не стал включать свое внутреннее зрение: зачем тратить силы, если и так уверен — митюшонок говорит правду.
        — Не дрейфь, митюшонок, — чтобы успокоить малыша, как можно увереннее проговорил он. — Мы никому не желаем зла, а значит, мы и победим. Я верно говорю?
        — Не знаю...
        Гриша неистово прыгал у него под рубашкой, что означало — положение действительно очень серьезное. И так оно и было. Увидев, что этот ничтожный, паршивый мальчишка может летать так же быстро, как ее стремительные, непобедимые вороны, Надора пришла к решению, что с ним пора кончать.
        — Чрш-ш-ш-ш, — злобно скрежетали ее ветви. — Вороны! Не посрамите своего гордого имени. Летите! Мальчишка ваш! И ничтожный факелишко в его руках для вас не помеха. Разорвите этого сосунка со спины, сглодайте до последней косточки! Чрш-ш-ш, чрш-ш-ш-ш. Ха-ха-ха-ха-ха!
        Вороны, до того выжидательно сидевшие на ветвях своей владычицы, взмыли в воздух. И их было столько, что крыльями они закрыли все небо.
        — Кар-р-р-р, кар-р-р-р-р, кар-р-р-р-р! — воинственно каркали они, что значило: мы самые сильные, потому что нами руководит Великая ведьма Надора.
        Больше всего на свете ведьма обожала лесть. И лишь услыхав восхваления себе, тут же самодовольно заскрипела ветвями. А по всей округе тем временем продолжал разноситься воинственный клич черных воронов:
        — Кар-р-р-р!!! Кар-р-р-р!!!
        Заслышав карканье воронов, митюшонок высунул голову между пуговицами на рубашке Иннокентия и с ужасом стал смотреть на выстраивающихся к нападению черных птиц.
        — Слушай, а может, ты будешь лететь то передом, то задом? Тогда им труднее будет прицелиться тебе в спину, — робко предложил он.
        — Попробую.
        Но не успел Иннокентий договорить, как почувствовал, что ножки митюшонка еще более неистовой чечеткой заплясали на его груди.
        — Вывалишься ведь! — Иннокентий застегнул куртку на «молнию» и стал волчком закручиваться в воздухе.
        Одновременно крутиться волчком и двигаться вперед было трудно. Но мальчик упорно, хотя и медленно, с каждой минутой все ближе и ближе подлетал к костру Старика.
        И сколько вороны ни летали вокруг, как ни планировали, задержать Кешу или хотя бы клюнуть его им не удалось. Он крутился то быстрее, то медленнее. И вороны не могли угадать, когда, в какой именно момент он окажется к кому-нибудь из них спиной.
        Да и сами вороны постоянно мешали друг другу. Лишь нацелившись, они сталкивались у спины мальчика, ломали крылья и с воплями от боли и негодования падали вниз.
        До последней минуты жадность не позволяла ведьме тратить свои собственные силы на борьбу с мальчишкой. Но вороны без нее справиться с ним не могли, и она скрепя сердце заставила себя вынуть из копилки один из заготовленных про запас миражей.
        — Ш-ш-ш-ш-ш...
        И Иннокентий в тот же миг потерял из виду костер. Да и воронов около него как не было.
        — Что это? Где я?
        Мальчик в недоумении крутил во все стороны головой, но не видел ничего, кроме голубого неба и прекрасного леса, который звал:
        — Присядь, отдохни. Ты устал.
        — Здесь что-то не так, — понял Иннокентий. — Определенно не так...
        И тут откуда-то издалека, будто из центра Земли, послышался знакомый голос Духа Каньона:
        — Стихиарии сказали тебе все, на что имели право. Но вспомни, что они тебе советовали и что напоследок сказал я.
        — Вы все говорили мне: «Будь осторожен», — отозвался Иннокентий и тут же включил свое внутреннее зрение. На него всегда требовалось много сил. Но сейчас без него было не обойтись.
        Сотворенный Надорой мираж продолжал висеть в воздухе. Но теперь это был лишь замутненный шар, который обволакивал Иннокентия со всех сторон. Но внутреннее зрение позволяло видеть сквозь него все, что было вокруг на самом деле. Вот костер Старика. Около него небольшой шалаш. У входа сидит, прислонившись к стволу сосны, человек. На нем кольчуга. На голове стрельчатый шлем. Лицо человека нахмурено.
        Но тут силы стали покидать Иннокентия. Мираж становился все плотнее и плотнее, и видение человека, сидящего у костра, расплылось перед глазами.
        — Гриша! — позвал Иннокентий. — Гриша... — окончательно теряя силы, только и смог повторить он и тут же ощутил, как на его груди малыш вновь что было сил затопал ножками.
        И в тот же миг Кеша очнулся, а его внутреннее зрение сделалось ясным и четким. Теперь он и сквозь плотный мираж видел, куда надо держать путь.
        А в это время один из воронов опалил о его факел крыло, а два других столкнулись прямо за его спиной головами.
        — Чрш-ш-ш-ш-ш! — в негодовании шелестели ветви ели. — Чрш-ш-ш-ш!
        Надора видела, что в первой схватке с мальчишкой проиграла, потому что его ноги уже коснулись земли возле костра Старика. И ей ничего не оставалось как вопить в бессильной злобе:
        — Заморыш! Птенец желторотый! Ты еще пожалеешь, что прилетел сюда! Чрш-ш-ш-ш... Чрш-ш-ш...

ВСТРЕЧА СО СТАРИКОМ

        К тому времени, когда Иннокентий опустился около костра Старика на землю, день уже клонился к концу. Солнце низко опустилось над молчаливым лесом. Небо было голубое. Ни облачка. Но от земли исходило что-то мрачное, враждебное. И хотя воронов больше видно не было, чувствовалось, как они, пытаясь укрыться за ветками деревьев, крадучись перелетают с места на место.
        — С приземленьем, — проговорил Старик и, добавив: — Хорошо работаешь, — замолчал.
        — Здравствуйте. — Кеша чувствовал, что Старик испытующе рассматривает его.
        После всего пережитого ему хотелось подбежать к Старику, обнять его. Хорошо, когда есть у кого найти защиту. Но выражение лица Старика не располагало к этому. А Гриша тем временем выскочил из-под Кешиной рубашки и, весело танцуя, проговорил:
        — Я сделал все, как ты велел. Что теперь?
        — Спасибо, Гриша. Больше ничего не нужно. Спасибо, — повторил он. — Беги играй. А завтра утром почисть малину за оврагом.
        — Да, там много червей. — Митюшонок поклонился Старику, потом с таким же почтением Иннокентию и, напевая что-то свое, побежал в лес.
        — Спасибо тебе! — вдогонку ему крикнул Кеша.
        Старик с нежностью проводил малыша глазами. Но стоило ему повернуть голову в сторону Иннокентия, как его лицо словно окаменело.
        — Ну, давай рассказывай, откуда и для чего прилетел в наши края. — Глаза Старика буквально насквозь пробуравили мальчика.
        — Я жил в городе около гор, а потом... а до того... — Кеша запнулся. Никто из людей никогда не смотрел на него так, как сейчас смотрел Старик. — Я вам не нравлюсь... — тихо заключил он.
        — А что ты сделал, чтобы тут же мне понравиться? Не терплю лгунов, — неожиданно отчеканил он.
        — Я не лгун. — Мальчик растерялся.
        — Тогда зачем прикидываешься человеком?
        — Но ведь так удобнее, когда живешь среди людей.
        — Для чего? Чтобы тебе доверились, а потом было легче сотворить нечистое дело? — Старик горько усмехнулся.
        После всего, что пережил во время полета, от усталости, голода и особенно от неприятного разговора со Стариком у Иннокентия не осталось сил продолжать этот разговор. К тому же он не понимал, почему тот ему не поверил. Ведь Старик хороший, от него исходит тепло и лишь белый цвет. Это мальчик рассмотрел своим внутренним зрением еще с пенька, когда Гриша предложил ему лететь к костру.
        Ощущая полную безысходность, Кеша опустился на колени, прижался щекой к земле и стал просить у нее помощи. Ведь сколько раз, пока он жил в яйце, силы земли помогали ему, спасали, дарили понимание, успокаивали и наделяли радостью и умением выстоять, выдержать одиночество и не поддаться тоске.
        Очнулся мальчик, когда уже стемнело. Старик по-прежнему сидел у костра в той же позе, в какой он увидел его, когда они встретились.
        — Простите. — Кеше сделалось неловко. — Я, кажется, уснул.
        — Ты брал силы от добра земли. Это говорит в твою пользу. Пожалуй, я послушаю, что ты расскажешь о себе. Только не надейся, будто я так просто тебе поверю.
        Старик больше не буравил Иннокентия глазами, и голос его стал не таким суровым.
        — К сожалению, я не так много могу рассказать, — смущенно ответил Иннокентий. — Когда я вылупился из яйца, меня Петины мама и папа много раз спрашивали, откуда взялось мое яйцо. Но я об этом ничего не знаю. Не знаю я и кто моя мама, где она теперь, жива ли... И для чего она меня сделала.
        — Так, значит, ты из яйца? — Старик оживился.
        — Да. Когда я вылупился, я мог стать кем угодно. Но так как я решил жить рядом с Петей, мне показалось, что лучше, если я внешне буду таким, как он. Чтоб не выделяться.
        — Похоже, ты пока говоришь правду. — Старик протянул руку за трубкой, набил в нее каких-то трав и закурил. — Пока говоришь правду, — повторил он, сделав ударение на слове «пока».
        — Мне очень трудно с вами разговаривать... Извините, я немного голоден.
        Иннокентий подошел к кусту, сорвал ветку и съел ее.
        — Не просвечивает, — усмехнулся Старик.
        — Что не просвечивает? — не понял мальчик. — Ах да... Как у той девицы-красавицы, которая оказалась привидением.
        — Тебе об этом митюшонок рассказал? — Глаза Старика сузились в щелки.
        — Нет, не митюшонок. Это я от ели узнал.
        — Та-а-ак, — протянул Старик. — А что ты еще от нее интересного успел узнать?
        — Я третий, кто прилетел сюда, — не обратив внимания на снова появившуюся в голосе Старика жесткость, заговорил Иннокентий. — Сначала была большая Белая Птица. Но вы никогда не спите, и она не смогла загасить костер. Потом девица-красавица. Она должна была дотронуться до вашего лба, и вы тут же сошли бы с ума и сами зарубили бы себя топором.
        — Интересно. Этой подробности я не знал. — Старик рассмеялся. — А что со мной должен сделать ты?
        — Я не знаю, как меня хотела бы использовать против вас ведьма. Но поняла, что это у нее не получится. И когда мы сюда летели, она просто решила меня уничтожить. Я слышал, как она приказала это сделать своим воронам.
        — А ведь им и правда тебя склевать труда бы не составило. — Старик, не отрывая глаз, смотрел на Иннокентия. — Может, объяснишь, что тебя спасло?
        — Напутствия моих друзей. — Мальчик доверчиво улыбнулся. — Когда я сюда летел, меня стихиарии и Великий Дух Каньона предупредили, чтобы я был осторожен. А у пня мне очень помог Гриша. Вы же сами его туда ко мне послали. А когда я прилетел к вам, почему-то отнеслись так, будто никакого Гришу за мной не посылали.
        — Раз послал, значит, знал, что делал. — Старик стал пристально изучать свою трубку, словно раньше ее никогда не видел. — А ты, выходит, и раньше был знаком со стихиариями?
        — Да, когда жил в яйце. Они меня и обучили ясновидению и яснослышанию.
        Слово за слово, и мальчик рассказал о том, как жил в Петином доме. Не забыл он и о девочке Мане. Ему приятно было вспомнить, как они вместе летали и как он назвал ей свое настоящее имя.
        — Ты что, кроме нее, никому его не говорил? — удивился Старик.
        — Говорил, конечно. Но, понимаете, когда Петя спросил, как меня зовут, я тут же сказал. А он правильно повторить не смог. Я сказал еще раз. А он снова до конца не сумел его выговорить. И у него получилось что-то вроде Кеши. Так он и стал меня называть.
        — А взрослые спрашивали, как тебя зовут?
        — Да, они тоже спрашивали. Только и взрослые не смогли его выговорить. Но Петин папа сказал, что Кеша — сокращенное от Иннокентия. И меня стали называть кто Кешей, кто Иннокентием.
        — Ну-ка назови мне свое настоящее имя.
        Было видно, что Старик, услыхав об имени мальчика, которое не мог выговорить никто, кроме него самого, по-настоящему разволновался.
        — Вы думаете, я хочу назвать не свое имя? — Иннокентий смутился. — Но оно правда мое. Мне его сказала моя мама... Я не выдумываю.
        — Ты говори, а там разберемся, — проворчал Старик и стал подкидывать в костер поленья.
        — Меня зовут...
        И, как всегда, когда Иннокентий сам произносил свое имя, все вокруг засияло, потому что во все стороны от мальчика полились серебристые волны теплого света. А в воздухе запело нежное разноголосье звуков. И каждый звук можно было легко отличить от другого. И в то же время только вместе они несли в себе зачаровывающее скольжение мелодичных тонов.
        Мальчик давно замолчал, а мелодия его имени еще долго не затихала. И лишь когда лучи исходящего от звуков света перестали освещать ночное небо, умолкли и звуки.
        — Это ты!.. — Не в силах двинуться с места, Старик протянул к Иннокентию руки. — Это ты... Все-таки дошел до меня! Господи, а я так нехорошо тебя принял! — Слезы заливали лицо Старика. — Неужели ты здесь?!. Неужели дошел...
        Старик уже двадцать раз повторил эти слова. Теперь он крепко прижимал мальчика к груди, а тот не знал, как себя вести. Он вовсе не собирался приходить в этот лес к Старику. Так что тот его явно с кем-то перепутал.
        — Простите, я не тот, за кого вы меня приняли, — наконец смущенно проговорил он.
        — Именно тот! Другого, умеющего так произносить свое имя, в природе нет. Мне Великий Ярослав много раз говорил о тебе. Ты его надежда.
        — Но я не знаю никакого Великого Ярослава. — Мальчик осторожно высвободился из рук Старика. — Вы меня точно с кем-то спутали.
        — Наоборот! Твои слова лишь подтверждают, что ты и есть тот мальчик. Ведь ты идешь к своему Брату? Так?
        — Да... Вам и об этом рассказал Великий Ярослав?
        — Конечно, он. Кто еще может знать Великие Тайны.
        — А кто такой этот Ярослав? Там, где я жил, о нем никто ничего не слышал. Ни люди, ни птицы, ни ящерицы.
        — Не всем и не обо всем дозволено знать, — начиная понемногу успокаиваться, проговорил Старик.
        — Простите, я не знал, что о Великом Ярославе нельзя спрашивать. — Иннокентий смутился.
        — Но ты как раз тот, кому о Ярославе надо знать, — улыбнулся Старик. — Кстати, учти, у него в мире много имен. Это у нас его принято называть Ярославом.
        — И вы мне о нем расскажете?
        — Естественно. И прямо сейчас.
        Старик чуть помедлил, затянулся из трубки прекрасными благовониями, поглядел на звездное высокое небо и начал рассказ:
        — Многие говорят о себе, будто они добрые. А Ярослав никогда так о себе не говорит. Он просто делает все, чтобы на Земле восторжествовала справедливость. Потому он и есть носитель истинного добра. Его любовь ко всему, что есть в мире, безгранична. Но насильно он никогда никого ни к чему не принуждает. Каждый сам должен выбрать свой путь.
        — Люди около моего яйца однажды говорили, что есть Владыка, который умеет прощать даже самого большого злодея, если тот сумеет осознать свое злодейство и покается в нем. Они говорили о Ярославе?
        — Да, мой мальчик. Но он прощает не всех, кто попросит прощения. А только тех, кто сердцем осознает свои ошибки.
        — У-у-у-у, тогда редко кто его получает, — со знанием дела проговорил Иннокентий. — Люди часто вслух произносят «прости», а сами при этом не испытывают ни капельки стыда.
        — Нет, таких Ярослав, конечно, не прощает. — Старик затянулся трубкой. — Хотя именно такие чаще всего и стараются разжалобить Ярослава для собственной корысти.
        — А где он живет? — поинтересовался мальчик. — В городе или в деревне?
        — Где живет? — Старик развел руками. — Он везде, но делает так, чтобы его никто не видел. А с нами, своими воинами и друзьями, встречается там, куда доступ другим заказан.
        — Это он правильно делает, что скрывается. А то бы люди его замучили своими просьбами, — одобрил поведение Ярослава мальчик. — А кто его воины? — потупившись, спросил он, потому что, естественно, ему тут же захотелось стать воином Ярослава.
        — В воины он берет тех, кто никогда не использует для исполнения своих желаний ту силу, которой наделяет нас.
        — Вы... вы сказали «нас»... Значит, вы его воин? — В глазах мальчика было истинное восхищение. — А какие работы он доверяет своим воинам? Самые опасные?
        — Скорее самые сложные. А опасность лишь сопутствует нашим делам.
        — Да уж, темные силы никогда просто так не отступают. — Мальчик вспомнил свою войну с Черными Крысами.
        — Я вижу, у тебя есть в этом деле опыт, — улыбнулся Старик. — У меня тоже не было случая, чтобы кто-то из ведьмарей без боя вернул то, что когда-то украл... Все присвоенное они тут же считают своей законной собственностью.
        Старик замолчал. Молчал и Иннокентий. Вокруг тихо шелестел лес. Взошла луна. И, казалось, на земле нет никакой ведьмы Надоры. И стаи воронов, затаившихся поблизости, тоже нет.
        Первым заговорил Иннокентий:
        — А вы здесь для того, чтобы победить ведьму Надору?
        — Нет, Надору мне не победить. Я здесь для того, чтобы освободить митюшат от наваждения, которое она на них навела. И вылечить от болезней лес.
        Вдруг Иннокентию показалось, будто что-то тенью промелькнуло мимо шалаша, и он подбросил в огонь лишнее полено.
        — Наблюдательный. — Старик улыбнулся мальчику. — Молодец. А ворон пусть подслушивает. Все равно ничего нового не узнает. Слышишь ты, Первый князь воронья?
        — А откуда вы узнали, что подкравшийся ворон среди воронов первый из князей? — удивился Иннокентий.
        — У Надоры сколько воронов, столько же среди них и первых князей, — засмеялся Старик. — Они у нее все хотят быть только князьями и только первыми.
        — Зачем это им?
        — Тщеславие. — Старик снова засмеялся и притянул мальчика к себе.
        — Вы такой добрый.
        На этот раз Кеша с радостью прижался к Старику и затих. Так они сидели, прижавшись друг к другу, старый и малый, и какое-то время молчали. Первым от переполняющих его чувств заговорил Старик:
        — Если бы ты только знал, как я ждал тебя...
        — Одному трудно, — охотно согласился Кеша. — По себе знаю.
        — Это-то конечно, — Старик вздохнул. — Но моя беда в другом. Ведь я здесь для того, чтобы выполнить работу. А сделать ничего не могу. Потому что воины-люди, такие, как я, не имеют внутреннего зрения. И, получается, ведьма может проследить каждый мой шаг, каждое движение. А я перед ней словно слепой. Вот почему я попросил дополнительной помощи у Ярослава, и он прислал мне тебя.
        — Меня? — Кеша опустил глаза. — Я бы с удовольствием помог, но... Но я не могу. Мне надо идти к Брату. — Мальчик высвободился из рук Старика. — Он мне сам сказал, что кроме меня ему никто не может помочь... А у Ярослава наверняка есть и другие воины.
        Старик отрицательно покачал из стороны в сторону головой.
        — Нам всем известно, что твоему Брату в состоянии помочь лишь ты один. Но для того чтобы ты смог его освободить, тебе надо еще многому научиться. Злодеи не дураки. Они опытны и коварны.
        — О том, что я должен учиться, мне говорил и Великий Дух Каньона. Но я думал, я здесь просто поучусь и тут же полечу спасать Брата. — Мальчик потупился.
        — Тебе не на словах надо обучиться жить среди злодеев, а на деле, — наставительно проговорил Старик.
        — М-м-м... Значит, помогая бороться с ведьмой, я буду одновременно у вас учиться?
        — И у меня, а заодно и у ведьмы, — усмехнулся Старик. — А теперь ложись спать. У нас с тобой завтра много дел.
        Мальчику хотелось еще поговорить со Стариком, но желание спать пересилило. Он положил голову на мешок и мгновенно уснул.

НОЧНОЕ СРАЖЕНИЕ

        Такого позора, какой испытала из-за мальчишки, Надора не знала уже многие столетия. Пляски ничтожного митюшонка, вмиг подружившегося с этим Кешкой, оказались той каплей, которая перевесила силу ее великолепного миража!
        — Чрш-ш-ш-ш-ш, чрш-ш-ш-ш-ш-ш...
        Всем в Черном Царстве было известно, что ведьма Надора обладает уникальной способностью рассчитывать силу каждого из своих ударов. Ни капли больше, ни капли меньше. Вовремя и точно по цели — таков был ее принцип, и он неизменно приводил к победе.
        Но сейчас произошло невероятное! Какой-то малявка митюшонок, идя на верную погибель, просто так, ни за что ни про что отдал совершенно незнакомому мальчишке все свои силы. Как жив-то остался, непонятно!
        — Чрш-ш-ш-ш! Ну как тут рассчитаешь, какой удар надо нанести врагу?!
        Ведьме было нескончаемо жаль себя за безрезультатно израсходованную на мираж энергию. Если бы она умела быть честной хоть сама с собой, то не стала бы винить в неудаче митюшонка, так как стоило ей преодолеть скаредность и еще чуть усилить мираж, Иннокентий не смог бы с ним справиться. Ведь в ее закромах накопилось неисчислимо больше сил, чем было в распоряжении мальчика и его маленького помощника.
        Однако долго переживать она не привыкла, да и надо было думать, что делать дальше.
        — Чрш-ш-ш... Пожалуй... Да. Точно! Нечего бороться с каким-то мальчишкой! Надо потушить костер около шалаша Старика. И тогда и со Стариком, и с этим сопляком вмиг будет покончено!
        Заранее предвкушая, как заколдует сразу обоих своих недругов и заставит их служить ей, Великой Надоре, она злорадно расхохоталась:
        — Ха-ха-ха-ха!
        Итак, решение принято. Осталось его исполнить. Но расходовать свою энергию она и на этот раз не собиралась. Зря, что ли, столько десятилетий воронам-дармоедам было позволено сидеть на ее ветвях и разговаривать с ней, непобедимой ведьмой Надорой! Пускай отрабатывают оказанную честь. Но чтобы лучше работали, она, пожалуй, не станет их упрекать за то, что проворонили мальчишку.
        Эх, с каким бы наслаждением она выместила на этих безмозглых птицах свое настроение! Но выдержка — тоже оружие. Об этом она умела не забывать. А потому, видя, как вороны, боясь приблизиться, виновато кружатся над ее елью, она так, словно ее ничто не беспокоило, проскрежетала:
        — Чрш-ш-ш-ш. Садитесь на свои места.
        Вороны засуетились, закаркали, вмиг привычно устроились на отведенных им сучках.
        — У вас было трудное задание, — изображая сочувствие, проговорила она. — И дала я вам его вовсе не для того, чтобы вы поймали мальчишку. Охота за ним позволила вам еще отработать маневры нападения. Что вы и сделали. Хвалю.
        — Кар, кар, кар, — закаркали вороны, выражая хозяйке благодарность за то, что их похвалили. Чего-чего, а таких слов они не ожидали.
        — Чрш.
        Ель вяло повела ветвями: мол, нечего зря каркать. Урок есть урок. Вы старались, и я выставила оценку, которую заслужили.
        — А теперь я вам хочу поручить настоящее дело.
        — Кар, кар, кар!!! — воинственно заголосили вороны. — Приказывай!
        По правде сказать, Надора уже давно с помощью воронов хотела загасить костер Старика. Но пока воронов в лесу было мало, об этом нечего было и мечтать. И она решила натравить воронов на митюшат. Пусть всласть подкармливаются их силой. От этого стая воронов быстро разрастется, а митюшачье племя от истощения вымрет.
        Задумано — сделано.
        Теперь от многих тысяч митюшат в лесу осталось не больше пары сотен. А воронов в услужении стало больше чем достаточно. Одно плохо: у Старика перед его шалашом был разожжен огромный костер, а вороны панически боялись даже огня щепы. Ну ничего, она их повелительница, а потому заставит подчиниться. И голосом, не терпящим возражений, ведьма заговорила:
        — Князья вороны! Сегодня ночью мы наконец загасим ненавистный всем нам костер Старика!
        — Кар-кар, — охотно отозвались вороны. При этом каждый из них полагал, что эту работу будет делать кто-то, но только не он сам.
        — Огонь, — продолжала их повелительница, — живет, только если есть чему гореть. А потому вы должны украсть у Старика запасные поленья. У него их штук двадцать, не больше. А вас вон сколько! Кончать с костром будете сразу все до одного. Так что для вас это дело пустяковое.
        Воронов будто подменили. Теперь они сидели на ветвях ни живы ни мертвы. Одно дело из-за кустов подслушивать и подглядывать, что делается около костра. И совсем другое — подлететь к самому огню.
        — Чего примолкли? — прикрикнула на них ведьма. — Никто вас не заставляет приближаться к огню. Я говорила о тех дровах, что лежат за шалашом.
        Услыхав об этом, вороны немного приободрились, и некоторые даже попытались отозваться привычным бодрым карканьем:
        — Кар! Кар-р!
        — Поленья тяжелые, — продолжала Надора. — И вам придется их поднимать вчетвером, впятером. Но тем, кому поленьев не достанется, дел тоже хватит. Вы должны будете не пускать Старика и мальчишку в лес за новыми дровами. Понятно?
        — Кар! Кар! Кар! — воодушевленно закаркали вороны. Но при этом каждый из них полагал, что именно он не будет пускать мальчишку со Стариком в лес, а поленья пускай оттаскивает от шалаша другой. Очень уж близко для этого пришлось бы подлетать к огню.
        Надоре же и в голову не пришло тратить силы на то, чтобы разобраться в мыслях воронья. Зато бодрое настроение птиц ей понравилось.
        «Какая я умная, что не стала ругаться, — не преминула она похвалить себя. — Ха-ха-ха-ха! А они, идиоты, поверили, будто и вправду, гоняясь за мальчишкой, лишь отрабатывали свои маневры!»
        — А теперь летите и помните: я буду все время наблюдать за вами. Кто струсит, поплатится головой! — На этот раз голос ведьмы звучал угрожающе.
        — Кар-р-р-р-р-р! — уже с меньшим воодушевлением прокаркали вороны, так как отлично понимали, что хозяйка не замедлит это сделать с любым струсившим.
        — Итак, друзья, вперед! И да поможет нам Черная Сила. Уверена в вас. И жду с победой.

        А в это время, ничего не подозревая, освещаемый отблесками костра. Иннокентий безмятежно спал. Старик же сидел, прислонившись спиной к стволу, и напряженно прислушивался к темноте ночного леса. Вот одна тень мелькнула над шалашом, другая, третья, пятая, десятая...
        — Да-а, вижу, Надора здорово переполошилась, — спокойно проговорил Старик, обвел глазами звездное небо, вздохнул и посоветовал: — Вороны, вернулись бы вы подобру-поздорову к своей ели. А еще лучше, начните-ка жить так, как положено природой. Без злобы и желания забирать силы у беззащитных митюшат. Ешьте червей, гусениц, тлю. А то вон сколько в лесу развелось нечисти. А вы бездельничаете.
        Но вороны продолжали, теперь уже стеной, приближаться к шалашу, вернее к той его стороне, где была сложена поленница. Реакция Старика была мгновенной:
        — Чего задумали!
        Он выхватил из костра полыхающую головешку и резко бросил ее за дерево позади себя и тут же другую в воронов, надвигающихся на поленницу.
        Лес огласило яростное хлопанье крыльев и карканье. А потом снова наступила тишина.
        По сути, для Старика ситуация была нелегкой. Но, на его счастье, вороны не умели дружить, и договориться между собой даже во имя общего дела для них оказалось непреодолимой проблемой. А потому те, что подкрались сзади, одновременно не напали, а клевать по одному остереглись.
        Старик поднялся на ноги, огляделся по сторонам и укоризненно покачал головой.
        — Вороны, — не повышая голоса, проговорил он, — очень советую уйти отсюда, пока не пообжигали крылья. Предупреждаю, церемониться не буду.
        В ответ — молчание. Будто никаких воронов поблизости и не было. Однако Старик продолжал внимательно всматриваться в темноту. И скоро снова обнаружил, что черные тени подкрадываются к поленнице.
        — Убирайтесь по-хорошему! Считаю до трех! — Интонации Старика не предвещали ничего доброго. — Раз... Два...
        Послышался шорох крыльев. Несколько воронов взмыли вверх. Но другие продолжали подступать. И когда до поленницы им оставался шаг, Старик начал голыми руками ловко выхватывать из костра поленья и кидать их во все стороны.
        — Кар-р-р-р-р! Кар-р-р-р-р-р! Кар-р-р-р-р!
        Казалось, от боли кричал весь лес. Но шум беспорядочного хлопанья сотен крыльев был еще сильнее. Ни один ворон не решился остаться у поленницы.
        От шума Иннокентий проснулся.
        — Что это?! Что?
        — Да вороны решили со мной потягаться, — набивая трубку душистой травой, ответил Старик. — Я их по-честному предупреждал. Даже дал время подумать. Кто умнее — улетел. Только таких оказалось немного.
        — Что ж вы меня не разбудили?
        Но Старик вдруг словно оцепенел.
        — Вы в другой раз будите меня. У вас тут, наверное, часто бывают такие сражения?
        Однако Старик продолжал молчать. Он сидел в привычной для него позе — крест-накрест сложив ноги — и напряженно смотрел куда-то вдаль.
        — Что с вами?
        Мальчик не понимал, что происходит с его новым другом, а что делать, как поступить, не знал. Но тут Старик словно очнулся и с нежностью дотронулся до руки Иннокентия.
        — Ты спрашиваешь, часто ли у меня случаются с воронами сражения? Отвечу: первый раз. А теперь ложись спать.
        — Я выспался. — Иннокентию очень хотелось спросить Старика, что с ним происходило, отчего он так долго не отвечал. Но решив, что, очевидно, от усталости, предложил: — Поспите вы, а я подежурю.
        — Воины не должны спать, — Старик улыбнулся.
        — Никогда-никогда? — не поверил мальчик.
        — Никогда.
        — Но ведь невозможно никогда не спать.
        — Возможно. И ты этому научишься.
        — Не-е-е-е...
        — Значит, никогда не сможешь пойти помогать Брату.
        — Это почему же? — Мальчик заносчиво вскинул голову. От чего-чего, а от сна он отказываться не собирался.
        — Подумай сам.
        — И думать нечего. Если я не буду спать, у меня не будет сил освободить Брата.
        — Воинам Ярослава, для того чтобы восстанавливать силы, сон вовсе ни к чему. А вот хоть на мгновение уснуть среди врагов, на чужой земле опасно. Как уснешь, они тут же на тебя нападут. — Старик ласково притянул к себе мальчика. — А пока ложись спи. До утра будет тихо.
        — Мне надо скорее идти спасать Брата. Я лучше прямо сейчас начну учиться не спать. — Но говоря это, подавить сладкий зевок Иннокентий был не в состоянии.
        — Насильно научиться не спать нельзя. — В глазах Старика светилась безграничная доброта.
        — Но как же я научусь не спать, если буду спать, когда захочется?
        — Скоро поймешь. А сейчас спи. Это тебе сегодня очень полезно. И во сне ты сможешь многое узнать.
        — Как это?
        — Засыпай скорее, — глаза Старика хитро заблестели, — сейчас узнаешь.
        — Прямо сейчас во сне я что-то узнаю? — не мог поверить мальчик.
        — Во всяком случае, очень скоро. Спи.

СОН ИННОКЕНТИЯ

        Мальчик долго лежал, подложив под голову мешок, но сон больше не шел. Взгляд притягивал огонь: он словно хотел что-то рассказать Иннокентию на своем языке. Или хотя бы показать. Тогда он стал следить за работой огня. Бесперебойной и упорной.
        Острыми языками огонь облизывал поленья, превращая их в сияющие синевой угли, из которых то и дело с треском вырывались искры. После чего огонь, казалось, удовлетворенно стихал, успокаивался. Но ненадолго. Вот очередным всполохом он стремительно захватил следующее полено. Оно почернело, обуглилось, задымило. Внутри что-то накапливалось, что-то происходило. А потом, не в силах дольше оставаться взаперти, наружу выплеснулись прекрасные золотые искры.
        «Какие красивые». Иннокентий ими невольно залюбовался.
        Искры были живыми и явно о чем-то говорили, к чему-то звали. Но к чему?
        «Как разумно устроена жизнь, — думал мальчик. — Старое дерево, которое закончило свой век, дает жизнь огню, тому самому огню, которого больше всего боялось и ненавидело при жизни. Но теперь оно, сгорая, переходит в него. И даже став сухим, лишившись листьев и соков, оно все равно участвует в жизни... Значит, смерти нет?»
        — Старик, а ведь смерти нет, — обрадованно проговорил он.
        — Конечно, нет.
        Больше Старик ничего говорить не стал, а мальчик снова начал наблюдать за огнем.
        Выходит, умерев, дерево в огне снова начинает жить. Пусть теперь оно участвует не в той жизни, в какой жило, пока было зеленым. Но все равно оно нужно, а значит, живет... И даже когда дерево сгорит дотла, его пепел через корни проникнет в другое, молодое дерево. И будет его питать, давая силы новым стеблям. И тогда уже будет непонятно, где кончается старое дерево, от которого в этом костре остался лишь пепел, а где будет молодое. В жизни все идет по кругу, в котором нет ни начала, ни конца. И старое, питая молодое, дает ему силы жить лучше и умнее, чем жило в молодые годы оно само...
        — Как интересно, — вслух проговорил Иннокентий.
        — Да, жизнь интересная штука, — согласился Старик. — А теперь кончай смотреть на огонь и спи.
        — Ага... — Веки мальчика стали смыкаться сами собой. — Доброй ночи, — только и успел проговорить он и тут же уснул.

        Но в последнее мгновение, между явью и сном, он почувствовал, будто летит. И вот он уже не около Старика, а в большом зале, потолком которого служит звездное ясное небо. Посередине зала в креслах сидят необыкновенной красоты люди. На них мягкие голубые одежды, спереди и по рукавам расшитые сияющими каменьями.
        В центре двое: мужественный, величественный мужчина и прекраснейшая из всех прекрасных на свете женщина. Спинки их кресел высокие, золотые и к тому же сплошь украшены особыми орнаментами из эмали и драгоценных камней. Но их собственные одежды в украшениях не нуждались. Зато они были такой несказанной белизны, какой Иннокентий до этого никогда не видел.
        — Здравствуй, сын. Вот и настало время свидеться, — первым поздоровался с Иннокентием мужественный мужчина.
        — Здравствуйте... — Мальчик растерялся.
        — Наконец я снова вижу тебя, сын, — вслед за ним проговорила прекрасная женщина.
        Услыхав такое, Иннокентий не знал, как себя вести, что сказать, а потому просто поклонился сначала прекрасной женщине, а затем и всем остальным.
        — Я Ярослав, — представился мужественный мужчина. — Тебе Старик обо мне уже рассказывал.
        — Вы?! Я... Вы тот самый Ярослав?!
        От радости Иннокентий подпрыгнул и, закружившись в воздухе, трижды перевернулся через голову. Но тут опомнился и в смущении опустился на пол. Губы Ярослава тронула улыбка. А мальчик все не мог справиться с растерянностью.
        — Скажите... — Он помедлил, но превозмог себя и продолжил: — Почему вы назвали меня сыном?
        — Потому что ты действительно наш сын. — Ярослав взял сидящую около него прекраснейшую из всех прекрасных женщин мира за руку. — Познакомься. Великая Ярославна — моя жена, а значит, и твоя мать.
        — Вы... Вы мои родители? — Мальчик недоверчиво попятился назад.
        — Мы действительно твои родители, но не совсем в том понимании слова, какое оно имеет на Земле, — проговорила Ярославна, и в ее голосе было много звуков, которые неизменно слышались, когда Иннокентий называл свое настоящее имя.
        — А в каком? — невольно спросил он.
        — Мы с Ярославом лишь задумали тебя и наделили теми качествами, которые нам больше всего по душе.
        — Наши помощники, — заговорил Ярослав, — принесли с Земли материал, а мы из него сделали твое яйцо. И еще несколько таких же. И разослали по разным землям. В вас, наших детей, мы заложили все что могли и все что хотели.
        — Вы так много в меня всего вложили. — Мальчик с благодарностью прижал к груди руки.
        — Это тебе, сын, спасибо, что ты смог разумно воспользоваться заложенными в тебя качествами, — с любовью проговорила Ярославна. — Ведь одно дело получить и другое — разумно этим воспользоваться.
        — Согласись, — подал голос Ярослав, — ты всегда был свободен в своих решениях. Верно?
        — Да... Но если бы вы подсказывали, я все бы делал быстрее и лучше.
        — Ты предпочитаешь жить рабом? Или безмозглым роботом? — Ярослав вскинул брови.
        — Нет! Что вы! Нет! Нет!
        — Вот и мы с твоей матерью так же посчитали. — Лицо Ярослава разгладилось. — Потому что какая радость жить без свободы и права самому принимать решения.
        Лишь представив себе, что жил бы как запрограммированный робот, Иннокентий ужаснулся. А Ярославна, почувствовав состояние сына, с нежностью ему улыбнулась.
        — Это только в землях Черного Дракона людей загоняют в рабство, — проговорила она. — Но свобода — дело тоже непростое. Этим даром надо уметь пользоваться.
        Иннокентий вздрогнул.
        — Я помню эти слова! Я помню! — закричал он. — Вы мне их говорили, перед тем как уйти от меня! Это было, когда я еще жил в яйце! Я вспомнил...
        — Верно. Но ты так плакал, когда понял, что я не имею права дальше оставаться рядом с тобой. Я думала, ты не услышал. — Глаза Ярославны от одного воспоминания о прощании с сыном погрустнели. — Но теперь и сам видишь: только развиваясь самостоятельно, ты смог вырасти таким сильным, умным и честным, каким стал.
        Иннокентий покраснел и, чтобы скрыть смущение, затараторил:
        — Я видел в подземном городе Торо осколок такой же скорлупы, в какой поначалу жил и я. А где сейчас тот мой Брат?
        — Вот он, — в голосе Ярославны была гордость, — сидит перед тобой. Его земное имя Дмитрий.
        С кресла поднялся красивый молодой человек со шрамом на подбородке и поклонился Иннокентию.
        — Здравствуйте, Дмитрий, — ответно поклонился своему брату мальчик. — Мое земное имя Иннокентий. Или Кеша.
        — Мы здесь об этом слышали, — с улыбкой проговорил Дмитрий. — Родители и все мы внимательно следим за твоей жизнью.
        — Спасибо.
        Неловкость Иннокентия понемногу стала проходить. Зато в нем с каждой минутой нарастало ощущение огромной разницы между собравшимися в этом зале и им самим. Они были величественные, умудренные и прекрасные. А он выглядел маленьким ребенком, который случайно оказался среди взрослых.
        — Не горюй, — улыбнулся Ярослав. — Во-первых, для своего возраста ты уже успел сделать много хороших дел. А во-вторых, пока только один из наших детей, Дмитрий, выполнил то, для чего был рожден на Земле. Но он и постарше.
        — А остальные как я? Недавно вылупились?
        — Не все. Далеко не все. — Лицо Ярослава затуманила грусть. — Многие начали жить среди людей всего чуть позже Дмитрия. Но их завлекла сама земная жизнь с ее удовольствиями и радостями. И они забыли сделать то, для чего родились.
        — Как это? — Иннокентий растерялся.
        — Очень просто. Не стали, и все, — проговорил Ярослав, а Ярославна добавила:
        — Мы очень беспокоились и за тебя. Сначала когда ты захотел наряжаться. А потом полюбил Маню. Мы боялись, что ты свои интересы предпочтешь долгу и не пойдешь спасать Брата, как это сделали двое твоих братьев до тебя.
        — Но ведь мой Брат в опасности... — Иннокентий в недоумении посмотрел на мать и вдруг спросил: — Дмитрий, а город Торо нельзя было спасти?
        — Родители для того туда меня и послали. И поначалу все шло отлично. Люди поняли, что надо следовать законам взаимопомощи, любви и честности. Но жить по этим законам они не смогли. А навязывать свои устои другим по Высшему Закону Справедливости нельзя. Вот я и вынужден был уйти из их города.
        — Ты бы только знал, как нам было больно, что горожане до конца не выдержали испытания свободой. — Ярославна опустила глаза. — Поначалу жители Торо еще хотя бы помнили, чему обучал их Дмитрий. Но поколение сменялось поколением, и знание стало забываться. А порой руководители города для собственной выгоды его умышленно подменяли... Опять начались войны с дикими племенами, и вскоре пришел конец прекрасному городу.
        — Знаете, а даже и сейчас видно, какие в нем когда-то жили благородные люди, — вздохнул Иннокентий.
        — Не грусти, ты еще поможешь многим другим городам стать не хуже Торо, — ласково проговорила Ярославна. — А теперь подойди ко мне.
        Смущаясь, Иннокентий приблизился к матери. Ярославна поднялась с кресла и обхватила мальчика за плечи. От прикосновения ее рук вокруг него все засияло, и он почувствовал, что растет. Вот он стал ей по плечо, до середины щеки, а вот уже и точно с нее.
        Мать и сын глаза в глаза смотрели друг на друга. Казалось, это длится миг. А может, прошла целая вечность?
        — Тебе пора возвращаться на Землю, — услышал Иннокентий голос отца.
        Ярославна отвела глаза, но Иннокентий успел увидеть в них страдание.
        — Доброго пути, сын, — тихо проговорила она. — И помни, ты прошел лишь первое испытание жизнью. Но еще ребенком смог интересы Брата поставить выше своих привязанностей и игр. А потому теперь, если тебе будет трудно, ты всегда можешь обратиться к нам за помощью. Мы твою просьбу сразу услышим. Однако знай: любая наша помощь в делах, с которыми ты бы и сам мог справиться, замедлит твой рост. А значит, и оттянет момент, когда ты сможешь спасти Брата.
        — Спасибо, — проговорил Иннокентий и не узнал своего голоса. Он стал, как у взрослого, низким, раскатистым.
        — Да-да. Ты уже не мальчик. Так что не удивляйся своему голосу. — Ярославна тихо засмеялась. — Твое детство закончилось. И я горжусь, что у меня вырос такой сын. Ты пришел сюда ребенком, а уходишь юношей.
        — Кандидатом в настоящие воины своего отца, — добавил Дмитрий.
        Иннокентий в недоумении оглядел свои руки, ноги. Теперь они были большими, как у взрослого. И одежды переменились и сделались точно такими, какие он видел в книгах о рыцарях. Кольчуга, высокий шлем с опускающейся на лицо сеткой из металлических колечек. На ногах высокие сапоги. За поясом кожаные рукавицы с металлическими полосками для защиты.
        И тут он вспомнил про свой спасительный пояс. Рука его судорожно схватилась за пряжку на подпоясывающем его теперь широком ременном поясе с рисунчатыми металлическими заклепками.
        — Здесь. На месте. — Иннокентий облегченно вздохнул. Его палочка-выручалочка — тоненький шнурок вытянулся из-под широкой блестящей пряжки.
        — Ты даже ребенком ни разу не воспользовался пояском для игр или пустой забавы, — улыбнулся отец Ярослав. — Вот и заслужил, чтобы он навечно остался тебе в помощь.
        Дмитрий дотронулся рукой до плеча брата.
        — Кеша, ну-ка посмотри, что у тебя пристегнуто к ремню.
        — Ой!
        На ременчатом поясе появился кинжал. Он был вложен в кожаные рисунчатые ножны. И тут словно по волшебству рукоятка кинжала сама оказалась в руке у Иннокентия.
        — Не может быть!
        Иннокентий не мог оторвать глаз от блестящего лезвия кинжала, выкованного из настоящей вороненой стали.
        — Когда-то он отлично послужил мне — В голосе Дмитрия зазвучала суровость. — И помни, он волшебный. Но его сила и волшебная мощь сохраняются лишь до того момента, пока ты им не сделаешь ничего плохого или несправедливого. И еще. Пользуйся им только после того, как на тебя напали. Только после этого.
        Старший брат строго посмотрел на своего младшего брата и словно невзначай дотронулся до шрама на подбородке.
        — Тот, кто владеет этим кинжалом, всегда сильнее противника, — проговорил Ярослав. — А потому грех его применять первым. Победа лишь силой никогда не приносила на Земле добра. Такая победа — всегда начало разрушения, а потом и полного краха. Мы не для этого родили наших сыновей.
        — Я понял.
        И тут заговорила Ярославна:
        — Только не думай, что ты все время обязан этот кинжал держать в ножнах. Можешь им строгать, резать. В общем, делать любое полезное дело. Но только такое, которое никому не приносит вреда.
        — Забыл предупредить, — снова заговорил Дмитрий. — Возможно, кто-то захочет этот кинжал у тебя украсть. Но даже если твоему недругу это удастся, он толком им воспользоваться все равно не сможет. В его руках кинжал потеряет свою волшебную силу.
        — Да-а? Почему?
        — Кинжал можно украсть только как предмет. А умение владеть высшим волшебством зарабатывается. Вот почему только в твоих руках будут проявляться его волшебные силы.
        — Спасибо, но я постараюсь сделать все, чтобы его у меня не украли.
        Иннокентий хотел сказать что-то еще, но тут почувствовал, что его ноги отрываются от пола и он куда-то летит... летит... летит...

        Сколько времени продолжался этот полет, Иннокентий определить не мог. Но вдруг он снова ощутил себя лежащим на земле. Под головой мешок, который в дорогу собрала Петина мама, а перед глазами не то туман, не то слабый свет.
        — С возвращением, — услышал он голос Старика.
        — Где я? Где я? — Иннокентий вскочил на ноги.
        — Ты снова со мной. — Старик стоял перед Иннокентием, улыбался и изучающе смотрел на своего будущего помощника. — О, да я вижу, ты вырос и получил большие подарки. Поздравляю.
        Щуря со сна глаза, Иннокентий оглядел себя и изумился. Он и вправду стал теперь таким, каким видел себя во сне. Высоким, с по-прежнему седыми, но теперь длинными и вьющимися волосами. На нем был рыцарский костюм, а на поясе висел волшебный кинжал.
        — Вы... Я... — Он не находил слов. — Я... Вы... Там...
        А Старик весело смеялся.
        — Я же говорил тебе, что много чего бывает во сне.
        — Там... они... — Иннокентий продолжал в удивлении оглядывать себя, ощупывать новые одежки, исследовать карманы, застежки и пряжки.
        — Скоро освоишься, — пообещал Старик. — Идем лучше искупаемся.

НОВЫЕ КОЗНИ НАДОРЫ

        Неподалеку от шалаша из-под земли бил родник, и еще в первые дни жизни в лесу Старик соорудил вокруг него запруду и выложил ее камнями. Получился небольшой бассейн, к которому он и повел своего молодого друга.
        — Красота! — Скинув одежду, Старик бросился в воду.
        Иннокентий последовал его примеру. Но вода обожгла холодом, и, лишь раз окунувшись, он выскочил на берег. А Старик, словно в теплой ванне, неторопливо делал какие-то упражнения, потом погружался в воду с головой и, вынырнув, начинал новую серию еще более замысловатых движений.
        — Н-н-н-не хол-л-лодно? — стуча от озноба зубами, спросил Иннокентий.
        — Пока нет. — Старик лег в воде на спину и подложил под голову руки.
        — Ну дает-т-те...
        — Воину не страшен ни огонь, ни холод. — Старик перевернулся на живот и некоторое время пролежал, опустив лицо в воду.
        — И долго вы можете совсем не дышать? — Иннокентий больше не стучал зубами, и с каждой минутой ему все больше и больше хотелось походить на Старика.
        — В зависимости от обстоятельств. Иногда воину Ярослава приходится обходиться без дыхания и день, и два. Я знаю одного его воина, которому пришлось пробыть под землей две недели.
        — Вот это да-а-а... А сейчас вы долго будете плавать? — Иннокентию надоело без дела сидеть на краю бассейна.
        — Думаю, нет. Тренировкой я просто проверяю себя. Перед трудным днем всегда хорошо лишний раз убедиться в собственной силе.

        А в это время ведьма в растерянности скрежетала ветвями:
        — Чрш-ш-ш-ш...
        Неудача воронов поразила ее. Правда, это она сама не допускала, чтобы ее подручные дружили между собой. И не упускала случая каждому на ушко нашептать: «Ты должен думать только о себе и своих интересах. А остальные пусть сдохнут!»
        Потому этой ночью им и в голову не могло прийти договориться, кто с кем какое бревно будет оттаскивать от шалаша. Когда же вороны с опаленными крыльями прилетели к ней жаловаться друг на друга, она не пожелала признать, что в их поведении виновата сама. Выдержка, обычный ее козырь, покинула ее, и она завизжала:
        — Пошли прочь! Прочь!!! А утром... Утром я вам покажу!
        Но до того ведьме предстояло провести довольно напряженную ночь. Раньше ведьма не тратила сил на то, чтобы постоянно следить за Стариком. Что толку? Ну ходит по лесу, держит в руках факел и уговаривает митюшат не делиться с хищными червями и вороньем силой.
        И пусть себе ходит, и пусть уговаривает. Он не был ей опасен. Потому что втолковать что-либо митюшатам не мог. Для этого надо владеть магией. А он ею не владел. И лишь раз она забеспокоилась о том, что может потерять над митюшатами власть. Это случилось, когда Гриша случайно очутился в таком месте, где вмиг снимается любое колдовство, и впредь на расколдованного уже не действует никакая порча. Но Старик не понял, отчего Гриша поумнел. Он решил, будто это его проникновенные речи так подействовали на дурачка. Болван. А еще называет себя воином.
        Да-а, все у Надоры в этом лесу до прилета мальчишки шло отлично. Но в эту ночь ее настроение было устойчиво поганым. Не переставая она с пристрастием следила за своими недругами, и сама собственными глазами увидела, как вчерашний мальчишка заснул сопляком, а проснулся здоровенным парнем. Да еще в кольчуге и с кинжалом на поясе.
        — Чрш-ш-ш. Никак Ярослав постарался. Чрш-ш-ш. Значит, испугался меня. Понял мою мощь. Ну ничего, я еще тебе покажу, кто хозяин в этом лесу! Чрш-ш-ш!
        Однако долго радоваться предвкушению своих побед над ненавистным Ярославом она не могла. Наступило утро. А наказания для воронов она пока так и не придумала. Убить, что ли? Но на это ей придется расходовать силы...
        — Чрш-ш-ш... Чрш-ш-ш! Этого еще не хватало!
        Надора злилась, но ничего интересного ей в голову не приходило. Да и как могло прийти: ведь день обещал быть солнечным. А она отродясь не выносила яркого света. Но сегодня безоблачное синее небо показалось ей особенно омерзительным.
        — Чрш-ш-ш-ш... чрш-ш-ш-ш-ш, — скрежетали ее ветви. — Что бы мне такое придумать? Чрш-ш-ш-ш...
        И тут ей в голову пришла не такая уж плохая мысль: пусть теперь вороны сами придумают, как им растащить поленницу Старика.
        — Ха-ха-ха! Так им и скажу. Пускай сами придумывают. Иначе нашлю мор! Ха-ха-ха-ха!!!

        Солнце уже давно поднялось над деревьями, а Старик снова и снова повторял в воде свои упражнения. В конце концов Иннокентий не выдержал и решил доказать себе, что он тоже не из слабых. Сбросив одежду, он снова окунулся в бассейн Старика, но на этот раз с головой. Как и в первый раз, ледяная вода обожгла. Однако он перетерпел, а потом почувствовал, что ему в воде даже приятно.
        — Вылезай, — приказал Старик. — На сегодня для тебя достаточно.
        — Но мне не холодно. Я еще могу. — Юноша снова нырнул и тут почувствовал, что его тело становится непослушным, будто каменным. И ему стоило огромных усилий выбраться из воды. Руки не слушались, и даже на солнце озноб еще долго не отпускал его.
        Старик внимательно наблюдал за юным другом. А тот дважды насухо растерся полотенцем, потом долго дышал на руки, прыгал то на одной ноге, то на другой, снова дышал на руки, но у него все равно не попадал зуб на зуб.
        — А в-в-вам н-не п-п-пора-а-а в-в-выходить? — не выдержав, спросил он.
        — Пока нет, — односложно ответил Старик и надолго опустился в воду с головой.
        От одного вида Старика, лежащего на дне бассейна, Иннокентий еще сильнее зацокал зубами и, не в силах выдержать бьющий его озноб, сунул руки под мышки и принялся бегать вокруг запруды. Один круг, другой, третий... пятый... десятый... двадцать пятый...
        Наконец он, согревшись, остановился. И тут же Старик выпрыгнул из воды. Он улыбался. На теле — ни мурашки. Его крепкой, молодой статью можно было залюбоваться.
        — Ну даете, — уважительно проговорил Иннокентий. — Это ж надо столько просидеть в ледяной воде.
        — Обучишься, — неторопливо натягивая одежду, пообещал Старик.
        — Это-то конечно... если упорно обучаться, чему не научишься. — И тут вспомнив, как в воде было холодно, он непроизвольно снова сунул руки под мышки и съежился. — А вы долго привыкали к такой воде? — не выдержав, спросил он.
        — Лет пятьдесят. Сейчас и не помню. — Старик стал душистой травой набивать свою любимую трубку.
        — Простите... — Иннокентий решил, что ослышался. — А-а-а сколько вам лет?
        — Мне? — Старик поглядел на солнце и широко улыбнулся. — С точки зрения людей, я глубочайший старик. Теперь за двести.
        — За двести? — Иннокентий недоверчиво осмотрел Старика.
        — Не забывай, я воин Ярослава. А став воином твоего отца, человек теряет ощущение возраста. И если не поддается соблазнам и не лжет, даже по мелочам, а исполняет работу Воина Света, то практически может жить вечно.
        — Вот это да-а! — Восхищению Иннокентия не было предела. — А можно я буду называть вас не Стариком, а вашим настоящим именем? — попросил он.
        — Имя человека — дело сложное.
        — Я выговорю.
        — Не в том суть. — Старик затянулся. — Сочетание звуков, заключенных в имени, — контакт между человеком и природой. А все люди разные. Так что для одного человека какое-то имя — созвучие со всем живым, а значит, помощь. А для другого от такого имени будут одни неприятности.
        — И ваше имя приносило неприятности?
        — Нет, у меня было хорошее имя. Но когда человек становится воином, твой отец подбирает ему имя, которое обладает самым лучшим для него созвучием.
        — Я об этом никогда не слышал.
        — Думаешь, почему я тебе вчера сразу поверил, когда ты правильно сказал, как тебя зовут? Ладно, пошли, — вдруг сурово приказал Старик. — И если тебе старший говорит — вылезай, в другой раз с водой не экспериментируй.
        Старик заторопился к шалашу, но бурчать не перестал:
        — Ты бы еще начал, как я, голыми руками из костра поленья таскать.
        — Я больше не буду, — пообещал Иннокентий, хотя внутренне не согласился с наставлениями Старика.
        На горизонте показались черные вороны. Старик их увидел первым.
        — Что-то сегодня рановато летят.
        На мгновение Иннокентий включил внутреннее зрение и тут же прочитал замысел птиц.
        — Ой, знаете, что они собрались делать?
        — Да уж ничего хорошего, — усмехнулся Старик.
        — Они решили сожрать тех, что вчера погибли около шалаша, а потом улечься на их место и затаиться. Они думают, мы с вами отойдем хоть ненадолго, а они в это время растащат поленницу — и костер погаснет. Надора им сказала — это их дело, как расправиться с костром.
        — Они что, решили объединиться? — не поверил Старик.
        — Похоже на то. Им сейчас важнее всего растащить поленницу, а нам помешать принести к костру новые дрова. — Иннокентий измерил взглядом заготовленные дрова. — Негусто, — определил он.
        — Не скажи. — Старик засмеялся. — Идем, покажу.
        По другую сторону от шалаша Старик откинул дерн, и под ним Иннокентий увидел дрова. Их было заготовлено столько, что воронам за год не перетаскать.

        Отправив воронов разделываться с костром Старика, ведьма снова принялась с пристрастием наблюдать за действиями мальчишки. И была удовлетворена, увидав, что он, оказывается, не так уж и силен. Холодной воды боится. Голыми руками выхватить из костра головешку кишка тонка, а Старик запретил ему даже пытаться это попробовать.
        Настроение ведьмы немного улучшилось. Но ненадолго. Вот она видит, как Старик подходит к шалашу, приподнимает дерн... а под ним... а под ним огромный запас дров.
        — Чрш-ш-ш... И ведь когда успел?!
        Да, она, разумеется, видела, что он усердно что-то там копал, пилил. За годы его шалаш совсем развалился. Вот она и решила, что он хочет построить себе новый дом. И это было бы в его положении логично. Не тратить же ей было силы на то, чтобы читать его мысли!
        Ветви ели заходили ходуном.
        — Обманщик, проходимец! — ругала она Старика. — Делал вид, будто собирается перестроить гнилой шалаш, а сам в это время таскал дрова. Защитничек леса, называется! Сколько стволов перевел на свой костер! А еще считает себя призванным охранять природу. Тьфу!
        То, что Старик пускал на дрова лишь засохшие деревья, те, что погибли от хищных насекомых, которых она же развела по всему лесу, Надора, конечно, не вспомнила. Зато при виде огромного запаса дров тоска с новой силой обуяла ее. Теперь никакие вороны не смогут погасить костер Старика. Но...
        — Ха-ха-ха! Все-таки я гениальная ведьма! — Ветви ели гордо расправились. — Ха-ха-ха!!! У меня же в запасе столько мерзких червячков! Прикажу — и они превратят все полешки в труху. И конец запасам Старика. Ха-ха-ха-ха!
        Естественно, ведьма понимала, как много и трудно для этого придется трудиться ее любимчикам червякам. Зато Старик даже и знать не будет, что его запасы дров с каждым днем тают. Хватится — а их нет. Тю-тю.
        — Чрш-ш-ш-ш-ш! — Настроение ведьмы снова начало улучшаться.

        А тем временем вороны приближались к костру.
        — Не хочу я смотреть, как они будут пожирать своих собратьев. — Иннокентий поднял с земли пустой мешок Старика. — Лучше я всех дохлых соберу сюда и брошу в костер? А?
        — Хорошо бы, конечно, но не успеть, — глядя на стаю, которая летела над ближним лесом, проговорил Старик.
        — Успею. — Иннокентий молнией взмыл вверх и через минуту уже вываливал из своего мешка в костер дохлых птиц.
        — Ну-у скорость. — Старик уважительно покачал головой. — Только плохо, что из-за глупости так рисковал.
        — Я не рисковал. Я знал, что успею. После купания в вашем роднике у меня прибавилось столько сил... Никогда столько не было.
        Довольный тем, что ловко и быстро очистил поляну от дохлых птиц, сын Ярослава не знал, чем бы теперь занять руки, и стал поигрывать волшебным кинжалом.
        Но тут случилось непредвиденное. Один из воронов спланировал к костру и выхватил из его рук кинжал. Желание завладеть блестящим предметом для ворона оказалось сильнее страха.
        — А... — только и успел ахнуть Старик, а сын Ярослава уже взвился в воздух вслед за вором.
        Ворон с кинжалом в клюве хотел скрыться в середине стаи, но юноша сумел еще до того его нагнать и выхватить свой кинжал. Воронье и опомниться не успело, а Иннокентий уже снова твердо стоял на земле около костра.
        — Убери в ножны и никогда без дела не вынимай, — сурово приказал Старик, но в его глазах светилось восхищение. Такой скорости при полном бесстрашии ему в жизни встречать еще не приходилось.
        — Я просто хотел... Он такой красивый...
        — Оружие не для того, чтобы им попусту любовались. Да еще когда враг рядом.
        — Это-то конечно...
        — А если захотелось подержать в руках — работай им.
        — Да... А что надо сделать?
        — Поколи орехи. Нащепай длинные лучины для факелов. Дел хватит.

РАССКАЗЫ СТАРИКА

        Работа волшебным кинжалом доставляла Иннокентию несказанное удовольствие. А так как спешить было некуда, он работу делал с той скоростью, с какой ее выполнял бы обычный человек. И тут вспомнился митюшонок, который вчера, рискуя собой, спас его, и он спросил:
        — Старик, а Гриша к нам скоро придет?
        — Думаю, к полудню. Он всегда в это время приходит. Хочешь с ним поиграть? — Старик улыбнулся.
        — Вообще-то в Петином доме я любил играть. Особенно в шахматы. У вас есть тут шахматы?
        — Не завел, — развел руками Старик. — Я не играю. Да и митюшата тебе в шахматы компании составить бы не смогли. Они ведь как маленькие дошколята. — Теплая улыбка засветилась на лице Старика.
        — М-м-м, а расскажите о них.
        Старик понурился.
        — Жаль их. — Он подправил в костре поленья, помолчал. — Знаешь, я еще застал лес, когда песни митюшат питали радостью каждую травинку, каждый листок дерева. И не было зверя, который бы с ними не дружил и, заболев, тут же не прибегал к их помощи. Тогда лес жил как одна семья.
        — Это пока не было Надоры?
        — Как я теперь понимаю, меня послали сюда уже после того, как ее семя перенеслось через Каньон. Но еще не проросло.
        — Вот тогда бы его найти и сжечь, — безапелляционно проговорил Иннокентий и рукой разрезал воздух крест-накрест.
        — Зерно сжечь было можно. Но толку что? Душа ведьмы уже была здесь, в этом лесу. И если бы зерно погибло, она бы вселилась в червяка или пиявку. Ищи ее потом среди них. Да и нечестно ведьмарскую напасть сбрасывать на другого.
        — М-м-м... — согласился сын Ярослава, помолчал и, вскинув голову, спросил: — А как вы попали сюда? Ведь летать, как я понимаю, вы не умеете. Или это тайна?
        — Сам ее не знаю. Меня сюда каким-то образом во сне перенесли Рыцари Света. — Старик со вкусом затянулся из трубки дымом пахучей травы. — Знаешь, тогда даже черви здесь были только хорошие и занимались тем, что рыхлили землю. И никто из них не портил ни цветов, ни плодов, ни коры на деревьях. Белкам, лисам, кроликам — всем хватало места в этом лесу.
        — А сейчас, похоже, здесь осталось совсем мало зверей. Я так вообще пока ни одного не увидел. — Иннокентий вздохнул.
        — И не увидишь. Не осталось в этом лесу никаких зверей.
        — Совсем?
        — Только черные вороны.
        — Но как же Надоре удалось уничтожить в лесу зверей? — Сын Ярослава не мог поверить своим ушам.
        — С помощью инфекции...
        — Но как она сюда попала, если ее раньше не было? Ведь из ничего ничего не бывает.
        — Все верно, мой мальчик. Все верно. — Старик горько вздохнул. — Но ведь Надора колдунья. И ей ничего не стоит из любой песчинки сотворить яд или заразу. И она их сотворила и наполнила ими тучу... О-хо-хо... — Старик развел руками. — Было бы у меня твое внутреннее зрение, я бы сразу прогнал эту тучу за Каньон. Но я понял, что на лес сыплется что-то недоброе, только в тот момент, когда из нее пошел дождь.
        — Вы что, умеете управлять движением туч? — Голос Иннокентия был недоверчив.
        — Конечно, для воина Ярослава это сделать несложно. И ты тоже скоро научишься разгонять тучи, гасить ветры и останавливать дожди. Так вот, я тогда сразу остановил тот дождь и услал тучу обратно за Каньон. Но много этой заразы уже успело пролиться на лес, и через неделю в лесу среди зверей началась эпидемия. И в это же время она переколдовала червей из обычных рыхлителей земли в хищных, которые питаются корнями деревьев.
        Видимо, Старику было слишком больно вспоминать, что у него на глазах происходило с лесом, и он замолчал. По траве ползла жирная зеленая гусеница. Старик поленом придавил ее.
        — Какой только гадости теперь тут не развелось, — в сердцах проговорил он. — А такие гусеницы, как эта, разносили по лесу самую страшную для зверей заразу. И от нее сначала погибли певчие птицы, потом белки, потом лисы... Дольше других держались кролики. Но теперь и их нет...
        — А почему зараза не распространилась на воронов? — У Иннокентия от жалости к лесу и его обитателям слезы навернулись на глаза. — Им ведьма сделала что-то вроде колдовской прививки?
        — Им да еще пиявкам в болоте около Каньона, — горько подтвердил Старик. — О-хо-хо, теперь и не перечислишь всю нечисть, которую она тут расплодила... Но до того произошла еще одна беда.
        — С вами?
        — Я воин Ярослава, что со мной сделается. — Старик вздохнул. — Беда произошла с митюшатами. Они всегда несли всему живому лишь добро. Но вдруг ни с того ни с сего перестали отличать, где хорошее, а где плохое. И с тех пор, как я ни пытаюсь им растолковать, что нельзя отдавать свои силы тем, кто губит лес, они меня слушают, а словно не слышат.
        — Но ведь Гриша очень хорошо во всем разбирается, — возразил Иннокентий. — Вы ему велели привести меня к вам. И он привел. И предупредил о Надоре и о воронах.
        — Да. Но такой пока он один. А другие кормят своими силами и короедов, и пиявок, и всякую болотную гниль... И что самое плохое — воронов. После чего сами же и гибнут.
        — А вороны жиреют, — в тон Старику проговорил Иннокентий.
        — Еще как... — На щеках Старика заходили желваки. — Не поверишь, когда я сюда пришел, митюшат в лесу было больше, чем деревьев.
        — А теперь?
        — Теперь?.. Теперь сотни полторы. Может, две... А ведь без них лесу не жить. А если лес умрет, то на этом прекрасном месте останется лишь пустыня.
        — Пустыня? — Иннокентий не мог поверить своим ушам. — П-пустыня? — заикаясь, переспросил он. — Но почему пустыня?
        — Очень просто. — Старик стал пальцем рисовать на земле круги. — Сначала здесь все будет заболочено... пойдет гниль. Но без деревьев и трав вода удержаться на земле не может. Хочешь не хочешь, с годами она уйдет под землю и испарится, почва выветрится, высохнет — и останется лишь пустыня. — Старик обвел вокруг себя рукой. — В награду ведьма будет окончательно приближена к своему повелителю, Черному Дракону, и... обладая еще большей зловредной силой, отправится портить другие земли.
        — Нет! Нет! Никогда! — в негодовании закричал Иннокентий. — Не бывать такому!
        — Мы постараемся. — Старик с благодарностью положил руку на плечо юного друга. — Мы очень постараемся, — тихо повторил он. Но в его голосе не было уверенности.
        — Нет! Мы не просто приложим к этому все силы. Мы спасем и лес, и митюшат! Потому что не бывает так, чтобы зло нельзя было победить!
        — Это конечно... если все время быть во всеоружии, зло никогда победить не сможет. Это закон, — согласился Старик и, потупившись, добавил: — Боюсь только, не поздно ли ты сюда прилетел...
        — Ничего не поздно, — уверенно возразил Иннокентий. — Вы столько лет живете на Земле и лучше меня знаете — безвыходных положений не бывает! Вот увидите. Все кончится хорошо!
        — Не кипятись. Ведьма не так проста... И я очень благодарен Ярославу, что он сюда прислал мне в помощь именно тебя. А за то, что сомневаюсь, прости, брат... натерпелся я здесь... — Старик замолчал.
        Иннокентий в ответ лишь вздохнул.
        Разговор оборвался. Каждый думал о своем и в то же время об одном и том же: как спасти лес. Да и какие еще слова они могли сейчас сказать друг другу.
        Первым прервал молчание Старик.
        — Кипяточку, что ли, согреть? — проговорил он, поднялся и начал устраивать над костром котелок с водой.
        — Скажите, а вам Гришу сразу удалось убедить, что не надо отдавать силы тем, кто несет лесу зло? — смотря невидящим взглядом куда-то вдаль, спросил Иннокентий.
        — Какое там! — Старик усмехнулся.
        — Та-ак, — продолжая смотреть куда-то сквозь лес, протянул сын Ярослава.
        — Понимаешь, — задумчиво проговорил Старик, — я привык, что умнеют шаг за шагом. А Гриша переменился вдруг, за какую-то минуту.
        Лицо Иннокентия сделалось крайне серьезным.
        — Расскажите подробно, во всех деталях, как это произошло. И где, — попросил он.
        — В деталях, говоришь? — Старик подлил в котелок воды. — Это можно.
        И не теряя времени он начал рассказывать:
        — В тот день я встретил Гришу в лесу. Он был совсем без сил, но все равно продолжал заигрывать со всякой дрянью. Я взял его на руки, стал объяснять: мол, нельзя играть с кем попало. А он соскочил и тут же, как последний дурачок, принялся играть со змеенышем. Я их, конечно, разнял. Ведь еще одна такая игра — и конец митюшонку.
        — Да... Точно... Я вижу, как это было... Ой, что-то мешает мне смотреть... Рассказывайте... Только подробно-подробно.
        — На руках я донес его до ручья и там опустил в воду. Вода очень хорошо помогает митюшатам восстанавливать силы. Ручей был неширок. Я его перепрыгнул и стал поджидать Гришу на другом берегу. А малыш побарахтался даже меньше обычного, а выпрыгнул из воды окрепший, веселый. Я давно не видел таких крепеньких митюшат.
        — Вижу! Вижу! Отлично вижу, к нему подлетела гадкая муха. А он ее прогнал. И стал играть с вашим другом, кустом шиповника.
        — Да. Так оно и было. Ведь я ему столько раз говорил, с кем надо играть, а с кем не надо. Эх, знал бы ты, как я тогда обрадовался, что он наконец-то понял.
        — Старик... не так! Вовсе не так! В том ручье есть такое, что больше сил ведьмы. Да... точно... это ракушки. Три большие раковины.
        — Да. Там были на дне какие-то ракушки. Я еще, помню, удивился, почему их не заволокло илом. Но все мое внимание было тогда на Грише. Я очень боялся, как бы он снова не начал играть с какой-нибудь нечистью.
        — Точно. Именно эти три раковины и несут в себе силу, которая сможет освободить митюшат от порчи ведьмы Надоры. — Иннокентий радостно запрыгал. — Ура-а!!! Ура-а-а!!!
        Не в силах осознать увиденное Иннокентием, Старик какое-то время в растерянности смотрел, как его новый друг кувыркается в воздухе, но наконец осознав, только и смог выдохнуть из себя:
        — Кеша! Мальчик мой! Умница! Как же я сам тогда не догадался? — И тут он вскочил на ноги и, словно мальчишка, забросил высоко в небо полено, потом другое, третье. — Ведь теперь митюшата спасены! Спасены-ы-ы-ы!!! Ура-а-а!!!

        Надора пристально наблюдала за происходящим. Радость врагов ее не обеспокоила. Лишь ветви злобно скрежетали:
        — Чрш-ш-ш-ш-ш. Пойдите, поищите то место, тот ручей и те ракушки! Ха-ха-ха-ха!!! Давайте, давайте, идите ищите. А я посмотрю. Ха-ха-ха!!!

        Иннокентий продолжал радоваться тому, что нашелся способ расколдовать митюшат, а Старик вдруг нахмурился.
        — Что случилось? — обеспокоился Иннокентий.
        — Боюсь, ведьма подслушала наш разговор... — Старик хотел сказать что-то еще, но сын Ярослава опередил его.
        — Конечно, подслушала. Я знаю, — как о само собою разумеющемся проговорил он.
        — Ага, — Старик был явно недоволен собой, — и теперь все сделает, чтобы помешать нам найти те раковины и расколдовать малышей.
        — Она еще тогда, после освобождения Гриши, много чего для этого сделала... — Иннокентий налил в кружку кипятку и с удовольствием отхлебнул. — Не волнуйтесь, главное, мы поняли, как можно освободить митюшат от ее наваждения. А с остальным справимся.

ГОРЕСТИ ВЕДЬМЫ

        Ох, как же Надора устала за те часы, что прошли после прилета в лес мальчишки. Хочешь не хочешь, а приходилось без отдыха слушать все, что говорил у костра сын Ярослава. Естественно, его самомнение не на шутку раздражало ее, но еще хуже было то, что он отлично умел видеть все, что было в прошлом.
        — Чрш-ш-ш! Ну давай, попробуй, посмотри теперь, что я сделала тогда!
        И она послала в прошлое мираж, закрывающий от ясновидения Иннокентия ориентиры места, где находились волшебные раковины.
        — Так я вам и отдам этот ручей. Чрш-ш-ш, — скрежетала она. — Разбежались... Чрш-ш-ш-ш-ш...
        На мираж пришлось расходовать силы. И из-за этой непредвиденной потери ей стало неимоверно жаль себя, одинокую. Когда в лесу Старик был один и она одна, все шло, с ее точки зрения, как положено. А теперь врагов стало двое. Они помогают друг другу, разговаривают, чаи распивают. А ее поддержать некому. Всю жизнь одна, одна, одна...
        И как ни любила Надора обманывать себя, сейчас приходилось признать: Ярослав все-таки внедрил в ее владения своего сына. И мало того, никому и ничему не доверяющий Старик окончательно спелся с ним. Водой не разольешь.
        — Чрш-ш-ш-ш-ш! Не допущу! Не бывать такому, чтобы какой-то мальчишка не подчинился моим чарам, чарам Великой ведьмы! Это мой лес! И я всем это докажу! Чрш-ш-ш-ш-ш-ш.
        — Неправда, это вовсе не твой лес, — неожиданно для себя услышала она спокойный голос ненавистного ей Ярослава. — Ты поселилась на земле, тебе не принадлежащей.
        — Ы-ы-ы-ы-ы-ы.
        Ведьма стала озираться по сторонам. Но тут же опомнилась. Ярослав никогда не приходил к ней сам. В лес не позволялось проникать ни Рыцарям Света, ни Рыцарям Тьмы. По Высшим Законам только их воины, помощники и слуги имели право ступать в эти нейтральные земли.
        — Да как ты посмел даже своим голосом оказаться в моем жилье?! Законов не знаешь? Да я нашлю на тебя такую порчу! Ы-ы-ы-ы!!!
        Однако угрозы Надоры на пришедшего не возымели никакого действия, и спустя минуту она снова услышала тот же ненавистный голос. Но теперь ведьма знала — второпях она перепутала голос Ярослава с голосом его сына Дмитрия. А тот говорил:
        — Последний раз предупреждаю: уходи из леса.
        — Да как ты смеешь таким тоном со мной разговаривать! Думаешь, я не поняла, что ты не Ярослав, а всего лишь Дмитрий?! Трус несчастный!.. Да я с тобой такое сейчас сделаю!!!
        От ненависти Надора чуть не сорвала голос. Но злость ее была так велика, что она решила и вправду не пожалеть сил и наслать на Дмитрия порчу. А чтобы удар попал точно в цель, даже включила внутреннее зрение. Но Дмитрия нигде видно не было.
        — Ага! Спрятался! Надумал укрыться от Великой ведьмы Надоры? Не пройдет! Очень скоро не ты, так твой братец Кешка заплатит мне за все ваше Братство Света!

        Ярослав и Прекрасная Ярославна сидели друг против друга и прислушивались к тому, что происходит в заколдованном Надорой лесу. Они не посылали туда Дмитрия. Просто он пролетал мимо и решил заставить ведьму лишний раз подумать о ее правах на лес.
        — Опять полез куда не надо, — неодобрительно проговорила мать Ярославна.
        — Он воин. — Ярослав обернулся. За спиной стоял Дмитрий.
        — Отец, мама. Я...
        — Мы видели. — Лицо Ярославны было нахмурено. — Неужели ты до сих пор не понял, что тратить силы и время на разговоры с такими, как Надора, бесполезно?!
        — Не сердись...
        — А ты рассчитал свои силы, когда летел в лес? — стояла на своем мать.
        — Конечно, я знаю про ее тайные запасы сил. Мне одному, да еще без кинжала, который теперь у Кеши, с нею не совладать. Но пролететь мимо леса и не напомнить ей, что лес не ее, я не мог. Пускай не забывает, что за спиной Кеши стоим все мы. А она от моих слов так разоралась. — Дмитрий оживился. — Ведь сколько сил израсходовала на пустые вопли! Даже смешно.
        — Естественно, смешно. — Ярослав одобрительно смотрел на сына. — Удовлетворяя свою ненависть, она выплеснула вдесятеро больше сил, чем ей требовалось истратить в первый день на настоящий мираж против нашего Кеши. Такой, с каким бы он не смог справиться.
        — Конечно, Дмитрий отобрал у ведьмы много сил, — Ярославна больше не хмурилась, — но ведь это всего капля по сравнению с тем, что осталось у нее в закромах.
        — Капля камень точит, а без копейки нет рубля, — улыбнулся Дмитрий.
        Прекрасная Ярославна с нежностью смотрела на сына, но это не помешало ей наставительно проговорить:
        — И все-таки в другой раз без спросу в лес не летай. Ведь ты не знаешь всех наших планов. А о Кеше не беспокойся. Он сильный, он справится.
        — Мать говорит верные слова, — поддержал жену Ярослав.
        Дмитрий упрямо сжал губы.
        — В другой раз я, конечно, спрашивать буду... Но Надора... а Кеша пока неопытен.
        — Вспомни свою жизнь на Земле. — Ярослав укоризненно покачал головой. — Разве я хоть раз давал тебе поручение, которое оказывалось не по плечу?
        — Нет, что ты! — Дмитрий смутился.
        — А Кешу я послал в лес не только для того, чтобы он помог Старику. Он должен научиться сам бороться с силами зла. Один на один. Как когда-то учился ты. Помнишь?
        — Конечно, помню...
        Ярославна в это время смотрела куда-то вдаль. И тут ее лицо засияло.
        — Посмотрите, что до сих пор после разговора с Дмитрием вытворяет Надора! Ведь на пустое злобствование за какие-то полчаса она израсходовала больше половины всех своих повседневных сил.
        — Похоже, на происки против Старика и Кеши у нее обыденных силенок осталось, прямо скажу, в обрез. — Великий Ярослав задумался. — Н-да-а... Подходит время, когда она начнет их черпать из своих закромов.

        А Надора, не в силах овладеть собой, в неистовой злобе все качала и качала могучими ветвями ели. И их жуткий скрежет временами переходил то в пронзительные вздохи, то в неистовый, душераздирающий вопль:
        — Не позволю!!! Не допущу!!!
        Ведьма ругалась на весь белый свет. И ей было не до того, чтобы следить, сколько на это расходует сил. Если приспичило, выходит, в открытую, досыта и позлобствовать нельзя? Но в то же время ее мысли лихорадочно сменяли одна другую:
        «Ярослав считает, будто сила в свободе. И сыну разрешил делать все что вздумается... все... значит, пойдет из любопытства шататься по лесу. Вот и отлично! А я уж позабочусь заманить его в подходящую ловушку! Ловушку... Ловушку... Только какую? Эх, если бы в лесу не было Старика...»
        Понемногу ветви ели стали успокаиваться. Когда Надора готовилась к нападению, она в предвкушении чужой беды всегда успокаивалась. Конечно, жаль было бездарно израсходованных сил, но подсчитывать потери она не желала. В конце концов имеет она право сама распоряжаться собственными запасами?
        А в это время вороны в ожидании, когда смогут сесть на ветви повелительницы, тихо кружили невдалеке. Похвастать им было нечем. Но каждый хотел рассказать, как именно он ловко хотел обмануть Старика с мальчишкой. Кто же знал, что этот мальчишка так быстро подберет тех, кто вчера погиб.
        Надора же, наблюдая за поведением воронов, восхищалась собой:
        «Вот как надо воспитывать слуг. — Ее ветви удовлетворенно скрипнули. — Хочу — они по отдельности, хочу — в стае. Но только когда Я этого хочу. Когда это надо МНЕ! Эх, жаль, раньше не научила их работать четверками. И чтобы потом каждый друг на друга доносил и сообщал, как трудился его собрат».
        — Чрш-ш-ш-ш-ш, — чуть заметно повела ветвями ведьма, тем самым разрешая воронам занять на себе отведенные им места. А для себя окончательно решила:
        «Точно, обязательно обучу их объединяться. Как раз успею, пока мои друзья, хищные черви, будут сводить в труху запасы Старика. — Надора ехидно засмеялась. — Идиоты. Они думают, будто все решения принимают сами. Ха-ха-ха-ха! Они хотят только то, чего хочу я! Я одна! И делают они лишь то, что угодно мне! А тех четверых, которые вчера улетели с поля боя, в устрашение другим так разделаю, что впредь никому не будет повадно изменять мне, Великой Надоре!»
        Принятые решения ведьму окончательно успокоили, и ей даже сделалось непонятно, отчего это она после разговора с Дмитрием так разволновалась.
        — Можете мне о ваших утренних планах не рассказывать, — ровным голосом проговорила она, обращаясь ко всей стае, но так, чтобы каждый ворон думал, будто она обращается именно к нему. — Хвалю.
        — Кар-р-р-р, кар-р-р-р-р, — согласно закаркали вороны.
        А Надора продолжала:
        — Мы никогда не забудем борцов, которые вчера погибли в нечестном по отношению к нам бою, — высокопарно провозгласила она. — Но и не простим тех, кто струсил и улетел с поля боя.
        На мгновение она угрожающее замолчала. Вороны сжались, и все вокруг в ожидании чего-то неминуемо ужасного умолкло. А ведьма, ощущая свою власть, продолжала:
        — Трусы и предатели Питий, Креший, Кряший и Реший! С этого дня, с этой минуты я не разрешаю вам садиться на мои ветви. — Она зловеще замолчала и, лишь выдержав напряженную паузу, продолжила: — А вы, верные мои вороны, вижу, готовы учинить над изменниками свой суд и разорвать их в клочья.
        Вороны захлопали в восторге крыльями и закаркали. Но Надора оборвала:
        — Не-ет. Смерть для таких — наказание слишком мягкое. Лучше будет всем нам увидеть, как, искалеченные, они приползут сюда, моля о смерти. Потому что их болезни будут страшнее смерти!
        Вороны умолкли. Ведь каждый из них после предупреждения Старика хотел улететь подальше от шалаша. И повтори тот угрозу, они сейчас точно оказались бы на месте этих четверых. Надора это великолепно понимала, а потому устрашающим голосом добавила:
        — Думаю, другим это послужит отличным примером.
        От страха ни живы ни мертвы, Питий, Креший, Кряший и Реший слетели с насиженных веток и один за другим отправились куда глаза глядят. Каждый думал: вот сейчас сложу крылья и покончу счеты с жизнью. Все лучше, чем потом, не в силах пошевелить крылом, мучаться от лишаев и других болезней.
        Однако стремление жить пересилило ужас ожидания мучительной кончины. И они полетели не разбирая пути, все равно куда, только подальше от бывшей повелительницы.
        — А вы, мои дорогие, — Надора ласково зашелестела ветвями, — летите и как можно веселее поиграйте с митюшатами. И если кто из них от этого сдохнет, не печальтесь. Здесь хозяева мы. А их обязанность веселить нас!
        Шумно хлопая крыльями и воинственно каркая, вороны разлетелись по сторонам. А Надора вдруг пожалела, что отпустила четверку предателей. Натравила бы на них стаю — и делу конец. А теперь, чтобы напустить болезни, должна расходовать силы.
        — Чрш-ш-ш-ш... — проскрежетала она. — Ну да ладно. Пока не буду с ними возиться. В ближайшие дни моим воронам некогда будет смотреть, что делается с предателями. Для них не изображать из себя первых князей, а обучиться друг с другом работать на равных будет страшнее любой проказы. Ха-ха-ха-ха!
        Решив, что и на этот раз, как, впрочем, и всегда, была умна и предусмотрительна, Надора позволила себе задремать. Сказывалась усталость от разговора с Дмитрием. Но теперь все складывалось отлично, и можно было себя побаловать. Она любила в тихом полусне вспоминать, как умно когда-то придумала забраться в семя ели. И это была ее идея использовать ничего не подозревающий веселый ветер для того, чтобы он перенес это семя вместе с ней через Каньон.
        Да-а, до нее, Великой ведьмы Надоры, еще никому из нечистой силы не удавалось перехитрить стихиариев. Но как ни бдительно они охраняли лес и живущих в нем митюшат, легкомысленный ветер не стал рассматривать каждую песчинку из тех, что подхватил своим крылом. Подхватил и подхватил. Понес через Каньон и понес.
        Так она и перелетела сюда жива и невредима. Да еще на чужой силе. Ну как тут было даже в полудреме не рассмеяться во весь голос:
        — Ха-ха-ха-ха!
        Одно плохо. Дерево и есть дерево. Где проросло, там и стоять ему до самой смерти. От жалости к себе, несчастной, с ведьмы сон как рукой сняло.
        — Бедная я, бедная. Какая-то паршивая гусеница может переползти куда захочет. А я, Великая ведьма!..
        Но долго самоуничижаться Надора не привыкла, а потому тут же стала вспоминать свои преимущества перед другими обитателями леса.
        — Зато я могу видеть и слышать все, что делается в лесу. И ходить никуда не надо. Все равно ни один разговор, ни один поступок лесной твари не проскользнет мимо моего внимания. — Она зевнула. — Разумеется, если их дела достойны того, чтобы я тратила время и наблюдала за ними.
        Ель гордо расправила широкие, мощные ветви и скинула дрему. Ощущение собственной непобедимости и величия переполняло ее. Но тут она вновь вспомнила про Кешку, и ее вновь засвербила мысль:
        «Мальчишка, сосунок, а про Гришу догадался. — И снова ветви ели громко захлопали друг о друга: — Ох и тяжела же ведьмарская жизнь!»
        Когда с митюшонка Гриши нежданно-негаданно снялось ее ведьминское заклинание, а новое, как она ни старалась, не действовало, Надора поняла: малыш подпал под могучую волшебную силу, которая защищает лес. И чтобы с ней совладать, сначала надо было отыскать, откуда она исходит.
        Потрудиться тогда ведьме пришлось основательно. Камушек за камушком она проглядывала дно ручья и наконец таки обнаружила три раковины, из которых исходил очистительный свет. Счастье, что Старик не понял, отчего к Грише вернулся разум. Но чтобы впредь такого не произошло ни с кем другим из этого дурацкого народишка, надо было срочно действовать.
        Три дня и три ночи ее верные вороны закидывали русло ручья около раковин камнями. Получилась запруда, ручей побежал по другому пути. А раковины без воды потеряли волшебную силу.
        — Все-таки какая я умная! Какая предусмотрительная! — хвалила теперь себя ведьма. — Ха-ха-ха-ха! Кешка захотел найти ракушки? Пусть поищет, полазит по ручьям. Только нельзя услышать то, что молчит! Равно как невозможно увидеть свет, если его нет! Ха-ха-ха!!!
        И все же Надора задумалась. Надо бы еще что-то предпринять против сына Ярослава. Уж очень он шустр. Конечно, она обманывала и не таких сосунков. Но больно он пронырлив.
        От одной мысли об Иннокентии у Надоры начало снова портиться настроение. Естественно, она в миллион раз и умнее и сильнее мальчишки. А найти запруженное место ручья невозможно. За годы камни осели, заросли травой. Земля и земля.
        Однако как Надора себя ни уговаривала, что не пристало Великой ведьме бояться какого-то мальчишки, внутренний голос назойливо ей шептал: пока Старик с Иннокентием в лесу, покоя тебе не видать.
        А это означало, что необходимо было срочно придумать для своих врагов западню. Но усталость сказывалась все сильнее и сильнее. К тому же на дворе был день, а при свете солнца ей в голову никогда не приходили по-настоящему коварные идеи.
        — Подожду ночи, — решила она. — А пока наброшу-ка пелену на память Старика.

В ПОИСКАХ ВОЛШЕБНЫХ РАКОВИН

        Солнце стояло высоко. Небо было безоблачное, воздух чистый, прозрачный. Иннокентий поднялся с земли, расправил плечи и стал готовить длинную лучину.
        — Значит, идем искать раковины, — как о само собою разумеющемся проговорил он. — Вы помните, где тот ручей? До него далеко?
        Как и все воины, Старик обладал отменной памятью. Но когда Иннокентий его спросил, в каком ручье надо искать раковины, он никак не мог этого вспомнить. Помнил, что ручей делал изгиб. И все. И больше ничего сказать не мог. А так как все ручьи только и делают что петляют, можно считать, он ничего о том месте не рассказал.
        Но все равно Старик и Иннокентий упорно собирались в поход, хотя оба понимали: идти в лес искать в ручье раковины, если ты не знаешь, где этот ручей протекает, дело бесполезное. Вслух они об этом не говорили, а вели себя так, будто просто готовятся к долгой отлучке. А потому тщательно усиливали мощь костра и собирали впрок на дорогу орехи, грибы и ягоды.
        Иннокентий сосредоточенно думал о чем-то своем. А Старик еще и еще раз пытался вспомнить, где находится ручей, около которого прозрел Гриша. Бесполезно.
        «Тоже мне воин! — корил он себя. — Воин обязан быть следопытом. А я?! Не запомнил ни одного ориентира. Но ведь не может быть, чтобы волшебное место не имело такого! Или именно потому, что оно обладает огромной силой, это место скрывается от постороннего взгляда? И потому около него нет какой-либо примечательности, которая могла бы чужаку служить ориентиром?.. Скорее всего так оно и есть».
        Иннокентий видел — Старик явно не в состоянии вспомнить место, на котором у Гриши произошло просветление. Но как он ни пытался услышать эти раковины сам, ничего не получалось.
        — Старик, — предложил он, — давайте поищем ручей вместе.
        — Но ты никогда там не был. — Старик виновато опустил глаза.
        — Не имеет значения. — Сын Ярослава улыбнулся. — Я просто буду рисовать план леса, а вы смотрите, где мог быть этот ручей, а где его точно быть не могло. Давайте?
        — Можно...
        Иннокентий ловко отделил от старого полена кусок бересты, вынул из кострища уголек и начал рисовать план леса таким, каким видел его внутренним зрением. Старик внимательно наблюдал за линиями, которые на бересте чертил сын Ярослава, и согласно кивал.
        По лесу протекала одна большая река, в которую впадало семнадцать притоков. Все они начинались извилистыми ручейками, а полноводными становились неподалеку от впадения в главное русло. Значит, около самой реки искать волшебное место не следовало. Ведь Старик четко сказал, он через воду перепрыгнул.
        Теперь предстояло определить, к какому из ручьев надо идти. Но Старик то и дело путался, а Иннокентий как сам ни пытался услышать раковины, как ни старался уловить их сияние, ответа на его запросы не поступало. Будто в лесу вовсе не было места с волшебными раковинами.
        «Но ведь оно было! — понимал он. — А раз было, значит, должен остаться след. И вообще, такое место просто не может как-то по-особенному себя не проявлять. Оно обязано или зазвенеть, или перед внутренним взором засиять, или создать ощущение какой-то выжидательной затаенности!»
        Он снова стал просить раковины отозваться. Никакого ответа.
        Прошел час, а сын Ярослава продолжал безрезультатно сидеть перед планом леса и упорно на него смотреть, смотреть. И ясно ему было лишь одно: Надора или кто-то другой замаскировал раковины. Замаскировал...
        — Ты слишком долго перенапрягаешься, — услышал он голос Старика.
        — Тут определенно без чертовщины не обошлось. — Иннокентий глубоко вздохнул.
        — Похоже на то... Потому и я ничего о том месте не могу вспомнить, — согласился Старик.
        — А можете мне показать, — растягивая слова, проговорил сын Ярослава, — на каких из притоков точно не могли повстречать митюшонка Гришу?
        — Сейчас посмотрю.
        Старик взял в руку уголек и тут же вычеркнул все притоки реки, которые шли по болотам.
        — Здесь ни одного малыша уже лет двадцать как не было, — пояснил он.
        — Отлично. — Иннокентий заштриховал углем район болот.
        Однако дальше работа пошла медленнее. Перед тем как зачеркнуть следующий приток, Старик долго думал, что-то вспоминал, а губы его шептали:
        — В том году нет... Здесь тоже не могло быть... А здесь? Нет. И здесь тоже нет... Или могло?
        Наконец на карте осталось три ручья. Но тут Старик вдруг начал щуриться, тереть лоб, глаза.
        — Кеша... Я, кажется, зря стер болото... Мне отчетливо вспомнилось, что это было как раз посередине топи... Но почему я пошел туда?.. Этого не могло быть... Нет... Я ходил...
        Старик пошатнулся, обхватил руками голову и застонал.
        — Это Надора! — закричал Иннокентий. — Перестаньте думать о волшебном месте! Не думайте о нем! Поверните голову к огню! Быстро!.. Смотрите на огонь! Слышите меня, Старик?! Смотрите на огонь! Я говорю, на огонь, а вы отворачиваетесь!
        Сын Ярослава стремительно вскочил с земли и сам повернул голову друга к полыхающему костру.
        — Шире откройте глаза! Шире!

        — Чрш-ш-ш-ш-ш, — скрежетала ветвями ведьма. — Ну как, Старик, получил? Ха-ха-ха-ха! Еще и не такое сделаю. Вы с вашей картой все равно то место не разыщете! Чрш-ш-ш-ш!..
        Но больше всего сейчас Надору злило то, что наслать неверные мысли на Старика оказалось совсем непросто. К тому же на это ушло немало сил из тех, которыми она пользовалась в повседневной жизни. И теперь их у нее осталось мало даже на то, чтобы лишний раз поскрипеть ветвями.
        — А все Кешка с его картой... Ну проходимца Ярослав выродил! О-хо-хо.
        И тут Надора ощутила: как ни печально, но ей придется или взять силы из запасов, или на некоторое время выключить своих всегдашних помощников-наблюдателей — всевидящее око и всеслышащее ухо.
        Разумеется, она могла и не делать этого. У нее в закромах хранился огромный котел свежих сил. Но на мальчишку и Старика она тратиться не собиралась. Да и что они там, у шалаша, могут придумать нового за час-другой. После полученного удара Старику и до вечера не оклематься. А мальчишка будет с ним возиться. Такие-то их дела на сегодняшний день.
        С тем Надора и уснула крепким полуденным сном, ненавидя лес, Старика, Иннокентия и весь белый свет.

        Старик приходил в себя трудно. Иннокентий как мог помогал ему, поддерживал голову, поил водой, но прошло не меньше часа, прежде чем тот связно заговорил.
        — Ты-то в порядке? — Это был его первый вопрос.
        — Не волнуйтесь? До меня ей добраться трудно.
        — Тогда порядок. — Старик с трудом перевел дыхание. — А я, признаюсь, таких нападений от Надоры еще не испытывал.
        — Выходит, мы ее здорово обеспокоили. — Иннокентий с нежностью прижал к себе голову Старика.
        — Еще бы. — Старик попытался улыбнуться. — Если мы найдем раковины, считайте, ее владычеству над лесом пришел конец.
        — Это уж точно, — проговорил Иннокентий и снова принялся массировать Старику голову и плечи.
        — Ты обращаешься со мной так, словно я ребенок, — презирая себя за нежданную немощность, проговорил Старик.
        — Вы же сами мне сказали, что вам чуть за двести, а я в яйце полмиллиона лет прожил. — Иннокентий тихо засмеялся. — Так кто из нас старше?
        Не отрывая глаз, Старик долго молча смотрел на своего нежданного друга, совсем еще мальчишечку, открытого, доверчивого, во многом беззащитного и в то же время умного, ловкого в работе и умеющего делать чудеса, которые бывают только в сказках. Но тут снова вспомнил про Надору.
        — А я-то хорош! Надо ж, чтобы в голову пришла мысль, будто раковины — посередине топи!
        — Забудьте и не вспоминайте. — Иннокентий задумался. — Скажите, неужели раньше Надора на вас никогда не нападала?
        — Случалось, у меня кружилась голова. Но чтобы так!
        — Берегла силы. Ведьмы жадные. — Юноша поправил в костре дрова.
        — Похоже на то. По сути, я ведь без тебя ей был не слишком опасен.
        Невдалеке над деревьями появились четыре ворона. И хотя они, как бы сомневаясь, то и дело принимались кружить на одном месте, было ясно: их путь лежит к шалашу. И поразительно: обычного нахальства и наглости в их движениях не было.
        — Чего это они такие? — Старик стал внимательно наблюдать за птицами. — Да это же та четверка, которая вчера после моего предупреждения отсюда улетела! — определил он.
        — Точно, они. — Иннокентий пристально смотрел то на одну птицу, то на другую и вдруг стал говорить: — Понятно... Понятно.
        — Ты с ними разговариваешь?
        — Да... Сейчас... Ага... Вот теперь все ясно.
        Иннокентий отвел глаза от птиц и стал пересказывать Старику разговор, который только что провел с ними.
        — Как ни странно, но они прилетели за помощью. — Иннокентий пальцем начертил на земле замысловатые линии. — И, похоже, их слова — чистая правда, — заключил он и в упор посмотрел на Старика.
        — От них правды дождешься, — пробурчал Старик и упрямо поджал губы.
        — Э-э-э нет. У них все не так просто, — как можно мягче проговорил сын Ярослава. — За то, что вчера эти вороны после вашего предупреждения отсюда улетели, ведьма их прокляла и обрекла на страшную смерть.
        — На нее похоже, — согласился Старик. — Но мы-то при чем?
        В ожидании своей участи вороны тихо уселись на ближайшей сосне. Старик презрительно глянул на них, сплюнул и отвернулся. От такого отношения к себе несчастные чуть не попадали с веток. Но тут услышали, что сын Ярослава вступился за них.
        — Они говорят, что хотят нам служить.
        — Князья? Служить? Нам? — Старик рассмеялся. — Да быть такого не может, чтобы князья захотели кому-нибудь служить. — Старик снова жестко засмеялся.
        — Не-ет, — задумчиво протянул Иннокентий. — Похоже, они такого страху от ведьмы натерпелись, что забыли, будто когда-то называли себя князьями.
        — Все равно. Нам они ни к чему.
        — Ладно вам... Вреда от них теперь никакого. А все-таки живые твари. Жалко их.
        Старик не ответил. Лицо его словно окаменело.
        Прошел час, а он все молчал. Минуло еще полчаса, но Старик по-прежнему не открывал рта. Иннокентий не привык бессмысленно терять время, но и навязывать свое мнение другому было не в его правилах.
        Не выдержав, Иннокентий встал и, в упор глядя на Старика, спросил:
        — Так что решили?
        — Коли ты говоришь... они — живые твари... пусть живут около нас! — выкрикнул Старик и вскинул голову. В его глазах застыла ненависть. — Но чтобы не смели играть с митюшатами! Ни секунды!
        — Само собой.
        Узнав от Иннокентия условие Старика, четыре ворона стремглав подлетели к шалашу, сели рядом со своими новыми повелителями и дружно прокаркали:
        — Ка-а-а-а-а-ар.
        — Они благодарят, — перевел Старику птичий язык сын Ярослава.
        — Очень надо, — пробурчал тот.
        А вороны, не унимаясь, продолжали каркать.
        — Они говорят, — опять принялся переводить Старику птичий язык Иннокентий, — что могут показать места, где вороны любят играть с митюшатами.
        — Сам знаю, где они их губят, — ледяным голосом ответил Старик.
        Сын Ярослава внимательно посмотрел на Старика, потом на воронов, потом снова на Старика.
        — Глупо враждовать, — проговорил он. — Раз решили жить вместе, надо дружить.
        — Я не святой... — Старик отвел глаза в сторону и замолчал. Но вдруг оживился. — Слушай, а может, они знают, где волшебные раковины?
        Но не успел Старик договорить, как вороны один за другим попадали на землю. Их били судороги, они задыхались и как ни пытались клювами поймать воздух, все было бесполезно.

        Отдохнув и набравшись сил, Надора проснулась как раз в тот момент, когда Старик проговорил: «Может, они знают, где волшебные раковины?» Реакция ведьмы была мгновенна — уничтожить предателей!
        — Чего надумали! Служить моим врагам!
        Такого она не ожидала. Нет, не от воронов не ожидала. Предатели, они и есть предатели. Но чтобы Старик простил воронам то, что они уморили насмерть почти всех лесных митюшат, она не могла себе представить даже в страшном сне.
        В ее Черном Царстве понятия «прости» не существовало как такового. У них никто никогда не прощал никому даже малой оплошности, даже крохи неуважения.
        — Ничего, сейчас вороны сдохнут. И некому будет рассказать Старику с Кешкой о волшебном месте.
        И как ни жалко было Надоре тратить силы на расправу с паршивыми птицами, сейчас другого выхода у нее не было.

        Казалось, оживить воронов нет никакой возможности. Но Иннокентий и Старик поняли: вороны знают, где волшебное место. Иначе Надора не стала бы на них нападать.
        Борясь за жизнь воронов, Иннокентий делал с птицами вещи для Старика совершенно неведомые. То он им что-то нашептывал, то с силой щелкал по клюву и снова нашептывал, одновременно направляя их глаза на огонь костра.
        Старик следил за движениями юного друга и как мог тоже пытался направить глаза птиц на огонь. Давалось это ему нелегко, но он очень старался. И вот наконец наступило мгновение, когда вороны стали приходить в себя.
        — Невероятно! — Глаза Иннокентия блестели. — Представляете, ведь это стихиарий Огня снял с птиц порчу ведьмы. Но я его не звал, он сам прилетел.
        — Друзей и не надо звать. Они сами приходят на помощь. — Старик растер ладонями сухую травинку, поглядел на труху и сдунул ее. — А с нашими воронами я, похоже, примирился, — добавил он и улыбнулся.
        — Я вижу. Да и они за эти минуты изменились. — Иннокентий подбросил в костер дров. — Представляете, они теперь знают, что огонь не всегда им враг. И что его свет может защитить от нападений любой темной силы.
        И правда, все четыре птицы не сводили глаз с огня. Грустно и беспомощно они лежали, как их положили люди. Но сами пошевелиться были не в состоянии.
        — Через день полетите, — уверенно проговорил Иннокентий. — А еще минута — и вы сядете.
        Действительно, не прошло и минуты как лапы птиц начали шевелиться. Иннокентий усадил их рядком около костра, но ему больше не пришлось поворачивать их головы в сторону огня.
        — Хорошо поняли, в чем спасение, — засмеялся Старик. — А Надора, как видишь, не дремлет.
        — Как раз дремлет, — усмехнулся Иннокентий. — Иначе не подпустила бы к нам эту четверку. А теперь поговорим с ними о волшебном месте.
        Сын Ярослава на мгновение замолчал, а потом принялся быстро и звонко произносить непонятные человеческому уху звуки.
        В ответ вороны что-то каркали. Иногда Иннокентий переспрашивал. Те, перебивая друг друга, отвечали. И только после того как замолчал последний ворон, Иннокентий стал пересказывать их разговор Старику.
        — Как я понял, — начал он, — вороны о самом волшебном месте не подозревают. Но когда я спросил, знают ли они митюшонка по имени Гриша, который с ними перестал играть, они ответили, что знают. И Надора им после этого сказала: если каждый ворон кинет у второго поворота нижнего ручья сто камней, больше такого, как с Гришей, ни с одним из митюшат не случится. И они всегда смогут кормиться их силами.
        Старик вскочил на ноги.
        — Пошли скорее!
        — Легко сказать — пошли. — Сын Ярослава закусил губу. — Воронам нельзя уходить от огня. Надора их вмиг прикончит.
        — Не учел. — Старик почесал в затылке и вдруг предложил: — Их бы назвать надо.
        — У них уже есть имена. — И, показывая пальцем, Иннокентий стал представлять прилетевших: — Эти Кряший и Питий, этот Креший, а тот Реший.
        — Кар, — позвал к себе сына Ярослава Кряший и тут же стал что-то быстро-быстро говорить. Гортанные звуки так и слетали с его языка. В ответ Иннокентий согласно кивал и в знак благодарности не переставая гладил птицу по крыльям.
        И тут все четверо одновременно загалдели, закаркали.
        — Чего это они? — Старику не терпелось узнать, о чем разговор.
        — Рассказывают о месте, которое закидывали камнями, — объяснил Иннокентий. — Там вода больше не течет. Ручей сменил русло. А на месте настоящего русла образовался небольшой холм.
        — Последние годы я редко отхожу от костра, — признался Старик.
        — Они говорят, этот ручей протекает возле болота. Ну-ка, ну-ка. — Иннокентий взял в руки карту и стал пристально ее разглядывать.
        Старик тоже внимательно всматривался в рисунок.
        — Вспомнил! — закричал он. — Все вспомнил! Верно! Это было у ручья, который идет мимо болота. Теперь я сам его найду.
        Внезапно Старик схватился за голову и со всех ног побежал в лес.
        — Куда? Стойте! — закричал Иннокентий.
        Пошатываясь, медленно, словно во сне, Старик обернулся. Огонь осветил его, и он неохотно побрел назад. Его ноги заплетались, глаза не видели дороги, а лицо словно окаменело.
        — Меня учили, чтобы без огня шагу не ступал, а сами? — Сын Ярослава подбежал к Старику и помог сесть напротив костра.
        — Я? Без огня? — Пытаясь скинуть наваждение, Старик замотал головой. — Без огня-я? — с удивлением повторил он. — Не может быть!
        А Иннокентий уже внимательно прислушивался к тому, что происходит с Надорой. Зрелище было отвратительное. Окутанная облаком черной злобы, забыв обо всем, кроме собственной ненависти, ель неистово скрежетала ветвями:
        — Чрш-ш-ш-ш!!! Чрш-ш-ш!!! Чрш-ш-ш!!!
        — И как не жалко сил, — усмехнулся Иннокентий и, чтобы не расходовать понапрасну свою внутреннюю энергию, поспешил отключиться от ведьмы.
        А Старик в это время в недоумении озирался по сторонам. Он не понимал, с чего вдруг так оплошал. Но объяснений своему поведению не находил.
        — Не корите себя, — пытаясь успокоить Старика, проговорил Иннокентий.
        — Но я ничего не понимаю...
        — Чего же здесь непонятного, — сын Ярослава улыбнулся. — Вы подпали под наваждение Надоры.
        — Но почему? Ведь раньше я никогда под ее наваждения не подпадал?!.
        — Раньше... Раньше она жалела на вас силы. — Иннокентий пожал плечами.
        — А почему сейчас не пожалела?
        — Потому что злоба к нам пересилила ее скаредность. Вот и ударила. Я посмотрел. Удивительно, как при ее уме она, ничего не просчитав, просто взяла и обрушилась на вас.
        — Да уж, поизрасходовалась изрядно. — Старик потер ладонью лоб. — И что получила? Да ничего. Спасибо тебе, Кеша. Если бы не ты...
        И тут Старика снова сильно качнуло. Однако он устоял, зато вороны снова упали на землю как подкошенные. Иннокентий вмиг повернул их головы к огню, а сам бросился к поленнице.
        — Надо срочно развести семь костров! — прокричал.
        — Для чего семь? — Старик хотел было помочь складывать костры, но у него не было сил двинуться с места.
        — При семи кострах вокруг нас этого больше не повторится.
        — Откуда ты знаешь?
        — Мне сказал стихиарий Огня.
        — Ну и связи у тебя.
        И не успел Старик докончить фразу, как увидел, что Иннокентий уже успел сложить еще шесть костров и поджечь их.
        — С тобой в скорости не потягаешься. — Старик уважительно покачал головой.
        Иннокентий, словно извиняясь, широко развел руками: мол, это не моя заслуга. Таким сделали родители.
        — Надора перестала беречь силы. От нее можно ждать чего угодно. — Говоря это, он в каждый из семи костров подкинул еще по нескольку поленьев.
        — У тебя внутри мотор? — пошутил Старик и взял в руки одного из воронов. — Вот никогда не думал, что буду заботиться об этих князьях.
        — Они больше не князья, — возразил Иннокентий. — Верно? — Теперь он обращался к птицам.
        — Кар, кар, кар, кар, — согласно откликнулись те.
        — Интересно, что еще Надора придумает. — Старик вздохнул и стал поить ворона с руки водой.
        — Пока мы внутри кольца костров, она ничего придумать не может.
        — Но мы не имеем права здесь отсиживаться, — нахмурился Старик.
        — Что-нибудь придумаем. — Иннокентий беззаботно махнул рукой. — Главное — мы живы и теперь знаем, как защититься от ведьмарских чар. А вам, вороны, пора подкрепиться. — И он насыпал перед каждым по горстке ягод.
        — Ты себя так ведешь, будто у нас времени целый короб. — Старик непримиримо засопел.
        — Я знаю... У нас на все про все и дня нет. — Сын Ярослава посмотрел на небо. — Но солнце высоко. Дайте себе еще полчаса отдыха. И не переживайте. Все будет хорошо.

        Надора не переставая следила за всем, что делалось и о чем говорилось около костров. Однако ее ведьмарский рассудок трудно воспринимал все, что происходило в лесу в этот день.
        — Чрш-ш-ш, — только и делала что скрежетала ведьма.
        Заскрежещешь, когда тебя обескураживает все. И то, что стихиарий Огня раскрыл мальчишке великую тайну семи костров. И то, что сын Ярослава ведет себя так, будто ему предстоит бороться не с ней, Великой ведьмой Надорой, а с какой-то слабосильной ведьмочкой. Да и к Старику силы возвратились с небывалой для человека быстротой.
        — Чрш-ш-ш-ш-ш! Всех раздавлю! Дайте срок! Только пойдете спасать митюшат, только выйдете за круг костров, увидите, чья возьмет! Чрш-ш-ш-ш-ш! Сколько сил отобрали, мерзавцы! Не прощу! Никогда не прощу!

СБОРЫ В ДОРОГУ

        Вороны, поев, ободрились и даже стали крутить во все стороны головами.
        — Лежите тихо и выздоравливайте. — Старик задумчиво погладил Кряшия, самого слабого из них.
        — А нам пора собираться в поход, — проговорил Иннокентий. — Если до ночи не спасем митюшат, к утру в живых не останется ни одного. Надора решила этой ночью с помощью воронов окончательно их погубить.
        — Понятное дело... — Старик согласно кивнул. — Ей важно это сделать, пока мы не добрались до волшебного места... Но мы ведь сами в западне...
        — Еще в какой. — Говоря это, Иннокентий стал примериваться к лежащим возле шалаша бревнам.
        — Ты чего-то придумал? — Старик оживился.
        — Поживем — увидим.
        — Слушай, а что это вороны глядят на нас с таким вниманием, будто понимают, о чем идет речь?
        — Обучились.
        — Кар, кар, кар, кар, — подтвердили вороны. Они хотели было захлопать крыльями, но это им пока не удалось.

        Больше всего Надора не любила признавать свои ошибки. Но ее разум, в котором она последние годы перестала нуждаться, все-таки пробудился.
        — Разве можно так бездумно швыряться силами, — зашептал он. — Ты слишком много лет одна командовала лесом. Легкая власть усыпила тебя. Но времена изменились. Сын Ярослава — серьезный противник. Ты с ним обращаешься так, будто он обыкновенный мальчишка. А ведь он обладает магической силой. Вон в считанные минуты вылечил Старика. Да и стихиарии ему помогают.
        — Ну и что? — в негодовании взвилось ведьмарское начало Надоры.
        — На вид ничего. Но ты не знаешь, какие у него еще есть возможности. Их зашифровал сам Ярослав, и твоего внутреннего зрения недостаточно, чтобы в этом разобраться.
        — Все равно мои силы больше, — проскрежетала ведьма.
        Советы своего разума она, конечно, осознавала. Но ей нестерпимо хотелось раз и навсегда вконец изничтожить Кешку со Стариком. Однако для этого пришлось бы открыть тайные запасы сил, которыми она очень гордилась и которые оберегала.
        — Чрш-ш-ш, жжу-у-уш-ш-ш! — в ненависти скрежетали ветви ели. — Ну мальчишка, ну проходимец! Чрш-ш-ш-ш!
        Конечно, если бы Надора наслала на Старика порчу хоть чуть большей силы, он бы мгновенно и навсегда лишился рассудка. Однако, не желая признавать собственной скупости, ведьма начала негодовать на Дмитрия, разговор с которым отнял у нее как раз столько сил, сколько не хватило, чтобы свести Старика с ума.
        — Это надо ж, чтобы какой-то Дмитрий посмел явиться читать мне мораль! Мне, Великой Надоре! Чрш-ш!!!
        Но тут в ней снова заговорил голос разума:
        — Перестань скрежетать ветвями. Ты на это тратишь слишком много сил. И так вон сколько их по-пустому израсходовала лишь на то, чтобы удовлетворить свою ненависть к Дмитрию.
        Однако злобствующее естество ведьмы не унималось.
        — Чрш-ш-ш-ш-ш! Ненавижу! Всех ненавижу! А ты, мой разум, замолчи! Тоже мне раскомандовался! Выходит, мне, Великой ведьме, нельзя всласть полакомиться злобой?! Чрш-ш-ш-ш!!!
        Но и голос разума не умолкал:
        — Если хочется, трать на злобствование остаток обиходных сил. Трать. Только где потом возьмешь их на борьбу с Иннокентием?
        — Только у Черного Дракона сил больше, чем у меня! — гордо возразило разуму злобствующее начало ведьмы.
        — Я разве сказал, что у тебя их недостаточно? Такого я не говорил. Но ты всегда заботилась о них. Оберегала, накапливала. А теперь что, из-за несдержанности откроешь потайные запасы? Или ты ими больше не дорожишь?
        — Открыть запасы? Никогда! — взбунтовалась ведьмарское нутро Надоры. — Ни за что!
        И тут ее охватило постоянно снедающее желание похвалить себя, любимую.
        — Какой у меня великолепный ум! Чрш-ш-ш-ш.
        Ведьма еще немного самодовольно пошуршала ветвями, но к советам собственного разума решила прислушаться.
        — Ты прав, — благосклонно проговорила она, — я сегодня была излишне расточительна. Но теперь Кешка со Стариком в западне. Можно непрерывно за ними больше не следить. Уже экономия. И злобствованием тоже на время услаждать себя перестану.
        Однако от принятого решения ей тут же сделалось себя жаль, и она не выдержала и горько вздохнула:
        — О-хо-хо, до чего тоскливо жить по разуму.

        Солнце стояло высоко. До ночи оставалось всего несколько часов, и за это время должна была решиться судьба доброго, щедрого народа — митюшат. А вместе с ними и леса. Иннокентий возился с бревнами, а Старик, не понимая, что тот надумал, начал впадать в уныние.
        — Значит, надеешься? — не выдержав, спросил он.
        — Конечно, — твердо проговорил Иннокентий, — раз отец меня сюда направил, значит, есть возможность не отдать лес на растерзание Черному Дракону.
        — Так-то оно так... Но как эту возможность отыскать...
        И Старик начал рассуждать вслух:
        — Ведь нас от нападений ведьмы могут оградить лишь семь костров... А в то же время надо дойти до волшебного места, разобрать завал из камней и привести туда митюшат.
        В отличие от Старика сын Ярослава не испытывал и капли уныния.
        — Скажите, — в упор глядя на Старика, спросил он, — митюшата на ночь собираются в одном месте? — В интонации Иннокентия заключался не столько вопрос, сколько желание получить подтверждение своим словам.
        — Да. Они всегда ночуют в одном и том же месте. Я его называю лагерь.
        — Это далеко?
        — С километр.
        — А днем там митюшата бывают?
        — Редко. Обычно они в лагере появляются лишь перед самым закатом.
        — А опаздывают часто?
        — Нет. Такое с ними не случается. Как только солнце нижней кромкой касается земли, они, где бы ни были, стремглав несутся к лагерю.
        — И всегда успевают?
        — Всегда.
        — Неужели умеют так быстро бегать?
        — Когда солнце заходит, да.
        — Значит, если заинтересовать, они сбегутся в несколько минут?
        Иннокентий принялся что-то мысленно активно просчитывать а потом, глядя куда-то внутрь себя, вдруг спросил:
        — А днем? Если привлечь, они скоро прибегут к какому-то одному месту?
        — Думаю, очень не скоро. Поведение нынешних митюшат непредсказуемо. — В глазах Старика стояла тоска. — Отсюда, к примеру, до своего лагеря они могут протанцевать и за час, и за два. А могут и вовсе забыть, куда шли, и направиться вовсе в другую сторону. В общем, кто их в данный момент позовет играть, туда они и идут.
        И хотя Старик говорил о митюшатах не очень-то украшающие их слова, в его голосе не было осуждения. В нем звучали нежность, грусть и нескончаемая печаль от невозможности что-либо изменить.
        — Что с них, незадачливых, взять, — заключил он. — Ведь нельзя к добрым, веселым созданиям природы подходить с обычными мерками... А время идет... До вечера осталось всего ничего... А мы тут сидим...
        Лицо сына Ярослава с каждым словом Старика делалось все более сосредоточенным. И тут он неожиданно спросил:
        — Скажите, а сколько времени вам надо, чтобы с большим грузом дойти до волшебного места?
        — За полчаса доберусь.
        — Значит, за полчаса, — задумчиво повторил сын Ярослава, помедлил и заключил: — Похоже, я знаю, как спасти митюшат.
        — Придумать все можно, — Старик недоверчиво покачал головой. — У меня тоже есть план. И хотя я в нем учел все наши возможности, он неосуществим.
        — Давайте рассудим вместе, — охотно предложил Иннокентий. — Расскажите ваш план и объясните, почему он неосуществим.
        — Пожалуйста, — согласился Старик. — Допустим, ты с твоим проворством в одно мгновенье долетишь до волшебного места и быстро расчистишь старое русло ручья. Снова оказавшись в воде, раковины оживут и опять сделаются всесильными. — Старик смотрел на огонь. — Но принести митюшат к волшебному месту можно только силой. По одному отлавливая в целом лесу. Даже при твоей скорости на это уйдет не один день. Да и тебе без семи охранительных факелов не обойтись.
        — Все будет не так. — Иннокентий широко улыбался. — Совсем не так.
        — Тогда как?
        — Начнем работать — увидите. Зачем ведьме обо всем заранее знать.
        — Попробовать можно, — согласился Старик.

        На свое счастье, Надора, прежде чем выключить всевидящее око, стала прикидывать, когда надо будет включить его снова. И тут начался разговор мальчишки со Стариком о том, как им освободить волшебное место.
        Ведьма вся обратилась в слух. И даже не пожалела сил на то, чтобы остановить ветер, который, преднамеренно мешая ей подслушивать, зашелестел листьями деревьев. Вот он, тот момент, когда она не имеет права пропустить ни единого слова мальчишки. Но на самом интересном месте разговор оборвался.
        — Чрш-ш-ш! Так каков же план мальчишки? Что он придумал? Чрш-ш-ш-ш! Что?
        Она хотела было прочитать мысли Иннокентия, но они оказались для нее закрытыми.
        — Ну, Ярослав, погоди! Что бы твой Кешка ни задумал, от моей мести ему не уйти!

        Заметив, что ведьма даже остановила ветер, чтобы тот не мешал ей слушать, о чем говорят у костра, Иннокентий весело засмеялся.
        — Ты чего? — не понял Старик.
        — Ведьма, бедолага, совсем измаялась от желания поскорее узнать, как мы с тобой будем спасать митюшат. — Он снова беззлобно засмеялся.
        — Ее понять можно.
        Впервые за время этого разговора Старик слабо улыбнулся. А сын Ярослава, обрадовавшись, что все же сумел вывести друга из уныния, с нарочитой деловитостью, так, словно ничего особенного со Стариком только что не происходило, заговорил:
        — А теперь начнем работать. И пускай Надора подслушивает, о чем у нас с тобой идет речь. Все равно главного не поймет. А ты не только слушай, но и сам соображай, что будем делать. Ой...
        Буквально на полуслове сын Ярослава запнулся, потому что заметил, что обратился к Старику на «ты». Но только открыл рот, чтобы извиниться, как Старик опередил его.
        — Когда люди делают одно дело, надо обращаться как удобнее. И извинения ни к чему. Понятно? Так о чем ты хотел меня спросить?
        — Я хотел спросить, нет ли в запасе нескольких длинных нераспиленных стволов?
        — За кустами есть штук пять.
        — А мешков много?
        — Один.
        — Не проблема.
        И не успел Старик опомниться, как Иннокентий сплел из травы несколько огромных мешков.
        — С этим разобрались, — удовлетворенно проговорил он и тут же полетел за куст и в один раз принес все заготовленные Стариком про запас стволы.
        — Не надорвешься? — забеспокоился тот.
        — Эта тяжесть мне вполсилы, — улыбнулся Иннокентий и тут же своим волшебным кинжалом рассек бревна на доски.
        — Сказал бы мне кто, что можно так быстро работать, в жизни б не поверил, — стирая со лба пот, будто эту работу делал он, а не Иннокентий, уважительно проговорил Старик.
        — Приходится торопиться, — отозвался Иннокентий. — У нас веревка есть?
        — Есть две, метров по десять каждая. Но по твоим масштабам их, наверное, не хватит.
        — Значит, надо сделать столько, чтобы хватило.
        И снова не прошло и минуты как на земле уже лежал сплетенный из травы длинный жгут.
        — Может, и я чем могу помочь? — робко спросил Старик.
        — Сейчас... Только все подготовлю...
        И тут начало происходить уж совсем невероятное. Иннокентий зажег лучину и, держа ее посредине, стал предлагать воронам взять с не зажженной стороны в клюв.
        Птицы испугались, нахохлились, на своем языке принялись что-то лопотать. Но сын Ярослава упорно стоял на своем.
        — Я понимаю, сейчас вам страшно. Но вы должны этому научиться, — голосом, не терпящим возражений, снова и снова повторял он.
        — Кар, кар, кар, кар, — в ответ тихо каркали все четверо, что явно означало: нет, нет, нет и нет.
        — Не нет, а да! — Иннокентий стал предельно строг. — От этого зависит ваша жизнь.
        Трое снова залопотали что-то свое. Однако один ворон молчал.
        — Молодец, Питий.
        С этими словами Иннокентий начал осторожно приближать к клюву птицы лучину. А Питий сидел у него на руке ни жив ни мертв. Но вот лучина словно сама оказалась у ворона в клюве. Он закусил ее и в ужасе замер.
        — Хорошо-о. А теперь смотри на огонь и поверни голову к лицу Старика, потом к кусту, потом к поленнице, — приказал Иннокентий.
        Чуть помедлив, птица выполнила задание. А потом спокойно принялась крутить головой. После чего обучить других воронов делать то же самое труда не составило.
        Старик был поражен. Виданное ли дело в минуты обучить птиц держать в клювах зажженные лучины?! Этак, похоже, и правда скоро удастся справиться с кознями ведьмы. Но он как воин умел сдерживать свои эмоции, а потому лишь односложно предложил:
        — Я наколю лучины подлиннее?
        — Это как раз то, что нам очень надо. — Улыбка озаряла лицо сына Ярослава. Он тоже не ожидал, что ему так быстро удастся обучить птиц не бояться зажженных лучин.
        Старик занялся лучинами, а Иннокентий принялся мастерить неслыханное сооружение. Ему предстояло из досок сделать нечто вроде люстры с семью факелами. И только Старик успел отколоть от бревна несколько лучин, как у сына Ярослава все уже было готово.
        — Надевай, — велел он Старику.
        Старик степенно подошел к «люстре» и быстро повесил себе на плечи семифакельное сооружение.
        — Я прямо как рождественская елка, — засмеялся он.
        — Удобно? — деловито осведомился Иннокентий.
        — Дойду. — Старик поправил лямки надетого на него сооружения и осведомился: — Мне идти сюда? — Он показал на карте ручей, в котором жили волшебные раковины.
        — Сюда.
        — Понятно... — Старик поглядел на свои руки. — А ну-ка дай, пожалуй, в каждую по вязанке дров, — попросил он.
        — Не тяжело будет?
        — В самый раз. И пока вы тут будете собираться, я приготовлю семь костров. — Старик широко улыбнулся.
        — Только больше ничего не делай, — предупредил Иннокентий. — Придешь, разложишь семь костров и сиди жди нас. Дай слово, что один не начнешь разбирать завал на ручье.
        — Не дам я тебе такого слова, — пробурчал Старик, зажег на «люстре» все семь факелов и пошел к волшебному месту.
        — Будь осторожен! — крикнул вслед ему юноша. — Старик, слышишь меня?
        — Слышу, слышу.

        Ведьма была поражена. Этот мальчишка, молокосос в какие-то минуты обучил воронов не бояться огня! А что смастерил для Старика! Невероятно! И ведь как надо было обольстить стихиария Огня, чтобы тот не поленился передать тайну семи огней — тайну о защите, которую не в силах пробить ни один ведьмарь.
        Да, было ведьме над чем задуматься.
        — Ы-ы-ы-ы-ы-ы... — завыла она. — Ы-ы-ы... Ну что тут можно в ответ придумать?.. Что?..
        Ведьма глянула на небо. Ясное, высокое, оно еще больше обозлило ее своей чистотой. Но тут на ум пришла идея:
        «Что, если вызвать тучу? Та прольет дождь... Хороший дождь легко загасит огонь на всех защитных лучинах, которые готовит для похода сын Ярослава. А там уж я, Великая Надора, со своими врагами расправлюсь!»
        Оставалось разыскать поблизости тучу и повернуть ее в сторону волшебного места. Но, как назло, поблизости нашлась всего одна. И то небольшая. Однако выбирать не приходилось.
        — Ничего, если тучу вылить ливнем, вода вмиг загасит проклятые лучины, — успокоила себя ведьма.
        Но хотя умное решение было принято и не оставалось сомнений в том, что этот замысел наконец позволит разделаться с врагами, у ведьмы не возникло желания наперед радоваться и злорадствовать.
        — Ы-ы-ы-ы-ы, надо ж, чтобы именно такой мальчишка свалился мне на голову! Ы-ы-ы-ы-ы, — сокрушалась она, забыв советы своего же разума не тратить силы на злобствование и жалость к себе.

        А тем временем Иннокентий успел связать большой щит, по краям которого укрепил семь факелов, а в центре привязал несколько вязанок дров. На дрова спиной друг к другу он усадил воронов и дал в клюв каждому, на всякий случай по зажженной лучине.
        — Зачем им-то лучины? — вдруг услышал Иннокентий мысленный вопрос Надоры. — Ведь семь факелов, что горят по кругу щита, и без того защищают от моей магии.
        — От твоей магии — да, — усмехнулся Иннокентий. — Но они не помеха для воронья. Вдруг ты прикажешь им напасть на Пития, Крешия, Кряшия и Решия? А к птицам с факелами в клювах они подлететь остерегутся.
        Дальше разговаривать с ведьмой сын Ярослава не стал. Теперь ему осталось лишь укрепить щит на своей спине.
        — Вот ты мне и пригодился. — Улыбаясь, Иннокентий вытянул из-под пряжки нового пояса свой волшебный поясок.
        Не сомневаясь в своем верном помощнике, он ловко привязал к себе щит, взял в руку факел, прошептал: «Пора в путь» — и полетел.

МОГУЧИЙ КИНЖАЛ

        Взмыв над деревьями, Иннокентий увидел приближающуюся тучу. Его взгляд обратился к ведьме. Точно, туча — ее посланница. Надо было торопиться. Факелы не костры. И он заспешил к лагерю митюшат.
        Еще на подлете он услышал стоящее в лагере веселье. Маленькие человечки, заранее пришедшие домой, вприпрыжку водили нескончаемые хороводы и пели вразнобой каждый свое. Но никто при этом никому не мешал, и это разноголосье вызывало лишь улыбку.
        Иннокентий приземлился, быстро разбил по кругу семь костров, освободил Пития, Крешия, Кряшия и Решия от лучин и каждому дал в клюв по мешку.
        — Зазывайте в них митюшат, — велел он.
        Вороны нахохлились.
        — Я помню, вы дали слово никогда не брать от митюшат сил. Но сейчас вы будете с ними играть для дела.
        — Мы дали Старику слово, — тихо прокаркал в ответ Питий. — Кар-р-р...
        — Сейчас Старика в лагере нет, — сурово глядя на воронов, возразил Иннокентий. — А потому пока ваш господин я. И я приказываю зазывать митюшат. Все поняли?
        Птицы принялись за работу, а сын Ярослава взял в руки пятый мешок и тоже стал зазывать в него маленьких веселых человечков. Но солнце еще не коснулось земли, и потому еще не все митюшата собрались на поляне лагеря.
        «Ничего, — успокаивал себя Иннокентий, — пока эти заберутся в мешки, подойдут и другие. Главное — верить, что все будет хорошо. И ни один малыш больше не пострадает от коварства ведьмы».

        Но Надора не собиралась сдаваться. Поняв замысел врага, она послала луч преграды перед оставшимися в лесу митюшатами. И тем стало казаться, будто солнце зайдет еще не скоро, и они продолжали беззаботно играть и кувыркаться, как играли и кувыркались весь день.
        Да, митюшат она в лагерь не пустила. Но разделаться с мальчишкой, не раскошелившись и не потратив на него свои главные силы, она не могла. И окончательно забыв о данном себе обещании не тратить сил на злобное шуршание ветвями, она заскрежетала на всю округу:
        — Чрш-ш-ш-ш-ш! Ишь, какие костры поразвел! Чрш-ш-ш-ш-ш!!! Да-а-а, на тучу, выходит, силы зря потратила. Чрш-ш-ш! Столько огня ни один дождь не зальет. Чрш-ш-ш-ш-ш! А вороны, безмозглые идиоты, сами не могут догадаться, что надо срочно лететь в лагерь! А не ожидать, как я им утром велела, ночи.
        Да и как было не возмутиться глупостью птиц. Ведь мальчишка не умеет кидаться горящими поленьями. А потому ему с целой стаей не справиться. Вот бы они сейчас прилетели и заклевали его насмерть. И делу конец. Один Старик, без сына Ярослава ей не помеха. Нет, воронам, видите ли, нужен приказ! Личный каждому! Князья паршивые!
        — Чрш-ш-ш-ш!!!
        Однако, негодуя, она не желала вспоминать, как упорно обучала воронов бездумному повиновению. Конечно, можно и сейчас послать воронам по лесу приказ собраться около ее ветвей. Но пока они прилетят, пока она объяснит, что надо сделать, Кешка успеет унести мешки с митюшатами к волшебному месту, где его с кострами уже поджидает Старик.
        — Чрш-ш-ш-ш!!!
        Ох, как не хотелось ведьме открывать свой главный сундук, в котором хранились ее бесценные сокровища. Но делать нечего. С врагами надо было покончить раз и навсегда.
        — Чрш-ш-ш-ш! Ну, Ярослав, ты еще тысячу раз пожалеешь, что посмел заслать в этот лес своего Кешку! Чрш-ш-ш!!!
        Жизнь много столетий баловала Надору. С тех самых пор, когда она получила право без посредников общаться с самим Черным Драконом, ее ведьмарские собратья не смели ей перечить даже в малом. Любое ее желание, любое слово стало для них законом.
        — И будет законом! — грозно проскрежетала она. — И впредь все вокруг будут восхищаться моей силой и мудростью! Чрш!
        Вспомнилось, как ей, стараясь опередить друг друга, подносили подарки и угощения и даже слагали хвалебные оды. А тут какой-то мальчишка посмел замахнуться на ее честь! Честь ведьмарского имени Великой Надоры!
        — Не выйдет! Не выйдет! Сейча-ас-с, сейчас, сын Ярослава, получишь от меня сполна! Чрш-ш-ш-ш-ш! После этого уж точно даже костей твоих не останется! Ха-ха-ха-ха!
        Решение было принято, и ведьма начала рассчитывать силу нападения. Не выплескивать же на сопливого мальчишку-недоростка все, что столетиями копила в потайных закромах.

        Иннокентий с напряжением следил за солнцем. Оно уже почти коснулось земли, а треть митюшат до лагеря пока так и не дошла.
        «Странно, куда они подевались?» — подумал он и тут ощутил, что задул ветер.
        С каждой секундой ветер крепчал. Минута — и это уже был не ветер, а ураган. Под его напором с деревьев срывались листья, ломались ветки. Но костры от притока воздуха лишь разгорелись еще сильнее.

        — Чрш-ш-ш-ш-ш! И ветер ему в помощь!
        Надора вновь забыла о данном себе обещании не тратить силы на злобствование. Ее ветви бушевали. И было из-за чего. Ведь всем ведьмарям Черного Царства было ведомо — ненависть Черного Дракона к тем, кто не смог выполнить великой миссии, возложенной им на своего избранника, ужасна. Об этом знали даже кандидаты в ведьмари, те, кто пока только еще мечтал войти в доверие к Черному Дракону.
        Да, много раз на глазах у Надоры случались неудачи других ведьмарей. После чего Черный Дракон навеки лишал их тела, а души отсылал томиться в кромешную тьму одиночества.
        Но когда она видела этих несчастных, ее всякий раз охватывала несказанная радость. Потому что гибель сильного ведьмаря означала одно: путь к чертогам Черного Дракона сократится еще на шаг. А до участи собрата ей дела не было.
        Теперь же решалась ее собственная судьба. И если она не остановит сына Ярослава, этот ничтожный выскочка освободит волшебное место и навсегда снимет с митюшат порчу. Они тут же начнут спасать лес, и она уже никогда не сумеет выполнить задание своего повелителя.
        — Чрш-ш-ш-ш-ш!!! Не допущу!
        Что ж, раз ураган не сумел загасить костры Иннокентия, придется пустить в ход силы, которые были предметом зависти всех ведьмарей Черного Братства: смертоносные смерчи. Таких не было ни у кого. У нее — три.
        Как все стихиарии, смерчи не терпели неволи. Но попав в кабалу, они по закону Зевса снова могли сделаться свободными и независимыми только в том случае, если выполнят задание своего хозяина. Или, выполняя его, на это израсходуют все свои силы.
        Естественно, ведьме не хотелось расставаться сразу со всеми тремя любимцами. Сил и одного, самого слабого из них, хватит на то, чтобы разметать костры мальчишки. Туча уже подошла. И дождь тут же легко загасит тлеющие головешки. Иннокентий останется без огня, а значит, и без защиты от ее чародейства.
        — Вот так-то, сыночек Ярославушки! Недолго тебе осталось действовать мне на нервы! Чрш-ш-ш-ш!
        Больше Надора не боялась тратить силы на скрежетание ветвями. Когда решаешь открыть заветный сундук, когда раскошеливаешься на то, чтобы вышвырнуть из себя смерч, глупо экономить на мелочах.
        Про Старика ведьма тоже не забыла. Но в расчет его решила не брать. Как он без Кешки не мог ничего здесь поделать, так и впредь не сможет. Даже зная волшебное место, он до ночи туда митюшат не перетащит. А к утру вороны выполнят ее приказ, после чего Старику расколдовывать будет некого.
        — Чрш-ш-ш-ш-ш, — проскрежетала Надора и послала в сторону Иннокентия смерч.
        Смерч с радостью вырвался из темницы и понесся по лесу. С наслаждением он крушил все, что попадалось на пути, легко выворачивая из земли мощные дубы, березы, сосны, рябины. Однако, не пройдя и полдороги, стал выдыхаться. У него еще хватало сил склонять деревья к земле. Но потом они снова выпрямлялись. Он же дополз до костров лишь слабым ветерком.
        — Чрш-ш-ш-ш-ш! — Такого ничтожного результата от смерча Надора не ожидала.
        — Не надо было меня столько времени держать взаперти, — оскорбленный тем, что его силы не признали, воинственно заклокотал смерч. — Но довольна ты мной или не довольна, дело прошлое. Я выполнил задание в меру силы. А потому свободен!
        И первый смерч пополз к Каньону залечивать раны и набираться новых сил.
        Пришлось ведьме выпустить против Иннокентия второй смерч, посильнее первого. Легко и беспрепятственно проскочил он по пути, проторенному предшественником, и лишь потом принялся крушить деревья, до которых тот не успел добраться.
        Затаив дыхание ведьма наблюдала за его действиями. Смерч был полон сил, и скоро от костров его отгораживал лишь негустой сосняк, перемежающийся орешником. Так что Надоре казалось: еще чуть — и победа обеспечена.
        Однако бороться с орешником оказалось труднее, чем сокрушать могучие дубы. Стволы можно сломать. А орешник гнулся, и потому второму смерчу приходилось выворачивать из земли его корни. Но как он ни старался, как ни тужился, до костров не удалось дойти и ему.
        Хуже того, он практически смог вывернуть из земли лишь половину орешника. А это означало: если Надора выпустит третий смерч, ему, чтобы добраться до костров, тоже поначалу придется сражаться с упрямыми кустами.
        — Ы-ы-ы-ы-ы, чрш-ш-ш-ш-ш, — скрежетали ветви ели. — Не прощу! Ни одному кусту ничего не прощу! Недолго вам осталось надо мной издеваться. Ы-ы-ы-ы-ы...
        Но скрежещи не скрежещи, а ведьме пришлось признать, что второй смерч безрезультатно потерян. Опавший и обессиленный, он пополз вслед за первым к Каньону. Так что ради своего же собственного спасения ей приходилось выпускать последний, третий смерч. Самый могучий из всех. Но теперь, не полагаясь только на него, она вложила в его вихри все силы, что оставались еще по мелочам у нее в закромах. Оружие такой мощи она не использовала еще ни против кого.
        Закрутившись, завертевшись, яростный смерч понесся на костры.

        Иннокентий понимал: наступает последний бой. Но его собственные силы несоизмеримы с громадой смерча. Оставалась одна надежда — кинжал.
        — Отец Ярослав! — обратился юноша к своему великому отцу. — Ты видел, я пользовался волшебным кинжалом только для работы или защиты. Но сейчас на меня идет жестокий смерч, и я не имею права вступать с ним в борьбу около костров. Они загаснут... Я должен заранее выйти вперед на встречу с врагом. Скажи, отец, мое решение правильно?
        Иннокентий напряженно ждал ответа. А в это время с одной стороны к кострам приближалась черная туча, а с другой — страшный смерч. Но тут над поляной раздался голос Дмитрия:
        — Отец просил передать: ты принял верное решение. Быстро лети на встречу со смерчем, держи наготове всесильный кинжал и ничего не бойся. Главное — не бойся!
        — Не буду! — Голос юноши звучал уверенно и сурово.
        Смерч надвигался. Но Иннокентий больше не испытывал страха. Он знал — за его спиной брат. Он сейчас здесь, совсем рядом. А вместе они непобедимы.
        Предстояла битва двух сил, в которой решалась судьба этой земли. Митюшата же не понимали, что происходит, и с восторгом поджидали смерч, чтобы поиграть в его вихрях, повеселиться и попеть.

        Легко набирая скорость, третий смерч промчался по проторенной дороге и пошел по местам, заросшим кустарником.
        Подмять под себя орешник ему, наимощнейшему из всех смерчей, труда не составило. И вот он в десяти шагах от сына Ярослава... пяти... трех...
        Как же Иннокентию хотелось быстрее вступить в бой. Но он знал Закон, который усвоил, когда жил в яйце: кто первый нападет, тот в конце концов и проиграет.
        И сын Ярослава выдержал. Смерч первым наткнулся на кинжал.
        От боли и непонимания, что произошло, смерч взмыл вверх. Но Иннокентий последовал вслед за ним и стал рубить на куски. Обрубки смерча мелкими вихорьками разлетались в разные стороны. Один, другой, третий... пятый... Вот их уже было и не перечесть.
        Они неистовствовали, поднимали с земли пыль, срывали с деревьев листву. Но для костров опасны не были. Стихиарий Огня своей силой поддерживал костры. Он обещал помощь сыну Ярослава и свое обещание сдержал.
        Зато с митюшатами теперь и вовсе сладу не было. Они принялись радостно кувыркаться в вихорьках. А кусочки смерча от соприкосновения с глупыми маленькими человечками оживали и набирали силу. И тот, в котором сохранилась душа мощного смерча, даже добрался до одного из костров.
        Но Иннокентий сумел вовремя изрубить его на мелкие куски. Правда, в огонь некоторые из них упали. Но они вызвали лишь небольшие всполохи, после которых костер разгорелся сильнее прежнего.
        Сын Ярослава выиграл битву с третьим смерчем ведьмы. Но над поляной нависла туча. Конечно, она была невелика. Однако, чтобы обезопасить огонь, Иннокентий стал быстро подкидывать в костер поленья и не углядел, как митюшата помчались вдогонку за раскиданными по лесу осколками вихря.
        — Стойте! Сейчас сядет солнце! — кричал вслед им Иннокентий.
        Но куда там. Увлеченные игрой митюшата ничего не слышали.
        Так зловещая душа третьего смерча, распадаясь, успела выполнить последний приказ хозяйки: как можно дальше отвести митюшат от лагеря.
        Около Иннокентия остался лишь Гриша.

ПРОИСКИ ВЕДЬМЫ ПРОДОЛЖАЮТСЯ

        И так, в сражении Надора потеряла не только свои смерчи. Практически она оказалась безо всяких сил.
        Невероятно! Как она могла так просчитаться!
        Уже сколько столетий она была сильнейшей. Ей не составляло труда подчинить себе любого, кто попадался на пути. И сейчас она, казалось, сделала все что могла. А результата никакого. Но поверить в свое поражение ведьма не могла.
        Она, некогда взявшая в плен целых три смерча, оказалась слабее какого-то мальчишки, который только и делает что работает! И даже рискует жизнью не ради могущества или денег, а ни за что! Просто для того, чтобы этот паршивый лес остался жить! Невероятно!
        В их злодейских царствах вовсе не уважали тех, кто зарабатывал на жизнь честным трудом. Там почитались хозяева больших денег или владетели земель. А уж тем более властелины стихиариев. Только мало было таких. Потому что свободолюбие и изначальная сила любого стихиария не позволяли ведьмарям одержать над ними верх.
        Ни колдовство, ни даже самая высшая магия не смогли заставить стихиариев отказаться от свободы. Вот почему редко кому даже из Владык Черного Царства удавалось заполучить в плен хотя бы один смерч. Надора владела тремя. Но теперь у нее не было сил даже на то, чтобы пошевелить ветвями. И она лишь тихо подвывала:
        — Ы-ы-ы-ы... Ы-ы-ы...
        Но у нее оставался ее разум, изворотливый и безжалостный, и она была хозяйкой ели с ее корнями. И потому она себе старательно внушала:
        — Выберусь. Выберусь... Сдаться всегда успею. Главное, принять верное решение, что и как делать дальше.
        Однако она не могла забыть, что враг, из-за которого рушатся все надежды, сын Ярослава. И потому снова завыла:
        — Ы-ы-ы-ы...
        Только теперь даже в мыслях она его больше не обзывала заморышем. Уж коли она, Великая ведьма, потеряла в сражении свою былую мощь, значит, победителем мог стать лишь самый могущественный из всех мерзавцев земли.
        Иначе что же получалось? Она оказалась слабее какого-то мальчишки из яйца? Увольте. Такая мысль не могла прийти ей в голову. А потому в ее представлении Иннокентий из глупца служки превратился в негодяя, обездолившего ее, несчастную и одинокую.
        Да-да, именно несчастную и одинокую... Да к тому же почти инвалида. Ведь она не могла, как другие, свободно передвигаться по лесу, не то что летать, как этот Кешка.
        Но сейчас у Надоры не было времени всласть пожалеть себя. Требовалось срочно раздобыть силы. Много сил. И дать их мог лишь лес. Тот самый, который она изничтожала. Но об этом ведьма как-то подзабыла.
        Может, оттого, что отлично знала: природа изначально добра и незлопамятна. К тому же лес и не догадывался, что это именно она изводила его болезнями и поедала червями. Для него она была таким же деревом, как и другие, но обладала силой повелевать птицами и погодой. А потому остальные деревья к ней относились с особым почтением.
        И, пользуясь этим, ель на правах самой сильной в лесу вкрадчиво заговорила:
        — Лес, к тебе обращаюсь! К каждому твоему деревцу, к каждому кустику, к каждой травинке, к любой веточке или цветку! Вы все видели, как недостойно только что обошелся со мной сын Ярослава! Только вконец потерявшие совесть и стыд могут позволять себе рубить на куски чужую силу! Видите ли, ему помешал мой смерч!
        В ожидании ответа Надора умолкла. Однако реакцией на ее слова было молчание. Многие видели, как только что ее смерчи сметали на своем пути кусты, как выворачивали деревья.
        Пришлось изменить тактику призывных жалоб.
        — В лесах разводить костры — вредительство! — с энтузиазмом и правдолюбивым напором стала она оповещать округу. — Лес! Дай мне силу, и мы выгоним отсюда самозваных защитников природы! Посмотри, сколько наших стволов они пожгли в кострах.
        Деревья и кустарники боялись огня. И когда Старик отправлялся за дровами, они сжимались от страха — вдруг сегодня настанет их черед. Хотя из года в год Старик срубал на дрова только старые, засохшие стволы. Но этот Иннокентий... Правда, пока он их не обижал. Только кто знает, как он себя поведет, когда сам пойдет заготавливать дрова для костров.
        — Лес! — тем временем призывала Надора. — Не опоздай! Иннокентий сильнее и коварнее Старика. Смотрите, Старик держал всегда один костер. А этот завел моду жечь сразу по семь. И где гарантия, что ночью он не запалит их двадцать семь? А там сгорите вы! Ваши тела! Ваши стволы!
        Услыхав такое, деревья стали прислушиваться внимательнее. До них уже дошел слух о том, что прилетевший мальчишка зажег семь костров сначала около шалаша Старика, а теперь столько же в лагере митюшат. И часть деревьев, запаниковав, принялась делиться с Надорой своими силами.
        — Не пройдет и двух дней... — Голос ведьмы набирал мощь, потому что силы леса потоками полились в нее. — Так вот, не пройдет и двух дней, и Иннокентий начнет в каждом уголке разводить по семь костров. Если с этим не покончить, скоро мы все превратимся в холодные угли.
        Молодые деревья, что росли на отдаленных участках леса, легко поверили словам ведьмы, и от них мощными потоками потекли к ее корням свежие силы. Однако зрелые деревья не спешили делиться с елью своими силами.
        От Старика они никогда плохого не видели. Более того, многих именно он спас от хищных червей. А около ели вечно вьются вороны, которые не раз в холодное зимнее время сдирали с них кору. И опять на помощь приходил Старик, приводил с собой митюшат, а сам замазывал их раны глиной. Иннокентий же со Стариком в дружбе...
        — Подумать бы надо, чем сразу силы отдавать, — скрипели они.
        Но молодые, не битые воронами деревца щеголяли друг перед другом — кто больше пошлет Надоре сил. Они не видели, что сделали смерчи. А к шепоту тех, кто видел, прислушиваться не желали. Мало ли кто о чем говорит.
        У ведьмы в считанные минуты скопилось столько сил, что она уже могла спокойно шевелить ветвями. Это ободрило. Как ободряло и то, что третий смерч помог ей увести митюшат с поляны. А значит, теперь Иннокентий не успеет до ночи собрать их в мешки.
        — Сейчас созову воронов и дам им задание вылавливать митюшат по лесу и тут же заигрывать так, чтобы у них не оставалось сил жить, — решила она. — И никакой сын Ярослава не помешает мне это сделать! И еще пусть заклюют Пития, Крешия, Кряшия и Решия.
        Она расправила ветви и послала воронам призывный клич.

        Однако Закон, заложенный в митюшат природой: ночевать только в лагере, — оказался сильнее порчи, которую на них в этот вечер напустила Надора. До полного захода солнца оставались секунды, когда митюшата один за другим начали буквально сыпаться на свою поляну.
        Иннокентий подлетел к ним с мешком. Но митюшата из-за быстрого бега так утомились, что просто не могли вступать в разговоры и игры. А время шло. С минуты на минуту могли появиться вороны.
        — Не горюйте, — подал голос Гриша. — Я сейчас начну играть с ними первый. Подкреплю силами одного, другого, а потом они и сами отдышатся и потянутся к вам.
        — Давай, Гриша, давай, милый, начинай!
        — Вы мне в подмогу тоже чего-нибудь пойте, — попросил Гриша, и его лицо сделалось на какое-то мгновение почти серьезным.
        — Конечно, конечно.
        Сын Ярослава тихо запел. Приятный мелодичный голос поразил митюшат. Они повернули головки в его сторону и увидели, что Гриша с двумя митюшатами уже танцуют около поющего Иннокентия. Им стало интересно, и, чуть передохнув, они побежали танцевать вокруг незнакомца.
        Ведущим был Гриша. И вот уже половина малышей незаметно для себя протанцевали вслед за ним в мешок, вот уже почти все... Но неожиданно двоих последних что-то отвлекло, и они чуть было не повернули хоровод в обратную сторону.
        Хорошо, бдительный Гриша и тут подоспел на помощь и интенсивным топаньем переключил их интерес на себя. Еще мгновение — и все митюшата оказались в мешке.
        Чтобы маленьким человечкам не стало одиноко и страшно, Иннокентий не переставал петь. А тем временем привязал к щиту мешок и тут же поджег по краям щита семь свежих факелов.
        — Вороны, ваше место около мешка, — проговорил он.
        И пока они устраивались на щите, сын Ярослава засыпал костры.
        — Ну, в путь.
        Взвалив на плечи щит, Иннокентий полетел к волшебному месту. Только на этот раз быстро лететь он не мог. Много сил уходило на то, чтобы развлекать своих веселых пассажиров, которые желали беспрерывно петь, танцевать и веселиться.
        А вороны ведьмы уже летели наперерез.
        — Что же делать? — стал лихорадочно соображать сын Ярослава. — Ведь Надора велела им разорвать Пития, Кряшия, Крешия и Решия на куски. И я не смогу их защитить. Ведь лучин им в клювы в спешке я не дал. Что же делать?
        — Кар-р-р-р! Кар-р-р-р-р! Кар-р-р-р-р! — уже над самым щитом каркали вороны Надоры.
        Иннокентий хотел полететь быстрее, но его силы не позволили сделать этого. Слишком много их уходило на то, чтобы успокаивать митюшат.
        — Солнце село, а мы не в своем лагере! — шумели одни.
        — Хотим домой! — кричали другие и требовательно стучали ногами и руками о стенки мешка.
        Казалось, ничто и никто уже не помешает воронам ведьмы разделаться с теми, кто предал их повелительницу. И тогда Иннокентий решил обратиться за помощью к Великому Ярославу:
        — Отец, дай мне сил выполнить долг и перед маленьким народом, и перед птицами, которые не захотели служить Черным Силам. Помоги мне, отец Ярослав!
        И тут же он почувствовал, как силы его удесятерились.
        — Питий, Креший, Кряший, Реший! Крепче держитесь за щит. И не вздумайте с него слетать! — приказал он.
        Да, теперь он был в состоянии совершить то единственное, что спасло бы и его друзей воронов, и митюшат. И как только вороны ведьмы спланировали, чтобы схватить своих врагов, Иннокентий сделал резкий рывок в сторону, и вороны, хотя и метко нацелились на центр щита, все как один пролетели мимо.
        Неудача ожесточила их. Стая пошла на второй круг. Но не удалась и вторая атака. И третья не удалась, и пятая, и двадцать пятая.
        А вот и костры Старика, которые он успел разложить около волшебного места. Иннокентий начал приземляться, а Старик уже кидал в налетевшую стаю головешки. Вороны с криками взмыли вверх. А Питий, Кряший, Креший и Реший все не могли поверить в свое спасение.
        — Кар, кар, кар, кар! — с благодарностью каркали они и Старику, и Иннокентию, и митюшатам, и лесу, и всему живому и доброму на земле.
        А вороны-враги полетели к ведьме советоваться, что делать дальше.

ПОСЛЕДНЯЯ СХВАТКА

        Ситуация для Надоры складывалась явно не в ее пользу. И хотя приходилось серьезно экономить силы, она была вынуждена тратить их на то, чтобы постоянно наблюдать за тем, что происходит на волшебном месте. Ведь времени начать с врагами новую битву осталось в обрез: ровно столько, сколько потребуется ее врагам, чтобы очистить от камней русло с раковинами.
        Ведьма еле сдержалась, чтобы не заскрежетать ветвями. Кто как не она отлично знала: стоит воде снова побежать по привычному руслу, как все три раковины вмиг оживут, засветятся и к ним вернется способность снимать ведьмарские порчу и проклятия. Однако для нее, Великой ведьмы, это будет означать не только победу над собой сына Ярослава.
        Ведь если маленькие человечки прозреют, как когда-то прозрел Гриша, она не только потеряет вожделенную власть и надежду сделаться после Черного Дракона второй во всем Черном Царстве. Для нее все будет кончено... Все!.. Одно спасение — уничтожить митюшат. Иначе...
        Однако думать о том, что случится, если не оправдает надежд Черного Дракона и не превратит лес в безжизненную пустыню, Надора себе не позволила. Страх никогда никому не прибавлял сил. Наоборот, только парализовывал те, что были.
        Значит, и она сейчас должна попытаться использовать главное оружие любого ведьмаря — запугивание. Запуганный сдается без сопротивления. А там он твой — повелевай и приказывай. Только чем она теперь могла испугать Иннокентия?.. Не испугаться бы самой предстоящей кары Черного Дракона.
        Но не-ет. Пугать самое себя ожиданием страшной гибели она не собиралась. Мужественно, с выдержкой и самообладанием Надора еще и еще раз повторяла себе:
        — Пока у меня живы корни, пока светел ум, никто не может меня победить.
        Теперь ее ветви больше не скрежетали. Тихо, напоказ умиротворенно и равномерно они елейно шелестели:
        — Ча-ща-а-а, ча-ща-а-а. Я спокойна. А потому мой ум во сто крат сильнее. Ча-ща-а-а, ча-ща-а-а.
        А в то же время деловая сторона ума ведьмы не переставала детально анализировать положение:
        «Главное — достать силы. Тогда можно будет применить превосходное оружие — миражи. Никто во всем ведьмарском царстве не обладает таким отточенным даром, как я, в любую секунду из ничего сотворить воздушный мираж и вмиг отправить его куда угодно».
        Решение ведьмы было гениально просто: любым способом получить от леса силы и сделать с их помощью сотню миражных митюшат. Иннокентий посчитает, что в лагере недособрал своих любимчиков, и кинется их ловить. А в это время вороны утащат мешок с настоящими митюшатами и сбросят его в болотную топь. А там глупый народец уже сам задохнется и потонет.
        Естественно, она понимала: работа предстоит непростая. Но ведь стоит уничтожить этих идиотских человечков — и лесу не жить. Засохнет, как без воды. И даже Ярослав, не то что его сын, этих земель возродить не сможет.
        — Ха-ха-ха! — злорадно засмеялась было Надора, но вмиг умолкла.
        Сейчас у нее не было времени радоваться собственной находчивости. Трезвый ум разумнее самовлюбленного. Эту мудрость она тоже отлично знала. Хотя и не любила ей следовать. Но теперь было не до того, любишь ты что-то или не любишь. Надо спасать жизнь.
        Итак, план готов. Дело за малым. Нужны серьезные силы. Много сил, а не те капли, которые перетекают с окраин леса от молодняка. И такие силы есть у пока здоровой части леса. Их даже больше, чем надо на то, чтобы уничтожить всех ее врагов — и Иннокентия, и Старика, и митюшат, и предателей воронов, и те деревья, которые посмели выступить против нее. И вообще всех-всех, кто решается ей противостоять.
        Эх, если бы она могла эти силы отобрать у леса сразу. В те дни, когда здесь обосновалась. Но Закон Жизни есть Закон Жизни. Если достанет сил, уничтожить можно все. Но просто так живую силу деревьев без их собственного желания заполучить невозможно. А потому она снова стала посылать в лес призывы о помощи, не скупясь при этом на посулы и обещания:
        — Дорогие братья и сестры, молодые сосны, березы, ольхи и рябины. К вам обращаюсь, друзья мои. Я не прошу о помощи старых и немощных. Им и самим не хватает сил на то, чтобы в здравии и хоть малом благополучии скоротать оставшиеся дни. Я веду этот разговор с теми, кто молод и силен. Кто не пострадает оттого, что пошлет мне часть своих сил. Они в избытке текут по вашим прекрасным телам. И только безжалостная рука может сделать вас пищей костров. Так защитим себя.
        Началом обращения ведьма осталась довольна. После первых же ее слов огромные потоки сил потекли к ней со всех концов леса. И не только от молодняка, но и от старших деревьев, правда лишь от тех, кто не видел деяний ее смерчей.
        Естественно, от деревьев шли и голоса недоверия и протестов. Но они тонули в охватившем лес общем ажиотаже.
        «Всех запомню, никому не прощу! А те, кто посылает силы, тоже хороши, не могут отдать больше!» Так она думала про себя, а вслух после недолгой паузы продолжала:
        — Благодарю вас, братья и сестры. Благодарю. Уже многие из вас, несмотря на происки подкупленных и неразумных, снова послали мне силы. Много сил. И я обещаю вам, клянусь, никто из вас потом не будет мною забыт. И ваши силы не пропадут даром.
        Услыхав такое, деревья стали посылать ей все, чем обладали, не задумываясь, что после этого сами могут заболеть. А голос Надоры продолжал греметь на весь лес:
        — Победив, мы не только освободимся от страха быть сожженными. Имея силу, я постараюсь правильно организовать вашу жизнь и постоянно буду окружать лес вниманием и заботой!
        Этими словами ведьма и закончила свою речь. Деревья же, которые видели смерчи и пережили ураган, по-прежнему призывали:
        — Опомнитесь! Она вымогает у нас жизненные силы, чтобы потом нас же всех и погубить!
        Но их никто не слушал.
        Силы текли к ведьме нескончаемым потоком. В результате от истощения с некоторых деревьев начала опадать листва. Но они все равно продолжали, не жалея себя, отдавать ведьме остатки здоровья. А ветви ели Надоры сытно раскачивались из стороны в сторону:
        — Ча-ща-а-а-а. Ча-ща-ща-ща-а-а-а-а-а.
        Она готовилась к бою. Решающему и, возможно, последнему. И теперь в ее планах все было предусмотрено до мелочей. Но разрабатывая план победы с помощью миражных митюшат, она все же не отказалась и от того, чтобы вороны, когда Иннокентий начнет разбирать ручей, просто взяли бы да уволокли у него из-под носа мешок с митюшатами.
        Однако, начав разбирать на ручье завал, Иннокентий продолжал держать мешок у себя за спиной. К тому же на мешок спинами друг к другу он посадил четверку предавших ее воронов. И на этот раз не забыл каждому из них в клюв засунуть по зажженному факелу.
        — Чрш-ш-ш-ш!!!
        Ну как ведьме было не возмутиться! Из-за горящих факелов ее слуги вороны остерегались приблизиться к своим недругам. А потому не нашли ничего лучшего как, выжидая нового приказа, затаиться в кустах неподалеку от волшебного места.
        — О-хо-хо. И тут сын Ярослава оказался не по возрасту предусмотрителен. Чрш-ш-ш!
        Но ведьма знала: еще не случалось такого, чтобы враг не сделал ни одной промашки. Нечего сомневаться, сделает ее и Иннокентий.
        — Терпи, жди и наблюдай, — приказала она себе и стала придумывать миражного митюшонка, чтобы потом по его шаблону сделать их сотню. А может, и больше. Чего-чего, а сил у нее на это теперь было предостаточно.
        Работа у ручья продвигалась медленно. Митюшата с каждой минутой бунтовали все сильнее и сильнее. А потому почти все силы Иннокентию приходилось отдавать на то, чтобы их развлекать.
        — Домой хотим, в наш лагерь, — плакали одни.
        — Запрятал в темницу, так развлекай, — требовали другие.
        А Иннокентия свербила мысль:
        «Как освободиться от заботы о них? Хоть ненадолго... Хотя бы на полчаса... И я сразу очищу ручей от завала камней. Эх, митюшата, митюшата. Так и до утра вода не потечет по своему старому руслу. А надо торопиться. Надора снова задумала недоброе».
        Выход из положения был один. Надо срочно кому-то перепоручить охрану митюшат. Но Старику нельзя, он запасает дрова и готовит горящие поленья для защиты от воронов ведьмы.
        «Кому же их перепоручить? — напряженно думал сын Ярослава. — Может, попросить воронов забраться в мешок? Нет, вряд ли они согласятся на такое. Ведь испокон веков для птицы оказаться в мешке означало неминуемую смерть... Так кому же их перепоручить? Кому?..»
        И тут до его слуха донеслось новое обращение ведьмы к лесу, и он увидел, какие мощные потоки сил потекли к ней с разных концов леса.
        Иннокентию хотелось крикнуть деревьям:
        «Что вы делаете! Остановитесь! Она здесь, чтобы извести вас! Всех до одного!»
        Но кто его станет слушать? Его, который разжег по лесу столько костров. И сейчас Старик тоже рыщет по округе в поисках лишнего сухого ствола. Только деревья не знают этого. И каждое вправе думать: «Не мой ли это смертный час?»
        Конечно, не вина деревьев, что они поддались обману ведьмы. Лес, как и все в природе, чист, искренен и доверчив. Он никогда никого не обманывал, не предавал и о поступках других судит по себе.
        Ужас ситуации состоял в том, что на собственную же погибель он мог послать Надоре вдесятеро больше сил, чем было у него, сына Ярослава, и Старика, вместе взятых. И как потом они смогут справиться с ведьмой, Иннокентий себе не представлял. А потому, пока этого не произошло, надо торопиться раз и навсегда расколдовать митюшат.
        «А может, все-таки попросить Пития, Кряшия, Крешия и Решия на время подменить меня? Как-никак мы друзья. Попрошу», — решил он и тут же проговорил:
        — Питий, Кряший, Креший и Реший, вы верите мне?
        — Кар, кар, кар, кар, — в один голос согласно отозвались те.
        — Тогда задание. — Иннокентий выжидательно замолчал.
        — Кар, кар, — торопясь услышать задание, прокаркали вороны, что означало: мы готовы, скорее скажи, что делать!
        — Я знаю, — еще чуть помедлив, проговорил сын Ярослава, — задание вас ожидает непростое. Но другого выхода у меня нет.
        — Кар! Кар! Кар! Кар! — закаркали вороны, прося поверить в их силы.
        — Вам всем четверым надо залезть в мешок и играть с митюшатами до тех пор, пока я не закончу разбирать ручей.
        Услыхав такое, птицы оцепенели. Они до смерти боялись ловушек. И главной ловушкой для них всегда был именно мешок. Вороны молчали, но каждый внутренне кричал: — нет! нет! нет! нет!
        Иннокентий понимал состояние птиц. Но он отлично осознавал и то, что времени в обрез. И никто, кроме этих четверых, не в состоянии освободить его от забот о маленьких человечках.
        — Я не стал бы вас просить, — снова заговорил он. — Но мы со Стариком должны как можно скорее расчистить русло. Я понимаю, вам трудно самим, по собственному желанию забраться в такое место, которое для птиц всегда считалось лишь западней. Но неужели вы думаете, что я приготовил для вас ловушку?
        Вороны продолжали сидеть нахохлившись. Каждый надеялся: пускай другой на это решится, и тогда так же поступит и он. Но все отводили глаза, и Иннокентию ничего не оставалось как снова поднять с земли мешок с митюшатами и идти дальше разбирать ручей с непосильной ношей на плечах.
        А маленькие человечки с каждой минутой нервничали в мешке все сильнее и сильнее.
        — Хотим домой, отнеси нас домой, — плакали они. — Нам в твоем мешке нечего делать. Не с кем играть!
        Птицы, понурившись, искоса наблюдали за происходящим.
        — Кр, кр, — первым не выдержал Кряший. — Что ж получается? Нам поверили, нас спасли. А мы, выходит, на добро платим недоверием и неблагодарностью?
        — Хуже, — прокаркал Питий. — Мы предатели.
        — Но я боюсь... — пропищал Реший.
        — Будто мне не страшно... Но я иду помогать! — решительно провозгласил Кряший и перескочил к Иннокентию на руку.
        За ним последовал Креший, третьим был Питий, и Решию ничего не оставалось как примкнуть к своим собратьям.
        — Спасибо вам. — Иннокентий скинул с плеча мешок с митюшатами.
        — Мы сразу поняли, что ты нам ничего плохого этим мешком сделать не собираешься. Мы просто боялись самого мешка, — стал объяснять Питий.
        — И сейчас боимся, — подал голос Реший.
        — Но мы все равно решились, — с твердостью прокаркали вместе Креший и Кряший.
        Освободив птиц от лучин, сын Ярослава запустил их в мешок с митюшатами, но чтобы воронам ведьмы было неповадно его утащить, к углам прикрепил горящие факелы. Теперь он мог заниматься лишь расчисткой старого русла. Работа закипела.
        Ведьма уже знала, как быстро умеет работать сын Ярослава. Но что можно с такой быстротой раскидывать в разные стороны тяжелые, слипшиеся в глыбы камни, она не ожидала. Да и мешок с факелами по бокам ее воронам не утащить. Но она не позволила себе возмутиться, а продолжала сосредоточенно думать:
        «Не утащить... Не утащить... Не утащить... Значит, обязаны продырявить. Точно! Сверху посредине мешка огня нету. Там и продырявят. У митюшат будет выход, и они инстинктивно бросятся ночевать в свой лагерь. Где мои верные вороны их и прикончат!»
        Но чтобы Иннокентий не сразу понял, что настоящих митюшат возле него нет, она решила срочно приняться за изготовление миражей.
        — Пусть за ними погоняется! Ха-ха-ха-ха!!! — Ведьма расхохоталась.
        Задумано — сделано. Надора мысленно нарисовала митюшонка, и тотчас в воздухе повис точно такой, какого она только что себе представила. Она опустила его на траву — не отличишь от настоящего.
        — Пусть вас будет сто! — приказала она.
        И в тот же миг перед ней предстала сотня одинаковых маленьких человечков, одинаково одетых и одинаково двигающихся.
        — Чрш-ш-ш-ш, — рассердилась ведьма. — Вы что, не можете танцевать каждый свое?
        — Не можем, — хором весело ответила вся сотня миражат. — Мы одинаковые. И можем делать только одно и то же.
        — Чрш-ш-ш-ш, — ведьма в возмущении заскрежетала ветвями. — Чрш-ш-ш-ш-ш!
        Впервые в жизни ее нервы сдали. И, забыв о том, что надо беречь силы и время, она принялась шуршать ветвями:
        — Чрш-ш-ш-ш-ш! Чрш-ш-ш-ш-ш!!!
        Нескончаемыми потоками природная злость ведьмы, прорвав плотину разума, все сильнее и сильнее выплескивалась наружу. Да-а, слишком велика оказалась постигшая неудача.
        — Ненавижу! Ненавижу! Чрш!!!
        Впервые в жизни Надора потеряла над собой власть. И скоро от бессмысленной растраты сил ее всевидящее око больше не видело ни Иннокентия, ни ручей, ни мешок с митюшатами, ни воронов. Но ведьма этого даже не заметила. Охваченная клокочущей, пожирающей ее ненавистью, она все продолжала и продолжала скрежетать:
        — Чрш-ш-ш-ш-ш, чрш-ш-ш-ш-ш!!!
        Минута сменяла минуту. Но Надора продолжала оставаться глухой к собственному же рассудку, хотя тот все тверже и тверже настаивал:
        — Не теряй времени. Скорее начинай делать каждого митюшонка по отдельности. Это крайне необходимо. Кому говорю, быстро принимайся за работу! И перестань скрежетать ветвями. Вон сколько сил пустила на ветер. А для чего? Чтобы удовлетворить злобу?
        — Чрш-ш-ш-ш-ш!!! — не унималась ведьмарская суть ели.
        — Опомнись! — уже не шептал, а во весь голос кричал рассудок Надоры. — Сейчас время дороже золота! Это твоя жизнь! Скорее успокойся и начинай делать миражи митюшат. Каждого по отдельности. Только в этом твое спасение!
        От слова «спасение» Надора отрезвела. Как же она могла забыть, что сейчас действительно речь идет прежде всего о ее спасении. Ведь если она не погубит лес, Черный Дракон не пощадит... Не пощадит!..
        Ветви ели опали. Хорошо лес продолжал посылать ей силы. А потому не прошло и минуты, как ее всевидящее око снова прозрело. Но, к своему ужасу, Надора увидела, что враги успели почти полностью освободить ручей от завала камней.
        Ощущение громадной опасности окончательно отрезвило ведьму и заставило подчинить свои действия рассудку. Словно автомат она начала сотворять одного за другим миражных митюшат.
        Секунда — и около нее повис первый митюшонок. Но над каждым следующим, чтобы он был иным, приходилось думать. Однако дело пошло. Вот их уже пять, десять, двенадцать, семнадцать, двадцать два...
        Миражата лепились один за другим, а в это время всевидящее око ведьмы напряженно следило за всем, что происходило на волшебном месте. Еще две-три минуты, и оно оживет. А ее слуги вороны, трусы несчастные, до сих пор так и не отважились продырявить мешок.
        Но и тут изворотливый ум ведьмы нашел выход:
        «А что, если я сама начну для них петь? Под мои магические напевы желание поплясать у этих глупцов удесятерится, и они сами же и разорвут в клочья проклятый мешок!»
        Еще никогда Надора не опускалась до того, чтобы разговаривать с митюшатами. Но сейчас ее замысел стоил того: ведь как только она кончит для них петь, инстинкт тут же заставит их стрелой помчаться в свой лагерь. А она подошлет к ручью миражи.
        Однако у нее их было пока мало, и, чтобы Иннокентий сразу не разобрался в подмене, Надора добавила миражным митюшатам колдовство, при котором они бы ускользали из рук сына Ярослава. А это означало: у нее появится время, за которое слуги вороны успеют окончательно покончить с настоящими митюшатами.

        Работа у ручья близилась к концу. Иннокентию оставалось освободить русло всего от одной глыбы. Но тут он увидел, что Питий, Кряший, Креший и Реший уже не справляются с митюшатами. Еще чуть — и они разорвут травинки, из которых сплетен мешок.
        А глыба все не поддавалась.
        — Старик, помоги воронам! — крикнул Иннокентий.
        Бросив поленья, Старик заспешил к мешку, и в тот же момент над лесом раздалось невиданной силы скрежетание:
        — Иш-шу-у, сш-ш-ш-ш-ш, иуруруррур-ш-ш-ш-ш-ш. — Так звучала отвратительная песня Надоры, которая предназначалась для того, чтобы околдовать митюшат и заставить их разорвать мешок.
        Услышав напевный голос ведьмы, маленькие человечки засуетились пуще прежнего. И от их прыганья мешок заходил на земле ходуном.
        Всевидящим оком Надора отчетливо видела: еще немного — и глупый народец вырвется из мешка. Для этого ей предстояло сделать последнее усилие. Но... Она слишком много сил истратила на злобу и на выращивание миражных митюшат. Так что теперь ей надо было бы хоть немного передохнуть.
        Но как передохнешь, если Старик уже стоит около мешка. Приходилось торопиться.
        — Жфы-ы. Ч-р-у-к-с, — снова завела она свое завывание, однако на этот раз оно у нее вышло маломощным и совсем неинтересным. — Ф-ж-ч-а-а... С-к-р-т-ы-у...
        Митюшата же, оказавшись в руках Старика, вмиг переключили интерес на него. Ведь одно дело откликаться на звуки и совсем другое — играть с тем, кто рядом. К тому же Старик устал, и они с радостью стали сбрасывать на него тяготящую их энергию.
        — Смотрите не отдайте мне лишнего, — забеспокоился Старик. — Все! Хватит! Достаточно!
        — Нет! Нет! Возьмите еще, хоть чуть-чуть! Пожалуйста. А то мы сейчас лопнем, — лепетали малыши. — Хоть капельку!
        — Иннокентий, — закричал Старик, — что делать? Вдруг они из-за меня заболеют?
        — Не заболеют, — не переставая возиться с глыбой, отозвался Иннокентий. — Бери как можно больше! И пусть Питий, Кряший, Креший и Реший тоже возьмут сколько в них только влезет!
        — Но ведь от этого митюшата погибнут!
        — Не погибнут, Надора через свою песню посылает им силы, чтобы они от их излишка разорвали мешок. Понял?
        Старик и четыре ворона стали делать то, что велел Иннокентий, но и ведьма не собиралась отступать. Она снова и снова насылала на митюшат магию своего голоса:
        — Учш-ш-ш-ш-ш-ш-ра-ж-ж-ж-ж-с-с-с-ы-ы-ы.

        Но, на их счастье, митюшата были так устроены, что делали только то, к чему у них был собственный интерес. А потому, набирая силу от голоса Надоры, они тут же передавали ее усталому Старику и больным воронам.
        А Иннокентий все не мог сдвинуть с места глыбу. За прошедшие годы камни в этом месте спрессовались в огромный монолит, и тот буквально врос в дно ручья. Так, что ни расколоть его, ни оторвать от земли стало невозможно.
        — Может, попробовать кинжал? — крикнул сын Ярослава Старику.
        — Попробуй.
        Осторожно, чтобы не затупить лезвие, Иннокентий лишь нажал кинжалом на каменную глыбу. И она тут же превратилась в кучу обломков, которые раскидать по сторонам для сына Ярослава труда не составило.
        Прежнее русло ручья освободилось, и вода побежала по привычному для нее пути. Вот она коснулась трех серых бугорков, и в тот же миг они засветились перламутровым светом.
        — Проснулись! — радостно закричал Иннокентий. — Проснулись!
        Он был зачарован красотой пробивающегося из-под воды сияния. Да, это были они, те самые раковины, которые когда-то чистотой своего волшебства освободили от ведьмарских чар Гришу.
        В один прыжок Иннокентий оказался около Старика, выхватил у него из рук мешок, мгновение — и веселые митюшата уже плавали в воде точно над спасительным сиянием волшебных раковин.
        — А-а-а-а-а! — раздался на весь лес душераздирающий вопль ведьмы.
        Ее судьба была предрешена.

ПОКАЯНИЕ ШОРЫ

        Оказавшись в воде над волшебными раковинами, митюшата умолкли. И в их головах стали всплывать слова, сотни, тысячи раз слышанные от Старика, о том, что свои силы не надо отдавать всем подряд и что доброта без ума может принести много вреда.
        Старик и Иннокентий не могли нарадоваться их освобождению от порчи. А в это время Питий, Кряший, Креший и Реший не торопясь вылезли из мешка, огляделись и, увидав всеобщее веселье, воодушевленно закаркали и захлопали крыльями.

        После того как митюшата оказались расколдованными, погубить лес Надора уже не могла. И хотя деревья еще продолжали подкармливать ее, посылая потоки жизненных сил, а она не переставала выкрикивать, будто кострам Старика осталось недолго жить, себя она уже не обманывала. Ее конец был неизбежен.
        Однако пока корни несли стволу живительные соки, разум ведьмы и всевидящее око работали, как и прежде, четко и безотказно. Неожиданно услужливая память стала проносить перед ее мысленным взором все, что когда-то день за днем происходило в ее жизни. И тут она поняла: все ее дела неизменно сводились лишь к одному — стремлению захватить власть. Больше власти, еще больше, и еще, и еще, и еще...
        «А зачем мне это было надо?..»
        Такая мысль в ее голову забрела впервые в жизни. И снова вспомнились земли, над которыми она владычествовала в славные годы своего ведьмарства, и слуги, служившие ей тогда верой и правдой. Но слуг она не ставила ни в грош. И когда предоставилась возможность, не задумываясь выменяла их на первый смерч.
        — Но для чего? Для чего он мне был нужен? Чтобы перед всеми хвастать силой? И для этого на устрашение недругам держать взаперти?! Ну продержала его до сегодняшнего дня в закромах. А теперь выпустила — и нету... Ни смерча нет... ни верных, преданных слуг, которые когда-то были друзьями детства.
        Смерч ее ненавидел изначально. И друзья детства, которых она продала в рабство, тоже с того дня ее возненавидели. Однако в царствах, которыми правят невежество, черное колдовство и тьма, ненависть дело привычное. А потому обладательницей второго смерча, равно как и третьего, она тоже сделалась, продав дружбу и обманув тех, кто ей до того преданно служил, почитал, верил в нее и любил больше всего на свете.
        — И что в конечном счете получила?..
        Из-за невозможности что-либо изменить ведьма в отчаянии беспорядочно замахала ветвями. И снова неуемная, всепожирающая злость затрясла ее. Ветви судорожно скривились и начали извиваться. А ствол раскачивался из стороны в сторону так, будто налетел шквальный ветер.
        — Чрш-ш-ш-ш!!! Чру-у-у-уш-ш-ш-ш!!!
        Верхушка ели почти касалась земли. Страх перед близким и неизбежным концом нарастал все больше и больше. Но вот силы, полученные от леса, кончились, новые больше не приходили, и ветви ели замолчали и бессильно повисли.
        Все. Теперь ждать недолго.

        А солнце уже озарило утренними лучами лес. Митюшата с радостными возгласами рассыпались по округе, чтобы питать своими силами лишь все доброе и хорошее. А у костров остались Иннокентий, Старик и четыре ворона.
        — Вот ты и закончил здесь свою работу, — проговорил Старик и в первый раз за последние часы глубоко затянулся трубкой.
        Сын Ярослава искоса посмотрел в сторону стаи воронов, рассевшихся на соседних деревьях. И тут же его мысленный взор обратился к Надоре. Старик понял, куда смотрит молодой друг.
        — Как она? — поинтересовался он.
        — Если бы я сам не видел, на что была способна эта ведьма, мне бы ее сейчас стало жаль. Черный Дракон скоро спустит ее в Тартарары. Бр-р-р. — Сын Ярослава от ужаса вздрогнул.
        — Туда ей и дорога, — пробурчал Старик. Он к ведьме не испытывал и капли жалости.
        Иннокентий тяжело вздохнул, подумал и вдруг сообщил:
        — Вообще-то, пока корни целы, она может остаться жить. И никакой Черный Дракон до нее не доберется. Но для этого она должна попросить у леса и митюшат прощения и согласиться стать обыкновенной елью.
        — Об этом мне тоже ведомо. — Старик затянулся трубкой раз, другой. — Только я еще не встречал покаявшуюся ведьму, которая ради того, чтобы спасти свою душу, согласилась бы жить так, как живут простые смертные.
        Старик отложил в сторону трубку, разделся и нырнул в прозрачные воды ручья с волшебными раковинами. Морщины на его лице расправились, и он поплыл так, как плавают юные, отлично тренированные пловцы. Иннокентий последовал примеру друга. Счастье переполняло его. Он выдержал битву с Надорой. Значит, теперь отец отпустит его бороться с Черным Драконом. И он наконец спасет яйцо Брата из плена.
        И все же у Иннокентия вдруг появилось ощущение, что есть еще одно дело, которое он должен сделать в этом лесу, — Надора. Жалости к ведьме он, как и Старик, не испытывал. Что заработала, то и получи. Но как сын Ярослава он обязан попробовать вырвать ее душу из ведьмарского естества.
        А раковины, переливаясь изумрудно-перламутровым светом, радовались возвращенной им жизни и щедро восполняли своим спасителям силы, которые те потеряли в эту трудную ночь.

        Несмотря на снедающие ее тоску и страх, Надора по привычке продолжала следить за Иннокентием и Стариком. И конечно, слышала слова сына Ярослава о том, что у нее есть возможность не провалиться в Тартарары. И что на это ответил Старик.
        — Чрш-ш-ш-ш... — обессиленно шелестели ее ветви. — Чрш-ш-ш-ш.
        И тут впервые в жизни к ней прокралась самая крамольная из крамольных для любой ведьмы мысль:
        «Что, если и правда жить, как живет природа? Так, чтобы постоянно пребывать в мире и согласии с собой и со всеми другими... Без зависти и ссор?..»
        — Чрш-ш-ш-ш-ш! — тут же в возмущении зашумели ее ветви. — Быть обыкновенной?! Да кому нужна такая жизнь!
        Но пока ветви ели гордо негодовали, память услужливо выуживала из закромов сцены гибели таких же, как она. То есть тех, кто не справился с заданием Черного Дракона. Однако теперь это наблюдать было ужасно. И у нее непроизвольно вырвался крик отчаяния:
        — Не-е-ет! Не-е-е-ет!!!
        И тут же Надора принялась еще пуще себя жалеть и оправдывать:
        — Да разве бы я проиграла битву мальчишке, если б ему не помогало столько народу?! И Старик ему помогал, и его брат Дмитрий, и вороны, предавшие меня, и Гриша... Да будь у меня столько помощников! Да я бы!..
        Внезапно ее ветвей коснулся ветерок, и тихий голос проговорил:
        — Тебе никто не мешал иметь друзей.
        Это был явно голос не ее разума. А чей-то чужой и очень похожий на голос сына Ярослава. Но она не стала с ним спорить и гнать от себя. Перед лицом гибели Надора впервые затосковала, что прожила жизнь без друзей. Но признаться, что сама в этом виновата, не пожелала. Да, она всех всегда предавала, пока не успевали предать ее. А тихий голос продолжал:
        — Почему ты всегда считала, что тебя обязательно предадут?
        — Потому что в Царстве Черного Дракона иначе не выживешь, — ответила голосу Надора. И была права.
        Вот и сейчас ее погибель придет от хищных червей. Которых она же привела в этот лес и неизменно опекала. Даже воронам внушила, что они для птиц несъедобны. А теперь именно они сгложут ее корни. Потому что расколдованные митюшата уже разбежались по лесу, и черви больше не смогут кормиться деревьями, которые те будут охранять. И лишь ее корни окажутся единственной едой для хищников. А там день-другой — и...
        — Помогите! Спасите! — взвыла Надора, потому что перед ее внутренним оком начало проноситься видение всего, что скоро произойдет.
        Многие годы она была не только виновницей, но и равнодушной свидетельницей того, как в этом лесу деревья, изъеденные ее червями, болели и, изнывая от жажды, в результате сохли и умирали. Точно такая участь теперь ожидала и ее.
        А когда ель погибнет, по велению Черного Дракона ветер понесет ее ведьмарскую душу по миру. Только нигде ей не будет пристанища. Так промается она, Великая Надора, ровно сорок дней, а потом провалится в Тартарары, в мир нескончаемых ужасов и злодейств. Где все будут непрестанно мучить ее и измываться. И не видеть ей спасения до скончания века.
        — М-м-м-м-м... — простонала ведьма.
        Но до того как провалится в бездну небытия, ее ожидает позор во всех царствах, которыми управляют тьма и беззаконие. Как всегда, Черный Дракон не преминет продемонстрировать ее мучения и беспомощность в каждом закоулке своих владений.
        — Чрш-ш-ш-ш, чрш-ш-ш-ш, — в отчаянии шелестели ветви ведьмы.
        И тут снова раздался тихий голос:
        — Ты знаешь, как спастись. Думай. Времени не осталось. Первый червь уже ползет по тебе. Решай, что лучше: бесславно умереть или жить, как все? И, значит, радоваться восходу солнца, не бояться света и ясного неба. И каждый год ронять шишки, семена которых будут прорастать новыми деревьями.
        Все спуталось в затуманенном страхом сознании Надоры. Но тут ее ведьмарское начало возмутилось:
        — Чрш-ш-ш-ш-ш! Но для чего жить, если не иметь власти?! Не командовать? Никем не повелевать?
        Однако тихий голос резонно возразил:
        — Ведь другие-то живут. И получают радость.
        — Чрш-ш-ш-ш-ш! — Ведьмарское начало Надоры обозлилось. — Не представляю, чему радоваться, если нет власти. Чрш-ш-ш-ш-ш!!!
        — Жизни радоваться. Обыкновенной жизни, — совсем еле слышно прошептал тот же голос и замолчал.
        И правда, что он еще мог сказать? А ведьма уже приготовилась возмущаться и спорить. Как это так — ей, Великой Надоре, кто-то посмел нашептывать советы, унижающие ее ведьмарское достоинство!
        Но голос больше не появлялся, и браниться стало не с кем. Оставалось одно: в негодовании размахивать ветвями. Только и на это сил уже почти не осталось.
        — Ч-ч... чр... Ш-ш-ш-ш...
        И тут случилось невероятное. По стволу ели потекли капли смолы. На ходу они окаменевали и прозрачными горошинами падали к корням на землю. Так дерево оплакивало свою судьбу. Ведь не его вина, что когда-то в его семечко проникла злая ведьмарская душа. А Надора не могла понять, что происходит. Ель, ее собственность, плачет... плачет, не спросив свою хозяйку, ее, Великую ведьму! И тут опять с ней заговорил тихий разумный голос:
        — Надора, время думать истекло. Покайся. И прежде всего покайся перед митюшатами. Они добрые, простят и защитят корни твоей ели, так же как защищают сейчас от твоих хищных червей корни всех других деревьев. И будешь здесь жить.
        — Без власти?
        — Без власти, конечно.
        — Но как же без власти?..
        — Лучше вспомни, тебе хоть раз власть приносила удовлетворение?
        — Как можно быть удовлетворенной, если знаешь, что у кого-то власти еще больше? — заносчиво возразила ведьма.
        — Вот и выходит, что из-за желания властвовать больше других ты всю жизнь, кроме постоянной неудовлетворенности, ничего никогда не испытывала.
        — Но я всегда была Великой!
        — В вашем царстве, может, и великой. Но то, что неудовлетворенной, это точно, — резонно возразил тихий голос. — Я верно говорю?
        — Допустим.
        — И какая радость в таком состоянии?
        В доходящем до Надоры голосе послышалась теплота. А голос повторил свой вопрос:
        — Так можно радоваться, если постоянно только и чувствуешь, что не удовлетворен? Есть ли в такой жизни радость?
        — Радости?.. Никакой...
        Невероятно, но, произнеся эти слова, Надора внезапно осознала всю глупость ведьмарских устремлений к власти. Словно пелена спала с глаз. Да. Как ни поворачивай, все ее великие подвиги и победы, интриги и предательства оказывались напрасными. Потому что чем больше она изощрялась в своем ведьмарском мастерстве, тем хуже и сложнее жилось ей самой.
        — Выходит, я не для того старалась?! — ужаснулась ведьма.
        — Выходит, так, — ответил ей тихий голос.
        — И теперь мне как расплата предстоит мучительная смерть и вечные мытарства?..
        — Похоже на то. Если ты, конечно, не покаешься и не согласишься жить по законам разума и справедливости.
        — Ты что, серьезно считаешь, будто на земле может существовать справедливость?
        — Я не только так считаю. Я знаю, что она есть. — Тихий голос помедлил, а потом продолжал: — Вспомни, ведь было время, когда ты не была слугой Черного Дракона. И окружавшие тебя тогда жили честно и бескорыстно помогали друг другу.
        — Потому что ничего толком не имели. Только дом да еду. Вот и все их богатство.
        — Неверно. Ты забыла о главном: они были свободны. А ты, позарившись на богатства и власть, попала в рабство к Черному Дракону.
        — Да... верно...
        — Так уйди от него. И стань снова свободной.
        — Уйти от Черного Дракона? — Ужас перед своим владыкой объял ведьму. — Да ведь он никогда не простит меня!!!
        — Не простит? — В тихом голосе звучала усмешка. — Да он уже не простил тебя. А теперь скажи: он может придумать страшнее того, к чему тебя уже приговорил?
        — Н-нет... Наверное, ничего...
        — Тогда почему ты продолжаешь его бояться? По привычке?
        Надора встрепенулась. Тихий голос говорил здравые слова. И если она воспользуется советом и останется жить в лесу обыкновенным деревом, то поступит себе же во благо.
        — Значит, у меня есть возможность жить и при этом радоваться? — проговорила ведьма.
        — Возможность жить, если покаешься, да... у тебя есть. А право стать счастливой надо заслужить.
        — Опять кому-то служить... — заворчало ведьмарское естество Надоры.
        — Не кому-то, а себе, — строго прервал ее голос. — Ты столько принесла здесь горя, что даже после того, как покаешься, прощение тебе придется отработать.
        — Долго?
        — Не знаю. Не стану врать. Но в любом случае тебе предстоит перетерпеть и одиночество, и непонимание.
        — Я согласна! Я согласна! — закричала Надора. — Я согласна! Лес, митюшата, простите меня! Я больше не хочу быть ведьмой! И никогда не стану впредь подчиняться Черному Дракону. Только простите меня! Простите, если можете. С этого дня, с этой минуты я буду служить вам и, чем смогу, помогать. Только простите меня! Пожалуйста...
        По стволу ели нескончаемыми ручейками стекали смоляные капли. Но теперь это были слезы не просто ели, а слезы очищения и покаяния ведьмы. И они несли с собой для нее и освобождение от уз Черного Дракона, и радость ожидания новой жизни.
        С этого мгновения лишь одна мысль неотступно билась в голове Надоры:
        «Что надо сделать, чтобы лес простил?»
        Услыхав моления ели, деревья подумали, что ослышались. Ведь еще этой ночью они считали ее своим предводителем: справедливым, умным, сильным и непобедимым. Они шли за ней. И вот теперь, поверженная и беспомощная, она молила о прощении и каялась в своих обманах.
        Не таясь она призналась, что была ведьмой, и подробно рассказала о том, как когда-то обманом прилетела к ним в лес. Призналась и в том, что получила от Черного Дракона задание — превратить эти места в безжизненную пустыню. И для этого развела хищных червей и околдовала митюшат.
        Молодые деревья не желали слушать Надору. Им противно было ее предательство, и одно упоминание о Черном Драконе заставляло непримиримо шелестеть ветвями, чтобы хоть шумом отгородиться от ненавистных слов признания. Однако молодое любопытство взяло верх, и они скоро умолкли. Интересно все-таки. А Надора продолжала:
        — Теперь я понимаю. Черный Дракон всем обещал, будто каждый, кто выполнит задание, сразу станет после него самым первым. И всех нас называл друзьями. А на самом деле мы просто оказывались в рабском услужении. И он пользовался нами, чтобы нашими руками совершать свои мерзкие дела.
        — И ты еще смеешь нам жаловаться?! — вознегодовала Доверчивая Березка. — Ты, которая еще вчера обманывала нас. Посмотри на меня. Я поверила тебе, помогла. А теперь болею, и даже листья пожелтели.
        — Я не жалуюсь, — прошептала Надора. — Я рассказываю. Вдруг мои слова дойдут до тех, кто собирается служить Черному Дракону. Может, послушает меня и, пока не поздно, одумается.
        — Продолжай, — разрешил Старый Дуб.
        — Так вот, — смоляные слезы снова потекли по стволу ели, — лишь теперь я поняла: Черные Силы попросту пользуются теми, кто им служит. И прельщая богатством и властью, заставляют делать то, что им надо. А на то, чтобы при неудаче помочь, себя никогда не расходуют.
        Теперь Надоре было страшно вспоминать, как выглядел тот, кого она столько столетий считала величайшим из великих. Огромная голова с узким лбом и проваленной переносицей. Губы толстые, выпяченные вперед будто две толстые сардельки. Вместо волос змеи. И вокруг себя он тоже развел тысячи ядовитых змей, которые неусыпно извивались около его тела, никого не пуская дотронуться до хозяина даже кончиком пальца.
        — Одно непонятно: чем твоему Черному Дракону не приглянулся наш лес? — прошуршали ветви Старого Дуба.
        — Дело не в лесе, — не задумываясь ответила Надора. — Как я теперь понимаю, ему не нравится все, что он не может себе подчинить. А в вашем лесу есть волшебное место с раковинами на дне ручья. И любое плохое и злое, что оказывается возле них в воде, тут же становится светлым, прекрасным и для сил Черного Дракона с этой минуты недосягаемым.
        — Ну и боролся бы с раковинами. А мы при чем? — заплакала Доверчивая Березка.
        — По Высшему Закону Природы раковины убить нельзя. Но они несут силы, которые способны вокруг себя все очищать и снимают любые ведьмарские воздействия только до тех пор, пока их омывает вода, — стала объяснять Надора. — А без леса на этой земле воды не осталось бы и капли.
        — И ты надеешься, что мы после бед, которые нам принесла, тебя простим? — Старый Дуб снова от негодования затряс ветвями.
        — Нет, что ты, — искренне проговорила Надора. — Прощение надо заслужить.
        — Тогда чего ты от нас хочешь? — хором спросили ее сразу все деревья.
        — Лес, позволь мне остаться здесь и не пропасть от хищных червей. Иначе, если умру, как же смогу отдать долги?
        На просьбу Надоры никто не откликнулся. Лишь Старый Дуб после долгого молчания понуро спросил:
        — Неужели ты думаешь, будто сможешь отдать хоть тысячную долю здоровья и сил, которые так бессовестно отобрала?
        — Я знаю, мои долги безмерны. — Голос ели был тих. — Но у меня есть ум. Не тот злой, ведьмарский, который только и делал что измышлял, как побольше урвать себе власти и богатств. А другой... который помог мне вырваться из сетей Черного Дракона.
        — Он добрый? — Доверчивая Березка попыталась зашелестеть пожухлыми в эту ночь листьями.
        — Этот ум ни добрый и ни злой, — ответила Надора. — Просто он очень умный, много знает и в любых обстоятельствах помогает принимать верные решения. Хотите — верьте, хотите — нет, но это он помог мне освободиться от желания властвовать.
        — Раньше надо было думать этим умом, — проворчал Старый Дуб.
        Его корни, попорченные хищными червями, приносили много страданий. Ветви от недостатка питания стали корявыми. Да и листва каждую осень опадала раньше времени.
        — Прости меня, Дуб. На, возьми. — Надора отослала к нему все силы, которые у нее оставались.
        — Не беру краденого.
        И Дуб откинул от себя то, чем Надора хотела заслужить его прощение: здоровые силы, в которых он так сейчас нуждался.

ЗАВЕРШЕНИЕ ДЕЛ

        Костры около волшебного места догорали, требовались свежие дрова, и Старик, чтобы пойти за ними в лес, начал надевать на себя «люстру» с семью факелами.
        Но Иннокентий остановил его:
        — Теперь нам костры не нужны. Гаси факелы.
        — Это почему же? — Старик обеими руками ухватился за «люстру».
        — Надора больше не будет ни на кого нападать.
        — Ха, мало ли чего она способна наобещать.
        — Она не мне. Она всему лесу сказала, что хочет дальше жить со всеми в дружбе и согласии.
        — И ты поверил?
        — Поверил.
        — Ну знаешь, только сын Ярослава может надеяться на то, что ведьма способна измениться. — Старик крепко держал в руках перекладины «люстры».
        — Ты ведь сам говорил, у нее один выход остаться жить — покаяться.
        — Что-о-о-о? Ты хочешь сказать, ведьма покаялась? — Старик громко рассмеялся. — Да ей и в голову такое не могло прийти.
        — Значит, надо было подсказать, — улыбнулся сын Ярослава.
        — Ты... Ты хочешь сказать, будто втихаря посылал ей мысли, что надо бы покаяться?!
        — Почему же втихаря. Открыто... — Сын Ярослава смущенно потупился. — Ель все-таки дерево...
        — Ничего себе деревцо, — пробурчал Старик.
        — Сам подумай, — стоял на своем Иннокентий. — Разве семя виновато, что в нем поселилась нечисть?
        — Семя-то не виновато. Только ни разу не видел, чтобы ведьма каялась.
        Старик нахмурился. Он не привык верить на слово. И как воин был обязан всегда все проверить сам.
        — Хочешь убедиться?
        — Хочу.
        — Так в этой тяжеленной «люстре» и пойдешь? — укоризненно проговорил сын Ярослава.
        Однако Старик не послушался.
        — Береженого бог бережет, — сказал он, проверил, хорошо ли горят на «люстре» факелы, и они пошли.
        Около больного дерева играли митюшата. Завидев Старика и Иннокентия, они на мгновение остановили песню, сняли шляпы и низко поклонились своим освободителям.
        — Уже работаете? — Старик улыбнулся маленьким человечкам.
        — Молодцы, — похвалил митюшат и Иннокентий. — Быстро же вы помогли этому дереву. Оно почти выздоровело!
        — Мы с него начали, потому что оно почти погибло, — хором сообщили митюшата. — А теперь побежим к Старому Дубу. Ему очень больно.
        — Разумно.
        Сын Ярослава согласно кивнул головой, и они со Стариком пошли дальше. Их путь проходил через очень больной лес, с листвой, подпаленной ранней желтизной. Да и трава вокруг была пожухлая, будто к ее корням вовсе не поступало влаги.
        — Нелегкая митюшатам предстоит работа. — Иннокентий на мгновение замолчал. — Надо будет прокопать сюда от ручья канаву, — предложил он.
        — Вот побываем в гостях у ведьмы... — Старик прокашлялся. — Дай бог вернемся, тогда и будем строить планы.
        — Зря не поверил, что Надора больше не ведьма. — Иннокентий рассмеялся и, как мальчишка, поддел ногой камень. Ему и самому не верилось, что лес спасен.
        Но Старик критически отнесся к легкомысленному поведению друга. А Иннокентий снова попытался убедить Старика в том, что Надора теперь обыкновенная ель.
        — Ведь при покаянии от признавшего вину исходит что-то особое, — объяснял он. — Такое, в чем нельзя ошибиться.
        — Сам почувствую, тогда поверю, — стоял на своем Старик.
        — Фома неверующий, — рассмеялся Иннокентий. — А знаешь, почему добро всегда побеждает?
        — Известное дело, — буркнул Старик.
        Его очень беспокоила доверчивость сына Ярослава. А тот, не желая обращать внимания на упорную настороженность друга, не унимался и продолжал допытываться:
        — Так почему? Почему в конце концов побеждает добро, а не зло?
        — Потому что к добру все стремятся, и у него из-за этого больше сил, — насупленно проговорил Старик и прибавил шагу.
        — То, что все стремятся, верно, конечно, — согласился сын Ярослава. — А вот насчет сил вовсе не так. Скорее наоборот. У добра часто остается совсем мало сил, потому что злые их крадут. Кто хитростью, кто обманом.
        — Что вокруг жулье, ты верно сказал. — Старик явно имел в виду Надору.
        Сын Ярослава обнял Старика за плечи.
        — Забудь про Надору. Лучше поговорим, почему добро всегда побеждает.
        — Ну и почему?
        — Потому что те, кто несет добро, умеют прощать не только друзьям, но и врагам, — проговорил Иннокентий и с укоризной спросил: — Ты скоро сбросишь с себя факелы? Неужели непонятно, что они больше тебе не нужны?
        — О прощении ты все верно говорил. Что верно, то верно, — согласился Старик. — А с факелами пока подожду.
        — Дело хозяйское. — Иннокентию непривычно было видеть Старика таким рассерженным и непримиримым.
        Дальше шли молча. И тут Старик неожиданно спросил:
        — Кстати, сынок, ты спать не хочешь?
        — Я — спать? — Иннокентий с удивлением посмотрел на Старика. — Какой сейчас сон! Ведь день.
        — День, говоришь? — Старик внимательно посмотрел на друга. — Помнишь, я тебе говорил, что никогда не сплю? А ты решил тут же этому научиться.
        — Да.
        — А я сказал: станешь воином — само придет. Потому что никакой тренировкой невозможно выучиться вообще никогда не спать.
        — Конечно, помню.
        — Теперь, мой мальчик, — голос Старика сделался торжественным, — ты стал настоящим воином.
        — С чего ты взял? — не поверил сын Ярослава.
        — Я сужу не только по результату твоих дел. Поверь, теперь ты никогда и ничего уже не проспишь.
        — Это точно, что я стал настоящим воином? — Иннокентий не мог поверить своим ушам.
        — Можешь не сомневаться. И доказательство этому в том, что после напряженной ночи ты полон сил и не помышляешь о сне.
        — Но я не научился, как ты, держать в руке огонь. — Иннокентий вздохнул. — И вообще...
        За разговором друзья и не заметили, как дошли до поляны, и перед ними вырос пень, на который чуть больше двух дней назад приземлился Иннокентий. А вот и ель. Старик в нерешительности остановился. Уже многие десятилетия он не приходил сюда.
        — Не бойся, идем. — Иннокентий потянул Старика за рукав.
        — Да не за себя я боюсь, — стал оправдываться Старик. — Сейчас в лесу столько дел... А по дурости терять на Надору силы... Нет у меня на это охоты.
        — Дел много, это верно. Но общение с Надорой у нас много времени не отнимет. — Иннокентий подошел к ели и дотронулся до ее ствола рукой. — Видишь, со мной ничего не произошло.
        — Что я, не знаю ее вранья? Сейчас не произошло, а потом... — Старик демонстративно поправил на одном из факелов фитиль.
        — И все же понаблюдай за нами, — попросил Иннокентий. — Я буду говорить, а ты смотри, что она станет делать ветвями.
        — Если для тебя такое неопасно, давай, — хмуро согласился Старик.
        — Надора, — заговорил Иннокентий, — я слышал твое покаяние. И поверил в него, а Старик нет. Он считает тебя бесстыжей лгуньей и обманщицей.
        В ответ ветви ели еле слышно прошелестели:
        — Ча-ща-а, ча-ща-а.
        Глаза Старика подозрительно сощурились.
        — Тиха, а пакость готовит, — проговорил он и, предвкушая подвох, сжался словно для прыжка.
        — Не веришь — смотри дальше. — И сын Ярослава снова обернулся лицом к ели. — Надора, если покаялась, ничего не отвечай. А если по-прежнему считаешь, что лес должен стать твоим, пошелести.
        На ели не шелохнулась ни одна ветка.
        — Смолчала, значит?.. — Старик хмыкнул. — Смолча-ала, — с издевкой повторил он и тут же решил проверить ведьму сам. — Бессовестная! — закричал он. — Спилить тебя да в костер. В костер!.. И твоей пакостной жизни крышка!
        Надора молчала. Ее ветви опустились еще ниже, а по стволу потекли крупные смоляные слезы.
        — На жалость давишь? — Старик выхватил из-за пазухи топор и угрожающе затряс им в воздухе.
        Ветви ели как безмолвно висели, так и продолжали висеть. Только смоляные слезы по стволу теперь текли уже рекой.
        — Она что... это... и правда плачет? — Удивлению Старика не было границ.
        — Как видишь.
        — Чудеса-а... — Старик в нерешительности смотрел на догорающие на его «люстре» факелы. Вот один погас, другой... третий... Вот остался всего один, а нападений ведьмы он не испытывал.
        — Да сними ты наконец с себя деревяшки! Вон уже и последний факел погас! Какие тебе еще нужны доказательства?! — Иннокентий начал по-настоящему сердиться на друга.
        — Она меня здесь столько раз обдуривала...
        Старик умоляюще смотрел на Иннокентия, и его взгляд просил позволить зажечь хоть один огонек. Но выражение лица сына Ярослава заставило подчиниться. Тяжело вздыхая, он снял с себя потухшую «люстру» и опустил ее на землю.
        Ель не пошевелилась. Ее ветви были низко опущены. Только крупные смоляные слезы еще обильнее покатились по стволу.
        — Чудеса, — опять только и нашел что сказать Старик.
        Он подошел к ели и тут увидел, что около ее корней суетится митюшонок.
        — Вот тебе, Старик, и еще одно доказательство, что Надора осознала свою неправоту. — Иннокентий с нежностью посмотрел на малыша. — Нынешних митюшат не обманешь.
        — Они что, как и ты, услышали ее покаяние?
        — Да. Настоящее. Искреннее... И теперь будут к ней относиться так же, как к любому другому дереву. Они ведь добрые, а потому зла не помнят.
        — И... и ель Надоры останется в целости и сохранности жить в этом лесу?
        — Теперь да.
        Сын Ярослава провел по стволу ели рукой. Старик сделал то же самое и пальцами снял несколько капель смолы.
        — Что это? — Смола на руке Старика превратилась в прозрачные камешки янтаря. — Какие прекрасные, — восхитился он.
        — К истинному покаянию трудно прийти, но оно всегда несет с собой только прекрасное.
        Иннокентий тоже снял с ели капли смолы. И в его руке они точно так же, как на ладони Старика, превратились в янтарь.
        — Возьму с собой. — Иннокентий приподнял кольчугу и аккуратно положил янтарь в карман рубашки.
        Увидав это, Старик вздрогнул, часто заморгал и вдруг засуетился:
        — Да-да, тебе пора...
        Видя, как расстроен Старик оттого, что снова останется в лесу один, Иннокентий стал было оправдываться:
        — Ты же знаешь — мне надо поскорее спасти Брата.
        — Не трать времени на пустые разговоры... Воины не имеют права распоряжаться своим временем. А я теперь в лесу и без тебя разберусь. — Старик улыбнулся, непроизвольно вскинул вверх глаза и вдруг закричал: — Посмотри!
        Сын Ярослава посмотрел, куда показал рукой Старик. Над лесом в вышине летела стая воронов, бывших слуг Надоры. И среди них Питий, Кряший, Креший и Реший. Вел стаю умный Питий. Вот птицы мягко спланировали, опустились на деревья, и Иннокентий увидел, как они начали склевывать с ветвей хищных червей.
        — Видишь, какие мощные у меня теперь в лесу помощники. — Старик прижал к себе юношу. — Кому-кому, а им сверху отлично видно, где собралась оставшаяся от ведьмарства нечисть.
        — Не думал, что вороны смогут так быстро измениться, — обрадовался Иннокентий.
        — А им и не надо было меняться. Ведьма перестала их принуждать служить себе, и они снова стали обыкновенными птицами. Она ведь подчинила их себе уже при мне.
        Иннокентий с любовью смотрел на Старика. Наступила минута расставания. Но, как и полагается мужчинам, они не стали говорить, насколько благодарны, что судьба их свела, и как теперь будут один без другого скучать.
        — Спасибо тебе, — только и проговорил Старик. — А теперь лети.
        — Полетел... — Иннокентий напоследок лишь ободряюще улыбнулся и стал медленно подниматься вверх.
        — Не забудь прихватить с собой мешок, который тебе на дорогу собрала Петина мама! — вслед ему прокричал Старик.
        — Хорошо, что напомнил. Захвачу... Я слышу голос Дмитрия. Он велит мне перед отлетом сесть на твое место около шалаша.
        — Поздравляю, значит, получишь напутствие от родителей. — Старик был искренне рад за друга. — А потом, когда уже будешь улетать, возьми на дорогу из моего запаса орехи. Сколько в мешок уместится, столько и забери. Обязательно забери...
        — Договорились! Спасибо! — Сын Ярослава не переставая махал другу рукой.
        И Старик махал ему вслед высоко поднятыми вверх обеими руками до тех пор, пока тот не скрылся за верхушками деревьев.
        Солнце стояло высоко. День набирал силу. Пора было снова приниматься за работу, и Старик отправился к волшебному месту, чтобы около него отвести от ручья небольшой канал, который и дал бы воду высыхающим деревьям. А стая воронов, ведомая Питием, уже перелетала на новое место, чтобы поскорее истребить безмерно расплодившихся в лесу хищных червей.

        Вечером, вернувшись к шалашу, Старик не узнал своей поляны. На месте кострища с выжженной вокруг землей, там, где и днем и ночью столькие годы горел огонь, теперь рос большой красивый куст с прекрасными сиренево-белыми цветами. У куста лежала записка:

        «Старик, я был у родителей. Мама просила передать тебе эти цветы. А отец подтвердил, что теперь и правда считает меня своим воином. Огромное спасибо за все.
        Родители тебе кланяются и тоже благодарят и за лес, и за меня.

До встречи. Иннокентий».

        И я тоже, мои дорогие читатели, хочу вам сказать: до встречи на страницах новых книг. Из них вы узнаете, удалось ли Иннокентию вызволить из земель Черного Дракона своего Брата. А если удалось — что ему для этого пришлось преодолеть.

        Попова Галина Романовна, по образованию инженер-электрик, кандидат технических наук, участвовала в создании первых искусственных спутников Земли серии «Метеор». На протяжении 4-х лет жила в Японии, где и написала свою первую повесть «Тетя Маруся». Она печаталась в журнале «Москва» в 1975 году. Спустя несколько лет, по сценарию автора был снят одноименный двухсерийный телевизионный фильм. В 1979 г. Галина Попова выпустила книгу повестей и стала профессиональным литератором. В 1981 году — закончила роман «Стечение обстоятельств», который вышел в издательстве «Советский писатель». Многие ее рассказы печатались в центральных журналах и газетах. Сказка «Приключения летающего мальчика» состоит из 3-х книг. Первая — перед вами. Вторая — «Сквозь лабиринты чужих земель» готовится к печати.

---

Попова Г.         Приключения летающего мальчика. Сказка — М.: ВИОЛАНТА, 1997 г. — 271 с.: илл.         Тираж 10 000. ISBN 5-88803-002-1         Ответственный за выпуск Резниченко Григорий Иванович.         Редактор Г.И.Резниченко. Художник Н.Д.Бисти. Художественный редактор Р.Л.Самойлов. Технический редактор А.Г.Бухаров. Корректор Ж.Н.Милова.

---

Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 19.08.2005
О найденных опечатках сообщать в библиотеку: http://publ.lib.ru/